Натуралист на Амазонке
Шрифт:
Лес в долине тянется полосами в несколько сот ярдов шириной по обоим берегам речек; там, где реки текут вдоль подножий холмов, склоны, обращенные к воде, тоже густо поросли лесом, хотя с противоположной стороны они иногда совершенно обнажены. Деревья высоки и очень разнообразны, среди них встречаются колоссальные экземпляры бразильского ореха (Berthollettaexcelsa) и пикиа. Последнее дерево приносит крупные съедобные плоды, любопытные тем, что между мякотью и ядром у них имеется пустое пространство; плоды окружены твердыми шипами, которые, проникая в кожу, наносят серьезные ранения. Съедобная часть, на мой взгляд, не намного вкуснее сырого картофеля, но жители Сантарена очень ее любят и предпринимают утомительные путешествия пешком, чтобы набрать какую-нибудь корзину плодов. Дерево Dipterix odorata, которое приносит бобы тонка, употребляемые в Европе Для приготовления нюхательного порошка, также часто встречается здесь. Оно достигает огромной вышины, и плод его — округлый стручок с единственным семенем — можно только подобрать на земле. Значительное количество их (от 1 до 3 тыс. фунтов — продукция всей области Тапажоса) ежегодно вывозится из Сантарена. В этих далеких джунглях растет бесконечное количество разнообразных деревьев и кустарников: одни отличаются прекрасными цветами и листвой, другие — странными плодами. Перечисление большого их числа было бы утомительно. Меня очень поразило разнообразие деревьев с крупными плодами различной формы, которые росли на стволах и ветвях, иные в нескольких дюймах от земли, как какао. Туземцы называют их по большей части купу; деревья эти имеют незначительную высоту. Одно из них, называемое купу-аи, приносит плоды эллиптической
Мои экскурсии на Ирура всегда носили приятный характер. По долине разбросано несколько незатейливых хижин, но хозяева живут в них лишь несколько дней в году, когда приходят на свои маленькие расчищенные участки собирать и печь маниок. Мы брали обыкновенно с собой двух мальчиков — одного негра, а другого индейца, чтобы они несли наш дневной запас продовольствия — несколько фунтов говядины или вяленой рыбы, фаринью и бананы, а также столовую посуду и котелок для стряпни. Жозе нес ружья, снаряжение и ягдташи, а я — инструменты энтомолога: сачок, большую кожаную сумку с отделениями для коробок с пробковым дном, склянок, стеклянных трубок и т.д. Мы имели обыкновение выходить вскоре после восхода солнца, когда прогулка по прохладным кампу приятна — небеса безоблачны, а трава влажна от росы. Тропинки здесь едва протоптаны, так что в первые наши экскурсии нам лишь с трудом удавалось не заблудиться. Однажды мы все-таки совершенно сбились с пути и в продолжение нескольких часов блуждали по выжженной солнцем земле, не находя дороги. С возвышенности примерно на полпути через пустошь открывается чудесный вид на местность. Отсюда ко дну долины уходит длинный отлогий склон, поросший травой и лишенный деревьев. Причудливой формы холмы, лес у их подножий с самыми разнообразными пальмами, справа бухта Мапири с темными водами Тапажоса и его ослепительно-белыми берегами — все это расстилалось перед нами, точно на картине. Чрезвычайная прозрачность воздуха сообщала всем деталям ландшафта такую четкость очертаний, что нарушалось представление о расстоянии, и казалось, будто до всего этого чуть.ли не рукой подать. Спускаясь в долину, нужно было перейти небольшой ручей, а затем — полмили песчаной равнины, растительность на которой имела своеобразный вид вследствие преобладания бесствольной пальмы куруа (Attaleaspectabilis): ее большие, красиво вырезанные жесткие листья поднимались прямо с земли. Плод этого вида похож на кокосовый орех — внутри ядра его содержится молоко, но он гораздо меньше размером. Здесь, да и, пожалуй, по всей дороге, мы в большую часть дней влажного сезона видели следы ягуара. Впрочем, самого животного мы ни разу не встретили, хотя иногда по ночам в Сантарене, лежа дома в гамаках, слышали его громкий рев и знали, что животное, должно быть, скрывается где-то поблизости от нас.
