Настоящая любовь
Шрифт:
— Разве?
— Есть, — ответил Генри. — Сейчас это может показаться несущественным, но, строго говоря, между нами не произошло ничего такого, к чему подошло бы слово «расставаться».
— Получается, ты сказал мне это просто для того, чтобы я не провела следующие тридцать лет в ожидании твоего гипотетического появления у меня на пороге? Предвкушая, что ты появишься и снова займешься со мной сексом?
— Вскакивая каждый раз, когда у тебя зазвонит телефон.
— С постоянно и тщательно выбритыми ногами.
— Да, — сказал Генри. Он улыбнулся мне. —
— Это было очень мило с твоей стороны, — сказала я.
— Спасибо.
— Я забираю обратно все, что сказала.
— Ты ничего не сказала, — ответил Генри.
— Я забираю обратно все, что говорила о тебе мысленно, — сказала я. — В тот период, когда ненавидела тебя.
Я подошла к книжной полке и начала перебирать книги. Спиной я ощущала, что Генри смотрит на меня.
— Когда я училась в шестом классе, то каждую субботу после обеда ходила на каток покататься на роликах, — сказала я. — И однажды заметила, что один очень симпатичный мальчик не сводит с меня глаз. Он проезжал мимо, глядя на меня, потом проезжал снова и снова смотрел, и с каждым разом я волновалась все сильнее и сильнее. И наконец он подъехал прямо ко мне, пристроился рядом и сказал, — я выдержала паузу, как всегда делаю, рассказывая этот анекдот: — «Ты мальчик или девочка?»
Генри рассмеялся.
— Так не бывает.
— Бывает. А потом, когда мама пришла забрать меня, я начала плакать и рассказала ей, что произошло. Знаешь, что она мне ответила?
Он отрицательно покачал головой.
— Она сказала: «Он сказал так потому, что у тебя ролики черные». У нас было совсем немного денег, у меня были ролики, которые перешли ко мне от двоюродного брата. Это были черные ролики.
— У тебя хорошая мама, — заметил Генри.
— Да.
— И это хорошая история.
— Я знаю, — ответила я. — Но я рассказала ее тебе не просто так, а по одной причине. Вот по какой: настоящим я официально заявляю о твоем переводе в эту категорию.
— Какую категорию?
— Мальчика на катке, который проезжал мимо.
Я уложила последние книжки в коробку и сказала Генри, что ухожу. Он поднялся с дивана, взял коробку с моими вещами подмышку и вынес ее в коридор.
— Знаешь, что с тобой случится, Генри? — спросила я.
— Что?
Я оглядела его с головы до ног.
— Все закончится тем, что ты встретишь женщину, которая способна управиться с тобой.
Я сняла со стены старую фотографию Вуди Аллена и погасила свет. Когда мы спустились вниз, я забрала у Генри свою коробку и поблагодарила его за то, что он помог мне ее нести. Мы стояли перед зданием. Вывеска «Филадельфия таймс» лениво хлопала на ветру.
Генри поймал мой взгляд и нарочно не стал отводить глаза. Я никогда не знала, как вести себя в таких случаях — когда на меня смотрят таким многозначительным взглядом — в этот раз было то же самое. На губах у меня начала расцветать улыбка, Генри тоже улыбнулся, а потом я рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать, просто ничего. Я опустила взгляд на тротуар.
— Мне хотелось бы задать
— Последний? — переспросил Генри.
— В общем, я иду к себе домой, и ты идешь к себе домой, и я больше на тебя не работаю, так что да, это последний вопрос. И мне бы хотелось, чтобы ты был абсолютно честен, пусть даже ты думаешь, что сможешь причинить мне боль.
— Ладно, спрашивай.
Я попыталась придумать, как бы получше облечь это в слова.
— Какой, по-твоему, был у нас секс?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Генри.
— Я имею в виду, хороший, плохой, средненький. Какой это был секс?
Генри поднял глаза к небу, пытаясь, вероятно, прочесть ответ в облаках.
— Выдающийся, — ответил он.
— Я тоже так думаю, — сказала я.
А потом подняла руку, остановила такси и поехала домой.
Я сидела в такси, и рядом со мной на сиденье лежала коробка с моими вещами. Мне было хорошо. Генри оказался приятным развлечением. Подобно восхитительным сластям, которыми вы лакомились в незнакомом месте, куда, как вам хорошо известно, вы никогда больше не вернетесь. Некоторые люди входят в вашу жизнь, и вы не можете их удержать: просто берете от них то, что они могут предложить, и стараетесь дать им что-нибудь взамен. Может быть, это и называется взрослением, подумала я. Не цепляться изо всех сил за вещи. Пусть даже это моя работа. Я почувствовала, что освобождаюсь и от нее. Это было хорошо, потому что работы у меня больше не было. Я найду себе другую. А теперь, когда Том вернулся домой, все начало вставать на свои места. Я выглянула из окна. Самодовольно улыбнулась. «Выдающийся».
Потом перевела взгляд на коробку рядом с собой. Сверху лежал настольный календарь, и странички его дрожали от сквозняка, врывавшегося в окно, открытое со стороны водителя. «Сколько же прошло времени с той злополучной вечеринки?» — задумалась я. Протянула руку и перевернула несколько страничек. Чуть больше трех недель. Я была поражена. Мне казалось, что с тех пор минуло никак не меньше двух лет. Я начала медленно перелистывать страницы, оживляя в памяти события прошедших дней. Перед моим мысленным взором живо предстали порнографические эпизоды с Генри. Я покраснела и прикрыла глаза.
Потом открыла их. Крепко зажмурилась. Схватила календарь и начала судорожно переворачивать страницы обратно. К вечеринке. Еще дальше назад. Наконец я увидела ее, в правом нижнем углу одной из страничек.
Маленькая буква «х».
Я посмотрела на дату на странице с буковкой «х». Потом пересчитала недели на пальцах. Пять пальцев. Целых пять недель!
На меня волной нахлынула тошнота, по коже побежали мурашки, она стала холодной и влажной. Меня охватила паника. Я вцепилась в подлокотник, чтобы успокоиться. Дыши глубже, скомандовала я себе. Это ничего не значит. Это может ничего не означать. Я пыталась успокоиться, затеяв сама с собой внутренний диалог, но где-то в глубине моего сознания звучал другой голос, властный и повелительный. Он без обиняков сообщил мне, что я беременна.