Натуралист на Амазонке
Шрифт:
Мура пользуются дурной репутацией повсюду в этой части Амазонки: полуцивилизованные индейцы так же бранят их, как и белые поселенцы. Все отзываются о них, как о людях, не заслуживающих доверия, ленивых, вороватых, и жестоких. У них больше, нежели у всех других индейцев, развито нерасположение к оседлой жизни, регулярному труду и службе у белых: действительно, отвращение их к какому бы то ни было сближению с цивилизованной жизнью непобедимо. Однако большая часть этих недостатков свойственна, хотя и не в такой степени, характеру бразильского краснокожего вообще. Мне кажется, нет никаких оснований считать, что мура имеют иное происхождение, нежели благородные земледельческие племена, принадлежащие к народности тупи с некоторыми из них мура — близкие соседи, несмотря на то что самый разительный контраст в чертах их наружности и нравах наталкивает на мысль, что происхождение у них иное, как, например, у семангов Малакки по сравнению с малайцами.
Мура представляют собой просто-напросто боковую ветвь тупи: обособленные группы вырождались, ибо они жили, по всей вероятности, в течение очень многих веков на игапо, питаясь одной только рыбой, и были вынуждены постоянно кочевать в поисках пищи. Те племена, которые, как полагают, состоят в более близком родстве с тупи, отличаются оседлым земледельческим образом жизни, хорошо выстроенными жилищами, навыками во многих искусствах, например в производстве раскрашенных гончарных изделий и ткацком ремесле, общим характером татуировки, общественной организацией, послушанием вождям и т.д. Мура стали народом рыболовов-кочевников, незнакомых ни с земледелием, ни с иными искусствами, которыми владеют их соседи. Они не строят основательных и постоянных жилищ, а живут отдельными семьями или небольшими группами, кочуя с места на место по берегам тех рек и озер, которые всех более изобилуют рыбой и черепахами. На каждой стоянке они сооружают временные хижины у самой воды, передвигая их вверх или вниз по берегу, по мере того как вода прибывает или убывает. Свои челны они делали когда-то из толстой древесной коры, которой придавали полукруглую форму при помощи деревянистых лиан; в настоящее время такие лодки встречаются редко, так как большая часть семейств владеет монтариями, которые мура ухитряются время от времени
У мура есть один любопытный обычай, который я хочу описать прежде, чем покончу с этим отступлением от рассказа о путешествии: они нюхают сильно раздражающий порошок, сопровождая это особыми церемониями. Порошок называется парика и приготовляется из семян вида инга (порядок бобовых). Созревшие семена сушат на солнце, толкут в деревянных ступах и хранят в бамбуковых трубках. Когда наступает пора приготовления нюхательного порошка, устраивается многодневная попойка — нечто вроде праздника полурелигиозного характера; бразильцы называют ее куа-рентеной. Начинают индейцы с того, что пьют большое количество каизумы и кашири — перебродивших напитков из разных плодов и маниока, но предпочитают они кашасу (ром), если только могут ее добыть. За короткое время они напиваются почти до бессознательного состояния полуотравления и тогда начинают нюхать парика. С этой целью, мура разбиваются на пары, и каждый из партнеров, взяв трубку с нюхательным порошком и исполнив какую-то невнятную пантомиму, изо всех сил вдувает содержимое трубки в ноздри своего товарища. Действие порошка на обычно угрюмых и молчаливых дикарей поразительно: они становятся необычайно разговорчивыми, поют, кричат и скачут в самом диком возбуждении. Вскоре наступает реакция, и тогда, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, им нужно пить еще и еще; так тянется много дней подряд. Мауэ также употребляют парика, но у мундуруку, их соседей, порошок неизвестен. Способ употребления парика у мауэ существенно отличается от того, что в обычае у неопрятных мура. Парика хранится в виде пасты и применяется главным образом как средство предотвращения приступов лихорадки в месяцы между сухим и дождливым сезонами, в период вспышек заболеваний. Когда нужно принять лекарство, небольшое количество пасты высушивают и растирают в порошок на плоской раковине. Затем порошок втягивают в обе ноздри одновременно через грифьи перья, связанные хлопчатобумажной нитью. По сообщениям старинных путешественников, парика употребляли еще омагуа, ветвь тупи, которая жила некогда на Верхней Амазонке, за тысячу миль от мест, где живут мауэ и мура. Эта общность привычек — один из фактов, подтверждающих общность происхождения и близкое родство амазонских индейцев.