Охотиться лучше всего было в части долины, защищенной с одной стороны крутым холмом, склон которого, как и сама болотистая долина внизу, был покрыт великолепным лесом. Мы обыкновенно делали привал на небольшом расчищенном участке, около воды, где было сравнительно мало муравьев. Здесь мы собирались со всех концов леса после утомительной утренней охоты, съедали честно заработанный обед сидя на земле — два широких листа дикого банана служили нам скатертью — и отдыхали часа два во время сильного послеполуденного зноя. Разнообразие животных в этой богатой местности было еще более поразительно, чем разнообразие растительных форм. В самое жаркое время дня, когда мои люди спали, приятно было лежать и наблюдать за движениями животных. Иногда из кампу являлась стая анусов (Crotophaga) — птиц с блестящим черным оперением, которые живут небольшими обществами среди травы; перебираясь с дерева на дерево, они показывались одна за другой и перекликались между собой. Иногда тукан (Rhamphastosariel) молча прыгал или бегал по веткам, заглядывая в трещины и щели. Издалека через пустошь доносились крики одиночных птиц. То и дело появлялся угрюмый трогон с ярко-зеленой спинкой и розовой грудью: он, бывало, по целому часу сидел без движения на низкой ветке. В тихие часы полудня всегда можно было наблюдать крупных (в 2 фута длиной) жирных ящериц из вида (Teiusteguexim), называемого туземцами жакуару; они шумно носились по сухим листьям, как будто гоняясь друг за другом. Жир этой крупной ящерицы высоко ценится туземцами, которые применяют его как припарку, когда приходится извлекать пальмовые шипы и даже дробь из тела.
Рис. Жакуару (Teius teguexim)
Другие, отвратительного вида ящерицы, взрослые особи которых достигали около 3 футов в длину, плескались и плавали в воде, иногда вылезая наружу, чтобы заползти в какое-нибудь дупло на берегу речки: однажды я нашел в дупле самку и целую кучу яиц. Ленивые взмахи крыльев больших сине-черных бабочек Morpho высоко в воздухе, жужжание насекомых, множество неодушевленных звуков — все это вносило свою долю в то общее впечатление, которое производило это своеобразное уединение. С вершин деревьев, которые переплелись между собой на головокружительной высоте, то и дело падали в воду с внезапным всплеском тяжелые плоды. Ветер, не ощутимый внизу, шевелил верхушки деревьев, приводя в движение скрученные и переплетенные сипо, которые скрипели и стонали на разные лады. К этим звукам добавлялось монотонное журчание ручья, образовывавшего маленькие водопады через каждые 20-40 ярдов своего течения.
Мы часто встречались со старой индианкой по имени Сесилия, у которой был в лесу небольшой расчищенный участок. Она пользовалась репутацией колдуньи (фетисейры), и, беседуя с ней, я убедился, что она гордится своими познаниями в черной магии. Ее слегка вьющиеся волосы свидетельствовали о том, что она не чистокровная индианка: мне говорили, что отец ее был темнокожий мулат. К нам она всегда относилась очень вежливо: показывала лучшие тропинки, объясняла свойства и употребление различных растений и т.д. Меня немало позабавили ее рассказы об этих местах. По-видимому, уединенная жизнь и мрак лесов переполнили ее голову суеверными фантазиями. Она говорила, что в русле ручья есть золото и что журчанье воды в маленьких водопадах — это голос «водяной матери», рассказывающий об укрытом сокровище. Узкий проход между двумя склонами холма был портаном, т.е. воротами, а все, что за ними, вдоль лесистых берегов ручья, — заколдованной землей. Холм, под которым мы располагались, она называла жилищем чародея и серьезно рассказывала нам, что нередко имела с ним продолжительные беседы. Эти басни она сама же и сочинила; точно таким же образом рождается бесконечное множество подобных мифов в детском воображении бедных индейцев и метисов, населяющих различные области страны. Следует отметить, что после некоторого общения с белыми все индейцы становятся скептиками. Колдовство бедной Сесилии было очень невысокого качества. Она бросала щепотки толченой коры какого-то дерева и другие вещества в огонь, бормоча заклинание — молитву, повторяемую наизнанку, — и прибавляя имя человека, которого хотела околдовать. Впрочем, некоторые фетисейры выделывают штуки, более опасные, нежели это безобидное бормотанье. Они знакомы со многими ядовитыми растениями и, хотя редко осмеливаются назначать смертельную дозу, иногда ухитряются довести свои жертвы до серьезного, заболевания. Побудительной причиной их действий служит ревность к другим женщинам. Когда я жил в Сантарене, субделегаду [заместитель судьи] рассматривал дело, называвшееся колдовством, и истицей по нему была одна очень почтенная белая дама. Оказалось, что некая фетисейра обрызгала ее белье, вывешенное для просушки, едким соком большого аронника, и дама полагала, что это явилось причиной серьезной сыпи, от которой она страдала.
