Натуралист на Амазонке
Шрифт:
Мы покинули Сантарен 8 июня. Вода находилась тогда на самом высоком уровне, и мой челн стоял на якоре у задней двери нашего дома. Утро было прохладное, и дул свежий ветер, под которым мы быстро понеслись мимо выбеленных домов и крытых тростником индейских хижин предместий. Прелестная бухточка Мапири вскоре осталась позади, затем мы обогнули мыс Мария-Жозефы — выступ, образуемый высокими, увенчанными лесом утесами из глины табатинга.
Мыс этот ограничивает вид в сторону реки из Сантарена, и мы бросили здесь прощальный взгляд на город, до которого было миль 7-8, — яркую полоску белых домиков над темной водой. Перед нами лежала дикая, скалистая, необитаемая береговая полоса, и мы вышли уже в самый Тапажос.
На протяжении около 20 миль путь наш лежал прямо на запад. По мере приближения к мысу Куруру, где река отклоняется от своего курса на север, ветер крепчал. Громадное водное пространство расстилалось на запад и на юг, и сильный ветер поднимал большие волны. Пока мы огибали Куруру, буксирный канат, на котором шла наша монтария за кормой, отвязался; мы попытались вернуть лодку, без которой, разумеется, во многих местах было бы трудно высадиться на берег, и едва не опрокинулись. Попробовали повернуть на другой галс вниз по реке, но из-за сильного ветра и отсутствия течения попытка оказалась напрасной. Канаты наши трещали, паруса рвались в клочья, и судно, которому, как оказалось, недоставало балласта, страшно кренилось. Вопреки совету Жозе я
Маленькое поселение Алтар-ду-Шан (алтарь земли, или земляной алтарь) обязано своим своеобразным названием тому, что у входа в гавань расположен один из тех странных плосковерхих холмов, которые столь распространены в этой части Амазонского края и имеют форму высокого алтаря римско-католических церквей. Холм стоит обособленно и имеет значительно меньшую высоту, чем подобным образом срезанные холмы и хребты близ Алмейрина: возвышается он, вероятно, не больше чем на 300 футов над уровнем реки. Он лишен деревьев, но местами покрыт каким-то видом папоротника. В глубине бухты есть внутренняя гавань, которая сообщается протоком с рядом озер, расположенных в долинах между холмами и простирающихся далеко в глубь страны. Деревня населена почти одними только полуцивилизованными индейцами, в количестве от 60 до 70 семейств, и дома разбросаны широкими улицами на полоске муравы у подножия высокого, поросшего великолепным лесом хребта.
Я был до того восхищен местоположением поселения и многочисленностью редких птиц и насекомых в лесу, что посетил его на следующий год и провел там четыре месяца, собирая коллекции. Сама деревня — заброшенный уголок, населенный бедняками; староста (капитан трабальядоров, т. е. индейцев-работников) был старый равнодушный метис, который провел тут всю свою жизнь. Священник оказался личностью самой распутной — я редко встречал его трезвым; впрочем, он был белый и человек весьма способный. Могу здесь кстати упомянуть, что нравственный и ревностный священник — большая редкость в этой провинции; единственными служителями культа во всей стране, которые, по-видимому, искренне отдавались своему призванию, были епископ Пара и викарии Эги на Верхней Амазонке и Обидуса. Дома в селении кишели паразитами: в тростниковой крыше жили летучие мыши, под полом жалящие муравьи (формига-ди-фогу), на стенах тараканы и пауки. Очень немногие дома имели деревянные двери и запоры. Алтар-ду-Шан был первоначально поселением коренных жителей и назывался Бурари. Здешние индейцы всегда враждебно относились к португальцам и во время беспорядков 1835-1836 гг. вместе с повстанцами нападали на Сантарен. Немногие из них спаслись от последовавшей резни, и потому теперь в деревне мало стариков и мужчин средних лет. Как во всех полуцивилизованных селениях, где индейцы утратили свое первоначальное4добронравие и трудолюбие, ничего не приобретя у белых взамен, обитатели живут в величайшей нищете. Без сомнения, недостаток рыбы в светлых водах и каменистых бухтах окрестностей является отчасти причиной той бедности и вечного голода, которые господствуют здесь. Когда мы прибыли в бухту, наш челн окружила толпа полуголых поселян — мужчин, женщин и детей: каждый пришел поклянчить кусочек соленой пираруку «Христа ради». В сухой сезон они не так бедны. В мелких озерах и бухтах водится множество рыбы, и мальчики и женщины выходят по ночам бить ее острогой при факельном свете; факелы делают из связанных в пучки тонких полос зеленой коры с черешков пальм. Так добывают много превосходных видов рыбы; среди них пескада, белое и слоистое мясо которой, будучи сварено, по внешнему виду и вкусу сходно с треской, и тукунаре (Cichlatemensts) — красивый вид с большим прелестно окрашенным пятнышком-глазком на хвосте. Здесь встречаются также много мелких лососевых и вид косорота под названием арамаса, который передвигается по чистому песчаному дну залива. В это время на отлогом берегу часто встречается один вид иглистого ската, нередко причиняющий купальщикам самую острую боль. Оружием этой рыбе служит сильная игла с зазубренными краями, около 3 дюймов длиной, растущая сбоку от мясистого хвоста. Я видел однажды женщину, раненную рыбой во время купания: она страшно кричала, и ее пришлось отнести в гамак, где она пролежала с неделю с сильными болями; я знал одного крепкого мужчину, который в течение нескольких месяцев не мог оправиться от такой раны.