Покинув Матари, мы продолжали наш путь вдоль широкой полосы островов, отделявших нас от северного берега. В продолжение нескольких дней проходили мимо невысоких островов аллювиальной формации, в просветах между ними виднелась низменная береговая полоса. 14-го мы миновали верхний вход в Парана-Мирим-ди-Эву — узкий рукав реки, образованный островом, который раскинулся почти на 10 миль параллельно северному берегу. Когда мы миновали западную оконечность острова, снова показался довольно высокий скалистый берег, одетый великолепным лесом округлых очертаний, который тянется отсюда на 20 миль до устья Риу-Негру и покрывает также восточный берег этой реки. Здесь речные берега оживляет множество домов поселенцев, построенных на верху лесистых возвышенностей. Одной из первых нас приветствовала красивая птица, до сих пор нам не встречавшаяся, — ало-черная танагра (Rhamphocoelusnigrogu -lans), стаи которой резвились около деревьев у самой воды, озаряя пламенным своим нарядом темно-зеленую листву.
Погода с 14-го по 18-е была прескверная; иногда 12 часов подряд шел дождь, не сильный, но беспрерывно моросящий, — мы хорошо знакомы с такой погодой у нас в Англии. В нескольких местах мы высаживались на берег, Пена, как обычно, — торговать, а я — бродить по лесам в поисках птиц и насекомых. В одном месте в разрыве лесистого склона открылась весьма живописная картина: ручей, протекая по расщелине в высоком берегу, низвергался маленькими водопадами в широкую реку. Над ручьем склонились дикие бананы, стволы деревьев поблизости были одеты папоротниками — широколистными видами из рода Lygodium, у которых, подобно Qsmunda, споровые коробочки собраны на узких листьях. 18-го мы добрались до большой фазенды (плантации, или скотоводческого хозяйства) Жатуарана. Здесь в реку выступал скалистый мыс, и так как мы убедились в невозможности преодолеть сильное течение, огибавшее его, то перешли к южному берегу. Челны, подходя к Риу-Негру, обычно предпочитают южный берег, вследствие того что течение возле него более слабое. Впрочем, вперед мы продвигались чрезвычайно медленно, потому что регулярно дующий восточный ветер теперь окончательно прекратился, а сменивший его венту-ди-сима, т.е. ветер с верховьев реки, дул ежедневно в течение нескольких часов как раз нам навстречу. Стояла гнетущая духота, и каждый день после полудня налетал шквал, который, впрочем, так как он дул в нужном направлении в течение часа или двух, оказывался весьма желанным. На этом берегу мы познакомились с новым насекомым-паразитом пиумом — крошечной мушкой, имеющей две трети линии в длину; здесь начинается его царство, которое тянется отсюда по верхнему течению реки — Солимоинсу — вплоть до того места, где кончается на Амазонке судоходство. Пиум вылетает только днем, с величайшей пунктуальностью сменяя москитов на восходе солнца, и встречается только близ илистых берегов реки — в лесной тени не найдешь ни одной этой мушки. В местах, им изобилующих, пиум сопровождает челны густыми роями, которые напоминают редкие клубы дыма. Таким вот роем он и появился в первый же день после того, как мы перешли к другому берегу реки. Прежде чем я осознал, что это мушки, я почувствовал легкий зуд на шее, запястьях и лодыжках и тогда, заинтересовавшись причиной, увидел множество крохотных существ, похожих на прицепившихся к коже отвратительных вшей. Таково было мое знакомство с пресловутым пиумом. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это крохотные двукрылые насекомые с темным туловищем и светлыми ногами и крыльями; последние сложены вдоль спинки. Они незаметно садятся и, припав к коже, сразу же приступают к делу: вытягивают вперед длинные передние ноги, постоянно пребывающие в движении и действующие, по-видимому, как щупальца, а затем приставляют к коже короткое широкое рыльце. Брюшко их вскоре раздувается и становится красным от крови; удовлетворив жажду,. они медленно отодвигаются, иногда до того одурманенные выпитым, что едва в состоянии лететь. Пока они трудятся, не ощущается никакой боли, но после каждой мушки на коже остается маленькая круглая припухлость и сохраняется неприятное раздражение. Последнего можно в значительной степени избежать, выдавив кровь из припухлости; но если речь идет о нескольких сотнях укусах в течение дня, то приходится признать, что это нелегкая задача. Я дал себе труд проанатомировать несколько экземпляров, чтобы удостовериться, каким образом действуют эти маленькие паразиты. Рот состоит из пары толстых мясистых губ и двух треугольных роговых ланцетов, соответствующих верхней губе и языку других насекомых. Рот подводится вплотную к коже, ланцеты прокалывают ее и кровь всасывается по ним в пищевод: остающееся на коже круглое пятно совпадает по форме с губами. В течение нескольких дней красные пятна подсыхают, и кожа постепенно темнеет от бесчисленного множества проколов. На раздражение, ими вызываемое, люди реагируют по-разному. Однажды я путешествовал вместе с португальцем средних лет, который в течение трех недель лежал в постели от укусов пиума: ноги его распухли до огромных размеров, а следы уколов превратились в язвы.