В этих экскурсиях я редко встречал каких-нибудь крупных животных. На кампу мы не видели ни одного млекопитающего, но иногда попадались следы трех животных, не считая ягуара: следы принадлежали маленькой тигровой кошке, оленю и опоссуму; все эти животные встречались, должно быть, очень редко и вели, вероятно, ночной образ жизни, если не считать оленя. В лесу я видел однажды небольшую стаю обезьян, а в другой раз имел случай наблюдать движения ленивца. Последний относился к виду, названному Кювье Bradypus tridactylus и покрытому мохнатой серой шерстью. Туземцы называют его на языке тупи аи-ибирете (по-португальски preguica da terra firma), или материковым ленивцем, в отличие от Bradypus infuscatus с длинной черно-коричневатой полосой между плечами — ленивца, называемого, аи-игапо (preguica das vargens), т. е. ленивца затопляемых земель. Некоторые путешественники по Южной Америке, описывая ленивца, утверждают, что он очень проворен в своих родных лесах, и оспаривают справедливость данного ему названия. Однако жители Амазонского края, как индейцы, так и потомки португальцев, придерживаются единого мнения и считают ленивца воплощением лени. Очень часто один туземец, упрекая другого в праздности, называет его «bicho do embafiba» (зверем с дерева Cecropia): листья Cecropia служат пищей ленивцу. Очень любопытно наблюдать, как лениво перебирается с ветки на ветку это неуклюжее существо, вполне уместное в безмолвном мраке леса. Каждое движение обнаруживает, пожалуй, не самую лень, но крайнюю осторожность. Он никогда не отпустит одной ветки, не зацепившись сперва за следующую, а когда не находит сразу же сук, чтобы охватить своими жесткими крючьями, в которые так странно преобразованы его лапы, приподнимает туловище, опираясь на задние ноги, и шарит лапами в поисках новой опоры. Понаблюдав за животным с полчаса, я послал в него заряд дроби; оно со страшным треском полетело вниз, но, падая, ухватилось за сук своими мощными когтями и осталось висеть. Наш молодой индеец попробовал вскарабкаться на дерево, но рои жалящих муравьев вынудили его вернуться; бедняжка в самом печальном состоянии соскользнул вниз и, чтобы избавиться от муравьев, нырнул в ручей. Два дня спустя я нашел тело ленивца на земле: животное упало через несколько часов после смерти, когда мышцы его расслабли. В одно из наших путешествий мы с м-ром Уоллесом видели ленивца (В, infuscatus), переплывавшего реку в том месте, где она имела, вероятно, ярдов 300 в ширину. Мне кажется, не все знают, чтоживотное это входит в воду. Наши люди поймали зверя, сварили и съели его.