Здесь применялся один способ рыбной ловли, которого я не видал до сих пор, но который, как я убедился впоследствии, очень широко употребляется на Тапажосе. Он заключается в использовании ядовитой лианы под названием тимбо (Paultintapinnata) и пригоден только в спокойной воде протоков и озер. Несколько прутьев с ярд длиной растираются и вымачиваются в воде, которая быстро окрашивается вредным млечным соком растения. За какие-нибудь полчаса все мелкие рыбешки на довольно большом пространстве вокруг места отравления всплывают на поверхность, лежа на боку с широко раскрытыми жабрами. Яд оказывает на рыб, должно быть, удушающее действие; он медленно распространяется по воде, и по-видимому, очень малой примеси его достаточно, чтобы поразить рыбу. Обследуя воду в тех местах, где в прозрачной глубине на многие ярды кругом не видно было никакой рыбы, я раньше или позже, иногда даже сутки спустя, с изумлением находил большое количество мертвых рыб, всплывших на поверхность.
Население в течение большей части года занимается своими маленькими плантациями маниока. Всю тяжелую работу, например вырубку и выжигание леса, посадку и прополку, делают на плантации каждой семьи все соседи сообща, называя эту помощь пушерум, — обычай, сходный с би [25] в лесных поселениях Северной Америки. Каждый пушерум сопровождается настоящим праздником. Пригласив соседей, семья готовит огромное количество перебродившего напитка, называемого здесь тароба, — из моченых маниоковых лепешек — и каши из маникуэйры. Эта последняя представляет собой сорт сладкого маниока, весьма отличный от юки перуанцев и макашейры бразильцев (Manihotaypi); у нее продолговатые сочные корни, которые становятся очень сладкими через несколько дней после уборки урожая [26] . Этими-то незатейливыми яствами и угощает семья своих помощников. Разумеется, работа выполняется самым примитивным образом; все напиваются тароба, и нередко день завершается пьяной ссорой.
25
«Би» (буквально «пчела» по-английски) — обычай североамериканских колонистов соединять свои усилия для коллективного оказания помощи кому-либо из соседей в выполнении тех или иных работ.
26
Сладкий маниок (Manihotaipi, или М. dutcis) в отличие от съедобного (М. utilissima) не ядовит, но мало урожаен и разводится реже. Иногда культивируется в оранжереях и комнатах как декоративное растение.
Климат тут несколько более влажен, чем в Сантарене. Мне кажется, это следует отнести за счет того, что окрестность в отличие от открытых кампу покрыта густыми лесами. Я наслаждался здесь в сухой сезон лунными ночами больше, чем где бы то ни было еще в стране. Покончив с дневными трудами, я обыкновенно спускался к берегам залива и, прежде чем отправиться спать, отдыхал два-три часа, растянувшись на прохладном песке. Мягкий бледный свет, ложась на широкие песчаные пляжи и крытые пальмовыми листьями хижины, создавал впечатление пейзажа холодного севера среди зимы, когда на всем окружающем лежит снежный покров. Примерно раз в неделю идет сильный ливень, и кустарниковая растительность никогда не выжигается солнцем до такой степени, как в Сантарене. В промежутках между дождями жара и сухость растут изо дня в день; в первый день после дождя погода неустойчива — то печет солнце, то набегают облака; на другой день становится несколько суше и начинает дуть восточный ветер; затем наступают дни безоблачного неба и постепенно усиливающегося ветра. Когда такая погода простоит с неделю, на горизонте начинает собираться легкая дымка, скопляются облака, слышны раскаты грома, и, наконец, обычно в ночное время изливается освежающий дождь. Внезапное охлаждение, вызываемое дождями, порождает простуды, которые сопровождаются такими же симптомами, как и в нашем климате; за этим исключением, место вполне благоприятно для здоровья.
17 июня. Двое молодых людей вернулись, не встретив моей монтарии, а новую, как я убедился, здесь купить было невозможно. Капитан Томас сумел найти для меня лишь одного матроса — грубоватого, но послушного молодого индейца по имени Мануэл. Сегодня утром он явился на борт в 8 часов, и мы, подняв якорь, продолжали наше путешествие.
