Натренированный на победу боец
Шрифт:
Витя сцепил руки на заднице.
– Вытеснение крыс из подвалов. Из большого количества подвалов. В одну ночь. Опора на опыт народа. Никакой науки, без отравы – чисто. Бегство крыс вызывается внезапным ужасом. Огонь дает ужас. Особенно, если огонь приносит свой – он знает, куда нести. Крыса обрабатывается горючим, запаливается и выпускается. Агония удесятеряет ее силы, она бежит в стаю, наводит ужас криком, запахом, видом – стая убегает вся. С каждого подвала мы отловили по единице. Одновременно отпустим их подожженными – за ночь вытесним грызунов из нужного участка. Подавляющим
– Проявлялся интерес, – заключил Гонтарь. – Прозвучала информация. Готовы содействовать?
– А вот что я вам скажу, – тут же откликнулся Старый. – Вы сейчас же обещаете прекратить эту гнусную затею, или я немедленно даю телеграмму в Министерство здравоохранения, вызываю Госсаннадзор… Если учесть, что вы уже натворили, – вас будут судить!
– Что же, произошел обмен, – прервал Гонтарь. – Разойдись!
– Так, где ваш губернатор? Я иду к вашему губернатору, – повторял Старый расходящимся спинам. – Грызунов отпустить!
Витя складывал бумаги, Свиридов тушил свет, я присел на сетку с баскетбольными мячами, боле – никого.
– Вы, темень! – стонуще проговорил Старый. – Как вам… Что вы за люди?! Неужели – совсем ничего нет? Не боитесь – пусть, я обещаю: будут судить. Но, даже если б и дальше скрывали, вы неправильно посчитали, у вас ничего бы не вышло.
– Почему это?
– Понимаете, все не как хочешь. Даже трава растет по закону. Происходит лишь отвечающее правилам. Сжигать животных – изуверство.
Губин наклонил голову.
– Так где-то записано?
– Существуют Стокгольмские соглашения, ограничивающие жестокость дератизационных усилий.
– Запрещается применять клейкие листы. Об огне – ни слова.
– Соглашения готовили для душевно здоровых людей.
– Крыса меньше мучается, когда перестает свертываться кровь? Когда кальций закупоривает вены? Капкан перешибает шею?!
– Вы не смеете сравнивать! – шагнул к нему Старый, клокоча. – Нам все можно! Мы… Людям чище! Вы – ради лжи… Вы бросаете на дома, детские сады, поликлиники, столовые, вы не представляете скачок численности через месяц! Как смеете сравнивать?!
– Можно до посинения спорить: мы врем или Москва вынуждает, – спокойно отвечал Губин. – Что вам наш город? Нам больше негде жить. И зависим от любого дурака из свиты. Президент объявит Светлояр национальным достоянием – мы вместо бараков построим дома, детские сады, чтоб всем хватало. Хотя бы один бассейн, онкологическое отделение в больнице. Нашим это важней, чем крысы.
– Это что ж такое? Я ему твержу… Мы же не дадим! И, само
– Тут все в наших силах, – слабее сказал Витя. – Давайте больше не встречаться.
– Витя, Витя, как же вы не поймете? – Старый задержался на выходе. – Законы, которые мы имеем честь здесь представлять, не перестанут действовать с нашим отсутствием.
На лестнице я попытал Свиридова:
– А на самом деле – что?
– Я точно не знаю, – признался прапорщик. – Лично я думаю: сперва чистим середку, затем – город, область, оттесняем к границам и пожаром вернем крыс Европе! Она ответит за Петра! Парень еще в генералы выйдет. Мужики, ну вы поняли, как я к вам. Но за крыс вы понапрасну, ей-богу, вам зазорно, у самих руки по локоть. Чего ломаться, как девчонке, когда в рост сквозь рот мостовую видать?
Ветер застудил, мы прятались за стеклянной щекой остановки, дорога впереди утыкалась во мглу, дорога назад растворялась во мгле. Свиридов воткнул в зубы вампирский клык сигареты, качнул вверх рукой, и с хлопком расцвел над ним кусочек ночного неба – зонтик. Я так замерз.
Губин – натренированный на победу боец Время «Ч» минус 5 суток
– Что кашляешь?
Я проснулся. Старый натягивал сапоги. Что сказал?
– Иду к губернатору. Полночи не спал, продумывал. Или они дают задний ход, или мы немедленно уезжаем, а там… Завтракай.
Я оделся от холода и полчаса стыл на кровати. Пока не вспомнил. Надо выломать палку. Спустился в подвал. В нору наставил фонарь; забылся, словно у костра, – к фонарю вынеслись мохнатые пылинки. Я погрузил руку в свет и замкнул пальцы, размазав по ладони две черные крапины. Поднес ближе: все так. Трупные мушки. Нагнулся к норе, мелкими всхлипами понюхал. Пахнет падаль.
Сегодня так запахнет все, и хлеб, вода. Я выломал из куста крепкую палку, ободрал сучки, последний оставил и укоротил – вроде крючка.
Напрасно ломал такую длинную: она умерла близко, достать рукой. Умерла. Рвота, жажда, судороги, живот болит.
Я постучал в банковское окно, выглянула Алла Ивановна – я помотал нагруженной палкой, как флажком, – она захлопала в ладоши.
Старый уже вернулся. Он нарядился в свежую рубаху и разгружал тумбочку.
– Собирайся и ты. Губернатора нет. Оказывается, у них гарнизонное собрание уволило губернатора. Вместо него Гонтарь. Говорить не с кем. Я сказал, что мы уезжаем. Чтоб принесли деньги.
Я уложил в сумку бритву, мыло, помазок, зубную щетку, кружку, снял с батареи подсохшие носки.
– Успел. Думал, не застану, – отдышливо пробормотал Клинский и притворил дверь за собой. – Очень приятно было… Редко встретишь с переживаниями, м-да… После таких встреч хочется работать. Хотелось бы с вами еще поработать. Присядем на дорожку?
Присели вокруг стола. Клинский невесело протянул:
– А я остаюсь. Ночь ездил по колхозам, разместили людей, матрасы, лекарства, внутренние войска. Первые потери. Две старухи не выдержали. Напряжение: спать не могу. Начальство у нас новое, всюду фуражки – как бы не переборщили… Опять дурацкие письма.