Рано утром 22-го с востока подул свежий ветер; мы подняли все паруса и поплыли к устью Риу-Негру. Эта великолепная река кажется в месте соединения ее с Амазонкой, если смотреть с самой Риу-Негру, непосредственным продолжением главной реки, в то время как Солимоинс [19] , подходящий под прямым углом и несколько более узкий, чем его приток, можно счесть боковой ветвью, а не главным стволом громадной водной системы. Здесь сразу же видишь, почему первые исследователи решили дать особое название этому верхнему течению Амазонки. Бразильцы недавно стали применять к Солимоинсу удобное название Алту-Амазонас (Высокая, или Верхняя, Амазонка) и, вероятно, новое название постепенно одержит верх над старым. Выше устья Риу-Негру значительно расширяется и имеет вид большого озера; ее окрашенные в черный цвет воды словно не текут — их как будто задерживает стремительный поток желтого, мутного Солимоинса, который здесь беспрерывно извергает вывернутые с корнем деревья и куски дерна. Переходя к другому берегу реки, мы миновали чуть подальше середины линию, которая четко разграничивала воды двух рек. На противоположном берегу все докучавшие нам насекомые исчезли, словно по волшебству, даже из трюма лодки; волнение быстрой реки уступило место тихой воде, а расчлененные и крутые землистые берега — изрезанной береговой линии, скрывавшей уютные бухточки, окаймленные отлогими песчаными пляжами. На смену низменной береговой полосе и ярко-зеленой бесконечно разнообразной листве южного берега Амазонки пришла холмистая местность, одетая сумрачным, однообразным лесом мягких очертаний. Наше утомительное путешествие подходило теперь к концу; под легким ветерком мы плавно неслись вдоль берега к городу Барра, расположенному милях в 7-8 от устья реки. Мы задержались на часок в чистенькой бухточке, чтобы выкупаться и приодеться, перед тем как вновь показаться среди цивилизованных людей. На глубине 6 футов было видно дно, белый песок приобретал коричневатый оттенок из-за окраски воды, хотя последняя и была прозрачна. Вечером я сошел на берег и меня любезно принял радушный итальянец сеньор Энрикес Антони, видный здешний купец, неизменно дружелюбный к случайным путешественникам. Он предоставил в мое распоряжение две комнаты, и через несколько часов я удобно расположился в новой квартире. Со времени моего отъезда из Обидуса прошло 64 дня.
19
Солимоинс — старинное название верхнего течения Амазонки от ее истоков до устья Риу-Негру.
Город Барра построен на возвышенной, но очень неровной полосе земли на левом берегу Риу-Негру. В 1850 г. он насчитывал 3 тыс. жителей. Первоначально здесь был маленький форт, сооруженный португальцами для защиты их экспедиций за рабами от многочисленных индейских племен, обитавших по берегам реки. Самое выдающееся и воинственное из них — манау — постоянно воевало с соседними племенами и имело обычай обращать в рабство пленников, захваченных во время грабительских экспедиций. Португальцы скрывали свои побуждения, сводившиеся к приобретению невольников, и действовали под предлогом выкупа (resgatando) этих пленников; действительно, термин resgatar (выкупать) до сих пор употребляется торговцами на Верхней Амазонке для обозначения весьма распространенной, хотя и незаконной практики покупки индейских детей у диких племен. Старые жители города помнят то время, когда одна какая-нибудь экспедиция захватывала многие сотни таких пленных. В 1809 г. Барра стала главным городом округа Риу-Негру, здесь поселилось много португальцев и бразильцев из других провинций, они выстроили просторные дома, и в течение 30-40 лет город вырос в основное наряду с Сантареном поселение на берегах Амазонки. Во время моего посещения он находился в упадке; то ли выросло недоверие, то ли развилась сообразительность у индейцев: они, некогда составлявшие здесь многочисленный и единственный трудящийся класс, быстро стали уходить из города, когда до них начали доходить сведения о том, что законы защищают их от неволи. Когда в 1852 г. была учреждена новая провинция Амазонки, Барру выбрали в качестве ее столицы и назвали тогда по имени индейского племени городом Манаус.