Ветер весь день был слабый и изменчивый, и к 7 часам вечера мы прошли всего около 15 миль. Берег образовывал ряд длинных мелководных заливов с песчаными пляжами, на которых длинной полосой бурунов разбивались волны. Десятью милями выше Алтар-ду-Шана расположен мыс Кажетуба, заметный издалека. Около полудня, воспользовавшись затишьем, мы посадили лодку на мель и пошли вброд на берег, но леса оказались почти непроходимы, и не было видно ни одной птицы. На песке вдоль пляжа мы видели множество утонувших крылатых муравьев; все они относились к одному виду — к страшным формига-ди-фогу (Myrrnicasaevissima): мертвые или полумертвые тела их громоздились полосой в дюйм или два в высоту и в ширину, и полоса эта тянулась без перерыва целые мили у самой воды. Прошлой ночью внезапно нагрянувший ветер сбросил в реку тысячи летевших муравьев, затем их вынесло волнами на берег. В 7 часов мы оказались около устья протока, ведущего к маленькому озеру Арамана-и; ветер стих, и мы, ориентируясь по огням на берегу, бросили якорь около дома Жерониму — знакомого мне поселенца; он показал нам уютную маленькую гавань, где можно было в безопасности провести ночь. Река здесь не меньше 10 миль в ширину; в этот сезон тут нет ни островов, ни мелей. Противоположный берег днем представлялся длинней узкой полоской леса на фоне смутно вырисовывавшихся серых холмов.
Сегодня (19-го) дул попутный ветер, который привел нас к устью протока Пакиатуба, где жил надзиратель округи сеньор Сиприану, которому я привез распоряжение капитана Томаса предоставить мне еще одного матроса. Мы с большим трудом нашли место для высадки. Берег в этом месте представлял собой полосу ровной, покрытой густым лесом земли, по которой протекал извилистый ручеек, или проток, давший название маленькому разбросанному селению, скрытому в чаще; холмы здесь отступали на 2 или 3 мили в глубь местности. Значительная часть леса была затоплена, стволы очень высоких деревьев около устья протока уходили на 18 футов под воду. Мы потеряли два часа, прокладывая себе шестами дорогу через затопленный лес в поисках гавани. Каждый обследованный нами залив кончался лабиринтом, заросшим кустарником, но под конец крики петухов привели нас к цели. Мы кликнули монтарию, и показался мальчик-индеец, который вел лодку по мрачным зарослям; но он был до того встревожен, как я полагаю, увидев странного белого человека в очках, кричащего с носа судна, что быстро отпрянул в кусты.
Лишь когда заговорил Мануэл, он вернулся, и мы отправились на берег; монтария лавировала по угрюмому, мрачному фарватеру, образовавшемуся после того, как были срезаны нижние ветки и подлесок. Тропа к домам оказалась узкой песчаной аллеей среди деревьев громадной высоты, покрытых ползучими растениями; с эпифитов на ветвях деревьев свисало огромное количество длинных воздушных корней.
Мы миновали одну низенькую курную хижину, наполовину утопавшую в листве, и тропа разошлась; мальчик нас уже покинул, и мы свернули не туда, куда следовало. Но вскоре нас остановил лай собак, и из лабиринта кустарников с криком «О da casa!» (Эй, из дома!), как то принято при приближении к жилищу, показался темнокожий туземец кафузу с самым непривлекательным выражением лица, вооруженный длинным ножом, которым как будто заострял кол. Он направил нас к дому Сиприану, до которого было около мили по другой лесной дороге. То обстоятельство, что кафузу вышел вооруженный навстречу гостям, очень удивило моих спутников, и они в продолжение нескольких дней рассказывали об этом во всех селениях, которые мы посещали. В этих глухих местах пришельцы рассчитывают встретить самое щедрое и доверчивое гостеприимство. Однако, как заметил Мануэл, малый этот мог быть одним из не получивших помилования вождей мятежников, поселившимся здесь после обратного взятия Сантарена в 1836 г. и живущим в страхе, что его откроют сантаренские власти. После всех наших злоключений Сиприану дома не оказалось. Его большой дом был полон людей — старых и молодых, женщин и детей, и все это были индейцы или мамелуку. Вокруг большого строения стояло несколько меньших хижин, а также обширные открытые навесы с печами для маниока и примитивные деревянные мельницы для растирания сахарного тростника на патоку. Все жилища утопали в зелени; вряд ли нашелся бы более заброшенный уголок, но на всем хозяйстве лежал какой-то отпечаток довольства. Жена Сиприану, миловидная молоденькая мамелука, наблюдала за упаковкой фариньи. Две или три старухи, сидя на циновках, плели корзины из узких полос коры с черешков пальмового листа, другие выкладывали корзины изнутри широкими листьями одного вида маранты, а затем наполняли их фариньей, которую предварительно отмеряли каким-то примитивным прямоугольным сосудом. Оказалось, что сеньор Сиприану был крупным поставщиком этого продукта питания и продавал сантаренским купцам 300 корзин (по 60 фунтов в каждой) ежегодно. К моему огорчению, нам не удалось повидать Сиприану, но ожидать его было бесполезно, так как нам сказали, что все мужчины сейчас заняты на пушерумах, и он не мог бы оказать нам той помощи, в которой я нуждался. Мы вернулись к челну вечером, а выйдя в реку, стали на якорь и заночевали.