Настоящая любовь
Шрифт:
— В этом сне ты присутствуешь в каждом персонаже, — заявил Том.
— Да, какая-то часть меня, — согласилась я.
— Ты — молодой чернокожий, — сказал он. — И старуха, и ребенок, который на самом деле просто огромная голова.
— А еще и лодка, и вода, — согласилась я. — И достигну умственного равновесия, когда смогу принять, что и акула тоже.
Том одарил меня выразительным взглядом.
— В чем дело? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Том.
Он скатился с постели и направился в ванную.
— Так в чем дело? — снова спросила я.
— Может быть, человеку не стоит превращаться в собственное хобби, — крикнул Том из ванной.
—
Том не ответил. Я встала с постели и подошла к ванной. Прислонившись к дверному косяку, я смотрела, как он чистит зубы.
— Я и есть свое собственное хобби, — наконец произнесла я.
Склонив голову к плечу, Том смотрел на меня из зеркала.
— Я не читаю книг по самопомощи, — заметила я.
— Больше не читаешь, — отозвался он. Прополоскал рот. — Ты больше не читаешь книг по самопомощи. Теперь они вот здесь. — Он постучал мне по виску указательным пальцем.
— Тебе не кажется, что еще немного рановато оскорблять меня?
— Я вовсе не собирался оскорблять тебя, — сказал Том. — Это самое обыкновенное наблюдение.
Я вопросительно приподняла брови, но потом решила не выяснять ничего.
— Расскажи мне какой-нибудь свой сон, — попросила я.
— Мы уже проходили это, — ответил Том.
— Совсем-совсем коротенький.
— Я не вижу снов, — сказал он.
— Все видят сны.
— Я не помню своих, — ответил Том, — а даже если бы помнил, это не имело бы никакого значения. Проснувшись, я всегда говорю себе: это был просто сон.
Мне кажется, я еще не успела сказать, что Том — полная противоположность неврастенику. Такие люди приводят меня в восторг, не по причине своего душевного здоровья и не потому, что я стараюсь походить на них. У меня есть другая цель: я хочу, чтобы они стали таким же сумасшедшими, как я. Думаю, такое часто случается. Мне кажется, что когда неврастеник сталкивается со своей противоположностью, то он неизбежно приходит к выводу, что нормальный человек подавляет свои внутренние порывы, после чего принимается их, подавленные, высвобождать. Я пыталась проделать то же самое с Томом. Можете мне поверить, я пыталась. Теперь, когда я задумываюсь над всем происшедшим, мне кажется, что это единственный положительный момент, который можно найти в романе Тома с Кейт Пирс. Эта интрижка выявила его уязвимые места. Все время я считала, что Том просто скользит по жизни: ходит на работу, читает свои ученые журналы, играет в гольф и пытается избежать женитьбы на мне. Но вдруг оказалось, что это не так. Наконец-то обнаружилось нечто новое, в чем предстояло разобраться.
Вполне возможно, что я несправедлива к Тому. Вполне возможно, на самом деле он более глубокая и сложная натура, чем кажется, а я просто не замечала этого, как не замечала и многого другого, что происходило с нами. Одна из проблем была вот такой: я никогда не могла угадать, о чем он думает. Кроме того, я понятия не имела, что он чувствует, но меня больше волнуют мысли, потому что они — основа основ. И если уж быть абсолютно честной с самой собой, то, полагаю, правда состоит в том, что он навсегда останется для меня загадкой. Не то чтобы он постоянно удивлял меня, открывая новые и неожиданные стороны своей натуры; скорее, он похож на чистый лист бумаги. Это звучит хуже, чем я попыталась описать, но пока не могу придумать, как еще это объяснить!
Когда мы с Томом только начали встречаться, я рассказала о нем по телефону своей сестре Мередит. Спустя несколько месяцев она прилетела в наш город по делам, и мы втроем отправились на ужин. Когда Том отлучился в туалетную
Есть еще кое-что, о чем я не думала довольно продолжительное время, но теперь, взвесив все, я пришла к выводу, что должна рассказать вам об этом. Это касается Кейт Пирс. Полагаю, вы можете назвать это историей Кейт Пирс в той мере, в какой она имела отношение к нам с Томом. Все началось, как это бывает, с фотографии.
Через несколько недель после нашего первого свидания с Томом мы ужинали у него в квартире. Я рассматривала фотографии в альбоме. У Тома был типично мужской фотоальбом. В нем полностью пропускались огромные периоды жизни, и в конце была масса пустых страниц для будущих событий. Создавалось впечатление, что он и дальше собирается идти по жизни, время от времени вставляя фотографии, которые его друзья присылали ему по почте, а потом, когда дойдет до последней страницы, то умрет.
— Кто она? — спросила я у Тома, когда добралась до этой фотографии.
— Это Кейт.
— Красивая, — сказала я. Она и в самом деле была красавицей. Большие карие глаза, длинные каштановые волосы, а также хрупкое телосложение маленькой девочки, при виде которого мне захотелось блевать.
— Сколько же вы, ребята, были вместе? — поинтересовалась я.
— Три года, — ответил Том.
— Большой срок.
— Это было в колледже.
— Три года в колледже — это очень долго, — сказала я. — Чем она сейчас занимается?
— Не знаю. Я не разговаривал с ней десять лет.
— А почему?
— Все закончилось плохо, — сказал он.
— Насколько плохо?
— У меня нет настроения говорить об этом, — сказал он.
Я продолжала листать страницы альбома. Позже тем же вечером, однако, я вновь вернулась к Кейт, и у нас с Томом состоялся вот такой разговор:
— Получается, твои чувства к ней еще не умерли? — спросила я.
— Я думаю, было бы странно, если бы я не питал к ней никаких чувств, — отозвался Том.
— Ты все еще любишь ее? — спросила я.
— Я даже не знаю, что значит «любить», — ответил он.
Разумеется, мне надо было немедленно поинтересоваться у него: «Что ты имеешь в виду?» Мне по крайней мере следовало попытаться прижать его и выяснить, какой именно части понятия «любовь» он не понимает. Но это произошло в самом начале наших отношений. Прошло, может быть, недели четыре, а в начале отношений о таком не говорят. Я даже не уверена, что об этом говорят в середине. Может быть, такие разговоры и сойдут вам с рук в конце отношений, но если вы похожи на меня, то вы просто сохраните эту информацию где-нибудь в закоулках памяти и постараетесь забыть, что она вообще там есть. И я почти забыла о ней — для меня Кейт Пирс была просто именем, упоминание которого вызывало отсутствующее выражение на лице моего нового приятеля. Выражение, которое я решила толковать как жажду возвращения и тоску о молодости, свободе, девчонках из колледжа, бросающих биты из лакросса на невероятно зеленых лужайках — то есть вообще о прошлом, а не о ней в частности.