В расположении города много преимуществ: здоровый климат; отсутствие насекомых-паразитов; плодородная почва, на которой можно разводить все виды тропических растений, (особенно высокого качества на Риу-Негру кофе); наконец, он стоит у слияния двух крупных судоходных рек. Разыгрывается воображение, когда размышляешь о возможной будущности этого города, расположенного близ центра экваториальной части Южной Америки, посредине области, почти такой же большой, как Европа, области, в которой каждая пядь земли отличается самым изобильным плодородием и которая соединена водными путями с одной стороны с Атлантическим океаном, а с другой — с испанскими республиками Венесуэлой, Новой Гранадой, Эквадором, Перу и Боливией. Ныне Барра — главная промежуточная пристань для пароходных линий, учрежденных в 1853 г.: здесь происходит пересадка пассажиров и перегрузка товаров на Солимоинс и в Перу. Между Пара и Баррой пароход идет раз в две недели, а раз в два месяца он курсирует между Баррой и Наутой на территории Перу. Пароходная компания получает ежегодно крупную даровую субсидию — около 50 тыс. фунтов стерлингов — от имперского правительства. В былое время жить в Барре было приятно, но теперь город пребывает в жалком состоянии, страдая от хронического недостатка самых необходимых предметов питания. Прежде внимание поселенцев было почти целиком обращено на сбор случайных даров рек и лесов, поэтому земледелие оказалось заброшенным, и в настоящее время в окрестности не производится даже маниоковой крупы в количестве, достаточном для собственного потребления города. Многие из самых необходимых предметов питания, не говоря уже обо всех предметах роскоши, доставляются из Португалии, Англии и Северной Америки. Время от времени привозят несколько волов за 500 миль, из Обидуса — ближайшего места, где разводят хоть в каком-то количестве крупный рогатый скот, и эти-то волы снабжают город на длительные промежутки времени запасом свежей говядины; впрочем, ею пользуются почти исключительно семьи правительственных чиновников. Домашняя птица, яйца, свежая рыба, черепахи, овощи и фрукты были чрезвычайно редки и дороги в 1859 г., когда я снова посетил город; например, за жалкую тощую курицу просили 6-7 шиллингов, а яйца продавались по 2,5 пенса за штуку. Действительно, окрестность почти ничего не производит; правительство провинции получает большую часть своих фондов из казны Пара; дохода его, достигающего примерно 50 тыс. мильрейсов (5600 фунтов стерлингов) и образуемого налогами на экспорт продукции всей провинции, едва хватает на покрытие одной пятой его расходов. Население провинции Амазонки, по переписи 1858 г., насчитывает 55 тыс. человек; в муниципальном округе Барры, который занимает громадную площадь вокруг своего центра, всего 4500 жителей. Однако для управления этой горсточкой народа в главном городе собран огромный штат чиновников, и, несмотря на бесконечное количество ничтожных формальностей, которыми бразильцы сопровождают малейшую деталь в делах управления, в течение большей части времени им нечего делать. Никто из тех людей, что стекаются в Барру в связи с учреждением нового правительства, по-видимому, и не помышляет об обработке почвы и производстве пищи, хотя это было бы, пожалуй, самым доходным предприятием. Португальцы, эмигрирующие в Бразилию, предпочитают, кажется, мелочную торговлю почетному занятию земледелием. Но если уж англичане — нация лавочников, то что. же сказать о португальцах? Я подсчитал, что в Барре на каждые пять жилых домов приходится одна лавка. Нередко весь запас товаров в этих лавках, или тавернах, стоит не больше 50 фунтов стерлингов, хозяева же португальцы, здоровые взрослые парни, целый день торчат за своими грязными прилавками, чтобы продать на медный грош каких-нибудь напитков или другую мелочь. Все эти люди приводят одно и то же оправдание своему нежеланию заняться земледелием, а именно, что негде достать рабочую силу для работы на земле. С индейцами ничего нельзя поделать, да и вообще они почти все покинули окрестность, а о ввозе невольников-негров не может быть и речи при нынешних достойных похвалы настроениях бразильского общества. Сначала нужно решить задачу, каким образом, не прибегая к невольничеству, изыскать трудящееся сословие для этого тропического края, и только тогда великолепная область с ее прекрасным климатом и изобильным плодородием сможет превратиться в страну, населенную многочисленным, цивилизованным и счастливым народом.
