Наступление
Шрифт:
Мясо кромсали кордами — острыми, как бритва национальными ножами таджиков, сильно похожими на пчаки. Корды им дал дед, самодельные — но по сравнению с тем, чем снабжает советская промышленность даже спецназ — небо и земля. Не в пользе советской промышленности, конечно.
Мясо было от барана, которого вчера снял из СВД Шило — но тогда не было такого ветра как сейчас, они еще не поднялись в горы. Мясо нарезали на полосы, натерли солью и по совету деда открыто подвесили на рюкзаки, чтобы провялилось — делается просто, иголка, суровая нитка и все. Ни тот ни другой не знали — останутся ли они в живых после потребления таким вот образом
Запили из фляжек талой водой. В темноте их походного шатра глаза деда влажно сверкали, как будто от слез.
— Слышь, дед. Идти долго до границы? — попытался выяснить Шило
— Долго, долго… — залопотал дед, он мог повторять какое-то вырванное из контекста слово, но друзья не были уверены в том, что он понимает его смысл.
— Близко до границы, спрашиваю?
— Близко, да…
— Твою мать… — выругался Шило — Иван Сусанин, б…
— Помолчи — отрубил Скворцов
— Чего?
— Если он понимает?
— Да что он понимает. Чурка он и есть чурка.
— И все равно — помолчи.
Самому Скворцову не нравился этот дед. Было такое впечатление, что он его где-то видел. Вспомнить бы еще, где именно.
— Щас нажремся, потом по следу нас искать будут.
— Компас глянь, следопыт.
Шило полез за компасом. Командир их маленькой группы говорил и с ним резче, чем обычно — и Шило знал, почему. Перед самым вылетом сюда, он опять попался — догадайтесь, на чем. Вот-вот. На том же самом, о чем щелкают пальцем по кадыку и понимающе подмигивают. Тут то они и узнали — что на их новом месте службы за провинность одного наказывают всех членов группы — хорошо, что их поставили пока работать вдвоем. Так что — повод был, и Шило смиренно терпел.
— Карту дай
Шило вытащил карту, Скворцов развернул ее, достал фонарик, который он привез из Афганистана, в нем была какая-то штука — ты его трясешь, и он потом работает, и батареек не надо. Включить не успел — дед ударил его по руке и что-то резко и зло заговорил. Потом отодвинул полог — вероятно, сказал он о том, что фонарем пользоваться нельзя.
И черт с ним…
Когда настала пора остановиться на обед — Шило нашел то, что найти здесь был не должен. Не должно было быть этого здесь.
Это была желтая, очень яркая пачка сигарет, на лицевой стороне было написано по-английски, на оборотной — арабской вязью. Пачку смяли и постарались схоронить — но неудачно — камень стронулся с места и желтый бок пачки был как сигнал.
Шило подал сигнал опасности, молча показал на пачку подошедшему Скворцову. Сам доставать не стал — может быть, эта пачка блокирует детонатор противопехотной мины. На этой каменной осыпи — костей потом не соберут.
Баран был большим. На вид в нем и сорок килограммов можно было наскрести, если освежевать, как следует. И еще — его совершенно не беспокоил ветер. Он стоял на камне — это было похоже на ожившую скульптуру, и смотрел в сторону Афганистана.
Скворцов смотрел на него, накрывшись присыпанным сверху сухой пылью одеялом.
Если морем мы уйдём,
Пусть поглотит море нас,
Если мы горой уйдём,
Пусть трава покроет нас.
О великий государь,
Мы умрём у ног твоих,
Не оглянемся назад*.
Лепесток сакуры на ладони — как нарушение гармонии целого.
Ветер — как вестник смерти.
Сердце — как
Джинба иттай… Единение воина и его оружия.
В последний момент, наведя винтовку в подсказанную подсознанием точку, много левее барана — Скворцов выстрелил. И закрыл глаза, чтобы не видеть смерти.
Баран упал со скалы. Пришлось доставить.
Он и в самом деле был огромным — круторогий, старый самец. Наверное, для него так было даже лучше — природа не содержит в себе ни капли жалости, а он был уже стар и мог в любой момент сорваться со скалы.
Точно такую же палатку поставили внизу. В три ножа начали разделывать барана. Шкуру и рога забирал дед, точно так же он забрал шкуру и рога предыдущего барана. Шкуру он тщательно, не допуская ни единого пореза, выскребал ножом, засаливал и привязывал к спине, свернув в узел. Рога прятал под камнями. Не стоило сомневаться — найдет.
Наступила ночь. Разобравшись с мясом — дед встал и пошел, махнув рукой. По этим горам и днем то мог ходить последний дурак — а ночью…
Хорошо хоть спустились — оказывается, есть путь и здесь, по ущелью, не надо рисковать жизнью на круче.
Переглянувшись, Скворцов и Шило последовали за ним. Пока разделывали барана — можно сказать, отдохнули…
До ночи — так и не успели дойти до границы. Пришлось располагаться на ночлег — в ущелье. Одеяло, похожее на пуштунское — это тебе и палатка и спальный мешок. Костер… вы что, шутите что ли? Горячего они не пили и не ели уже несколько дней. Каждые три часа — смена караула.
Засыпая, проваливаясь в горячий, обволакивающий как овсяный кисель сон Скворцов кое-что вспомнил. То, что не хотел бы помнить…
Если хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад…
Джелалабад… Проклятый, залитый кровью, опасный — ничуть не безопаснее Кандагара. Афганистан в квадрате…
Ротным тогда у них был капитан Сивицкий, крепкий, старой закалки мужик, лет тридцать — а опыта на все пятьдесят, покувыркаться в Анголе успел, пока сюда не бросили. Ох, гонял. За провинности бил. Лично. Хочешь… отбивайся, если сможешь. Получишь еще больше.
Тот день… они были в воздушном патрулировании… его тогда только вводили. Два Крокодила, два Мишки и они, досмотровый взвод, облет, возврат, дозаправка, снова облет. Духи тогда наглыми были непугаными, караваны днем гоняли…
Получилось глупо — тогда зоны патрулирования подбирали можно сказать на глазок, Ми-8 машина такая, топлива много жрет, радиус примерно сто пятьдесят километров — но это примерно. На деле может быть по-всякому — полет на небольшой высоте, с маневрами уклонения, в высокогорной местности — топлива пожирает немеренно. Вот и получилось — возвращаясь, поняли, что до базы не дотянуть, запросили Землю, та их посадила рядом с советским гарнизоном, место довольно опасное, но все лучше, чем просто в горах, а тут даже танк имелся. Завтра придет с караваном наливник, в наливнике будет авиационное топливо, его придется заливать в баки, передавая ведра по цепочке и, в конце концов, все обольются керосином с головы до ног. Но это будет завтра… до завтра надо еще дожить.