Возвращаясь с этих прогулок, мы иногда ночевали на кампу, но в лунные ночи, когда не было опасности потерять дорогу, продолжали путь. Сильный зной середины дня значительно ослабевает к четырем часам пополудни; тогда появляются птицы; по каменистым пригоркам прыгают небольшие стаи земляных голубей; пролетают мимо и иногда садятся на ильях [24] попугаи; хорошенькие вьюрки нескольких видов — и среди них один, покрытый оливково-коричневыми и желтыми полосками и несколько похожий на нашу желтую овсянку, но, по-моему, принадлежащий к другому роду, — прыгают в траве, оживляя окрестность несколькими мелодичными звуками. Карашуэ (Mimus) вновь заводит свою приятную песню, напоминающую пение черного дрозда; два-три вида колибри, ни один из которых, однако, не свойствен одному только этому району, порхают от дерева к дереву. Напротив, маленькие ящерицы в синюю и желтую полоску, которыми кишит зелень в палящий полуденный зной, прячутся к этому часу в свои укрытия; вместе с ними исчезают многочисленные дневные бабочки кампу и другие дневные насекомые. Некоторые из бабочек очень сходны с нашими английскими видами, встречающимися на вересковых пустошах, а именно: перламутровка Argynnis (Euptoi -eta) hegesta и два более мелких вида, имеющих обманчивое сходство с маленькой Nemeoblus lucina. После захода солнца в воздухе разливаются восхитительная прохлада и аромат плодов и цветов. Появляются ночные животные. Теперь можно поймать стоящего на страже у входа в свою нору волосатого паука, раскинувшегося на целых 5 дюймов, коричневого с желтоватыми полосками вдоль крепких ног; этот паук живет в широких трубчатых галереях, выложенных изнутри ровным слоем шелковистой пряжи. Увидеть его можно только ночью, причем он не уходит, по-видимому, далеко от своего логова; галерея имеет около 2 дюймов в поперечнике и проходит наклонно, почти в 2 футах под поверхностью земли. Как только наступает ночь, внезапно показываются стаи козодоев, которые бесшумно, словно призраки, описывают круги в погоне за ночными насекомыми. Иногда они опускаются и садятся на низкую ветку или даже на тропинку совсем рядом с проходящим мимо человеком. Когда птицы припадают к земле, их трудно отличить от окружающей почвы. У одного вида длинный раздвоенный хвост. Днем козодои укрываются в лесистых ильях; я нередко видел, как они спали там в густой тени, припав к земле. Козодои не устраивают гнезд, а откладывают яйца на голую землю. Период высиживания у них приходится на дождливый сезон, и свежие яйца попадаются с декабря до июня. Попозже вечером слышны издаваемые козодоями своеобразные звуки: один вид кричит «куао-куао», другой «чак-ко-ко-као».
24
Илья (португ.) — лесные участки среди зеленых лугов.
Звуки эти повторяются через определенные промежутки до поздней ночи самым монотонным образом. После захода солнца на обнаженных песчаных тропинках попадается много жаб. Одна из них — настоящий колосс имела около 7 дюймов в длину и 3 дюймов в высоту. Этот великан не убирался с дороги до тех пор пока мы не подходили к нему вплотную. Если мы сталкивали жабу палкой, она через некоторое время приходила в себя и обернувшись, бесстыдно устремляла на нас свои взор. На расстоянии полумили я насчитал 30 этих чудовищ.
Глава IX
ПУТЕШЕСТВИЕ ВВЕРХ ПО ТАПАЖОСУ
Подготовка к путешествию. — Первый день плавания, — Потеря лодки. — Алтар-ду-Шан. — Способы рыбной ловли. — Затруднения с командой. — Прибытие в Авейрус. — Экскурсии в окрестностях. — Белый капуцин, образ жизни и нравы обезьян-капуцинов. — Ручной попугай. — Миссионерское поселение. — Переход в реку Купари. — Приключение с анакондой. — Копченая обезьяна. — Удав.