Я встретил в Барре моего товарища м-ра Уоллеса, который после совместной нашей экспедиции по Токантинсу, занимался частично вместе со своим братом, приехавшим позднее из Англии, исследованием северо-восточного побережья Маражо, реки Капин (ответвляющейся от Гуама близ Пара), Монти-Алегри и Сантарена. По пути в Барру он прошел мимо нас ночью ниже Серпы и прибыл туда тремя неделями раньше меня. Кроме нас, здесь собралось еще с полдюжины иностранцев — англичан, немцев и американцев; один из них был коллектор естественноисторических объектов, остальные занимались торговлей по рекам. В приятном обществе этих иностранцев и семейства сеньора Энрикеса мы превосходно провели время; злоключения наших долгих речных путешествий вскоре забылись, и через две-три недели мы заговорили о дальнейших исследованиях. Тем временем мы почти ежедневно совершали прогулки в соседнем лесу. Вся поверхность страны до самой воды покрыта однородным темно-зеленым волнистым лесом — ка-апоам (выпуклым лесом), как называют его индейцы, характерным для Риу-Негру. Он одевает также обширные пространства низменности, которые заливаются рекой в дождливый сезон. Оливково-коричневый оттенок воды объясняется, по-видимому, тем, что во время ежегодных разливов она насыщена темно-зеленой листвой. Резкий контраст между формой и цветом леса Риу-Негру и лесов Амазонки объясняется преобладанием в каждой из них различных семейств растений. На главной реке большую часть массы деревьев составляют пальмы 20 или 30 видов, тогда как на Риу-Негру они играют весьма второстепенную роль. Характерной формой для Риу-Негру является жара (Leopoldiniapulchra), вид, не встречающийся на берегах Амазонки; у него скудная крона из листьев с узкими листочками того же темно-зеленого оттенка, что и остальной лес. Ствол гладкий и имеет около 2 дюймов в поперечнике; высота дерева не больше 12-15 футов, поэтому оно не возвышается среди масс листвы двудольных деревьев, составляя характерную черту ландшафта, подобно широколистным мурумуру и урукури, тонкой асаи, высокой жауари и вееролистной мирити амазонских берегов. На берегах главной реки лесной массив состоит, кроме пальм, из деревьев семейства бобовых, бесконечно разнообразных по высоте, форме листвы, цветам и плодам; из капоковых деревьев, колоссальных орехов (Lecythideae) и Cecropia; подлесок и растительность по речному берегу состоят по большей части из широколистных банановых, марантовых и суккулентных трав, и все они светлых оттенков зеленого цвета. Леса по Риу-Негру почти полностью лишены этих крупнолистных растений и трав, которые повсюду придают такой богатый вид растительности. Берега реки одеты кустарниками или низкорослыми деревьями, которые выглядят так же мрачно и однообразно, как мангровые по узким протокам у Атлантического океана. Одинаково низкорослые, но отличающиеся изящными листьями двудольные деревья, образующие лесной массив, состоят большей частью из представителей порядков лавровых, миртовых, бигнониевых и мареновых. Почва — в основном плотная глина, главной составной частью которой является глина табатинга, слагающая также низкие обрывы в некоторых местах на берегу, где она переслаивается пластами крупнозернистого песчаника. Тот же вид почвы и та же геологическая формация преобладают, как мы видели, во многих местах на берегах Амазонки. Таким образом, резкий контраст между лесным покровом по двум рекам не может объясняться этой причиной.
Бродить по лесу было очень приятно. Кое-где широкие тропы вели вниз по отлогим склонам, через местность, поросшую, казалось, бесконечным вечнозеленым кустарником, к сырым лощинам, где били родники или бежали по руслам чистого белого песка мелкие ручейки. Но самая красивая дорога шла через лесные дебри к водопаду, который жители Барры считали главной достопримечательностью окрестной природы. Воды большого ручья, пересекающего мрачную чащу, низвергаются здесь со скалистого уступа высотой около 10 футов. Но привлекательность этого места заключается не в самом водопаде, а в уединенном безмолвии и в дивном разнообразии и пышности деревьев, листвы и цветов вокруг водного бассейна. Сюда выходят семьями на пикник, и почтенные мужчины — а говорят, что также и дамы, — проводят знойные часы полудня, купаясь в прохладной и бодрящей воде. Место это можно считать классическим для натуралиста, так как то был любимый уголок знаменитых путешественников Спикса и Марциуса во время пребывания их в Барре в 1820 г. На фон Марциуса волшебная красота этого места произвела такое сильное впечатление, что он запечатлел это посещение, сделав набросок пейзажа и использовав его как фон для одной из гравюр к своему большому труду о пальмах.