– Селение индейцев мундуруку и нападение дикого племени. — Водопады Купари. — Гиацинтовый ара. — Возвращение в широкую часть Тапажоса. — Плавание вниз по реке к Сантарену
Июнь 1852 г. Теперь я перехожу к рассказу о событиях главной моей экскурсии вверх по Тапажосу, к которой я начал готовиться через полгода после того, как поселился в Сантарене.
На этот раз я был вынужден путешествовать на собственном судне, отчасти потому, что торговые челны, достаточно крупные для того, чтобы принять на борт натуралиста, очень редко ходят между Сантареном и малолюдными поселениями на реке, отчасти же потому, что мне хотелось без помех исследовать районы, лежащие далеко в стороне от обычного пути торговцев. Вскоре я подыскал подходящий челн — двухмачтовую куберту грузоподъемностью около 6 т, прочно выстроенную из каменного дерева, или итаубы, — материала, из которого строятся все лучшие суда в Амазонском крае и которое, говорят, долговечнее тика. Я зафрахтовал куберту у одного купца по дешевой цене — 500 рейсов, т.е. около 1 шиллинга 2 пенсов за день. Каюту, которая, как то обычно бывает на челнах этого рода, представляла собой четырехугольное строение с полом над уровнем ватерлинии, я приспособил себе под спальню и рабочее помещение. Мои ящики, наполненные коробками и лотками для образцов, были уложены с обеих сторон, а над ними располагались полки и крючки для небольшого запаса полезных для дела книг, ружей и ягдташей, ящичков, материалов для обработки снятых шкурок и хранения животных, ботанического пресса и бумаги, сушилок для насекомых и птиц и т.д. На полу была разостлана камышовая циновка, а мой свернутый гамак, предназначенный к употреблению только на берегу, служил мне подушкой. Под сводчатым навесом над трюмом в передней части судна спала команда; кроме того, там помещались мои сундуки, запас солонины и бакалеи, а также набор товаров, чтобы расплачиваться с полуцивилизованными или дикими обитателями внутренних областей. Такими товарами были кашаса, порох и дробь, несколько кусков грубой клетчатой бумажной ткани и ситца, рыболовные крючки, топоры, большие ножи, остроги, наконечники стрел, зеркала, бусы и прочие мелочи. Мы с Жозе потратили немало дней, чтобы уладить все эти дела. Нам надо было засолить для себя мясо и размолоть кофе. Нужно было запастись кухонной утварью, посудой, кувшинами для воды, набором плотничьих инструментов и многими другими вещами. Всю бакалею и прочие портящиеся предметы мы уложили в жестянки и коробки, так как убедились, что это единственный способ предохранить их от действия сырости и от насекомых. Когда все было готово, челн наш выглядел точно маленькая плавучая мастерская. Мне удалось собрать немного сведений о реке, если не считать туманных сообщений о трудности судоходства и о фамиту, т.е. голоде, который царит на ее берегах. Как я уже упоминал, река имеет около 1000 миль в длину и течет с юга на север; по величине она занимав шестое место среди притоков Амазонки. Однако она судоходна для парусных судов только миль на 160 вверх от Сантарена. Самым хлопотным делом для нас было нанять матросов на судно. Жозе должен был стать за руль, но нам нужны были по крайней мере еще три матроса. Однако все усилия раздобыть матросов оказались тщетными. В Сантарене индейцев-лодочников меньше, чем в любом другом городе на реке. Обратившись к купцу, к которому я имел рекомендательные письма, и к бразильским властям, я убедился, что здесь можно рассчитывать чуть ли не на любое одолжение, только не на помощь рабочими руками. Однако чужеземец не может обойтись без них, потому что здесь не сыщешь ни одного индейца или метиса, который не был бы должен деньгами или работой тому или иному из власть имущих. Одно время я даже опасался, что мне придется отказаться из-за этого от своего проекта. Под конец после многих неудач и разочарований Жозе ухитрился нанять одного человека — мулата по имени Пинту, уроженца горнопромышленной области Внутренней Бразилии, который был хорошо знаком с рекой. С этими двумя спутниками я решился пуститься в дорогу в надежде найти еще кого-нибудь в первой же деревне по пути.