НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА - ОСОБЫЙ РОД ИСКУССТВА
Шрифт:
"Союзы ради прогресса" и "корпусы мира" рассчитаны в числе прочего и на обуржуазивание потенциальных очагов социального взрыва. Фашистская машина подавления опиралась и на развращение обывательских слоев нации. Войны продолжают угрожать миру и из-за равнодушия мещанина.
Стругацкие подводят к этому почти без иронии, почти без гротеска, в реалистических столкновениях характеров, через тонкий психологический анализ. Мещанин предает человечество, предавая человека в себе самом. Уверенно, мастерски, зрело выписано перевоплощение вчерашнего патриота - в горячего сторонника захватчиков, знающего, что делать партизана - в растерявшегося интеллигентика. Символика во "Втором нашествии" не навязывается рационалистически, как в некоторых других вещах Стругацких, но сама собой вытекает из ситуаций. Гротескность не в манере письма, а в угле зрения на вещи.
16
Видение "хищных
Среди землян - странный человек по имени Саул. На Земле он отрекомендовался историком. По его просьбе, собственно, и была найдена эта планета. Он очень просился на необитаемую: "Любую. На которой человека еще не было...". [375] Странное желание. Планету назвали в его честь Саулой. И когда звездолет вернулся на Землю, историка в нем не оказалось. В записке (на обратной стороне доноса, составленного осведомителем в фашистском лагере смерти) космонавты прочли: "Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк" (260). Танковый командир Красной Армии Савел Репнин, по лагерной кличке Саул, совершил побег, был настигнут и принял неравный бой. Очень не хотелось умирать - и он дезертировал в будущее. Где нет войн и фашизма. Где запросто можно найти планету вообще без людей. "А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте свое дело" (с.260).
375
А.Стругацкий, Б.Стругацкий - Попытка к бегству. / Сб.: Фантастика-62. // М.: Мол. гвардия, 1963, с. 156. Далее ссылки на это издание в тексте.
Стругацкие не мотивируют, как это стало возможно: побег в будущее, нуль-перелет на Саулу. Не все ли равно! Пусть - как в сказке. Им важно было сказать, что каждый должен дострелять свою обойму. И в "Трудно быть богом" рассказано, что делали граждане коммунистической Земли на чужой планете, переживающей мрак Темных веков.
Стругацкие, по-видимому, понимали, что невмешательство, заземляя фантастический элемент, снимает и затронутую в "Попытке к бегству" проблему активного вторжения в исторический процесс. Разве только прошедшее ответственно перед будущим? Пусть невозможно путешествие во времени, пусть ничтожно мала вероятность встречи в космосе с "прошлым", подобным нашему. Но разве прошлые века не встречаются с грядущими здесь, на Земле, в наше время, когда бок о бок живут и борются - друг за друга и одна против другой - отсталые и передовые социальные системы, революционные и реакционные идеи, вчерашние и завтрашние психологии, и от исхода этой борьбы зависит судьба человечества?
Повесть "Трудно быть богом" воспринимается как продолжение идеи Великого Кольца. Ефремов писал о галактическом единении. Но ведь встретятся звенья разума, которые еще надо будет подтягивать одно к другому. Опыт зрелого общества послужит моделью перестройки молодого мира. Но помощь должна быть предельно осторожной. Как и другие советские фантасты, Стругацкие исходят из того, что право всякого общества на самостоятельное и своеобразное развитие совпадает с его собственной объективной возможностью подняться на более высокую ступень. Неосторожное благодеяние может внести непоправимые осложнения в историческую судьбу незрелого мира. Ведь и на Земле различия между народами делают взаимодействие нелегкой задачей. И все же, по мере того как теснее становится мир, взаимодействие неизбежно в общих интересах всего человечества.
То, что может случиться при встрече с чужой жизнью, - у Стругацких и аллегория, но и фантастическое продолжение наших земных дел. Фантастика в "Трудно быть богом" заостряет вполне реальную идею научной "перепланировки" истории. Она вытекает из марксистско-ленинского учения о сознательном управлении историческим процессом и опирается на его практику. Писатели как бы распространяют за пределы Земли опыт народов Советского Союза и некоторых других стран в ускоренном прохождении исторической лестницы, минуя некоторые ступени. И вместе с тем предостерегают против авантюристического перескакивания необходимых этапом развития (Маоизм),
В "Стране багровых туч" Стругацкие полемизировали и отталкивались от научно-фантастической литературы. "Возвращение" и в еще большей мере "Трудно быть богом" - в русле более широкой литературной традиции. Ключевые беседы Антона-Руматы с бунтарем Аратой и ученым врачом Будахом перекликаются с однородными эпизодами в "Сне про Джона Болла" В.Моррисса и в "Братьях Карамазовых" Ф.Достоевского (Великий инквизитор). Романтически красочный и прозаически жестокий быт средневекового Арканара напоминает "Хронику времени Карла IX" П.Мериме. Горькая сатирическая и трагедийная интонация заставляет вспомнить М.Твена и Д.Свифта. Можно увидеть и портретные параллели (добрый гигант барон Пампа - Портос Александра Дюма), порой поднимающиеся до перекличек с мировыми типами (Антон - Дон Кихот). И все же Стругацкие меньше всего заимствуют. Мотивы и образы мировой литературы - дополнительный фон принципиально нового решения темы исторического эксперимента, которую отмечал, например, у Герберта Уэллса еще А.В.Луначарский.
К.Лассвитц в обширном романе "Земля и Марс. На двух планетах" (русский перевод в 1903г.) развернул эпопею колонизации Земли марсианами в духе колониальных захватов конца прошлого столетия. Те же ханжеские лозунги культуры и просвещения - и под ними та же политика канонерок. Автор достаточно либерален для своего времени. Но ему и в голову не пришло, что возможны другие отношения между народами.
С тех пор много воды утекло. Термины стали тоньше - побуждения не изменились. П.Андерсону принадлежит серия рассказов о "патруле времени". Патруль следит, чтобы из одной эпохи в другую не просачивались нежелательные лица и тенденции. Нечто вроде исторической охранки. В рассказе "Delenda est" ("Разрушен" - подразумевается Карфаген) патруль обезвреживает авантюристов, пытавшихся изъять из событий Сципиона Африканского. Ганнибал терпит положенное ему поражение. Ничто не подлежит перемене. В рассказе "From here to eternity" (строчка из псалма: "Во веки веков", буквально: "...И отсюда в вечность") патрульные пресекают попытку одного из отрядов Чингисхана прорваться в Новый Свет. Случись это, история англосаксов сложилась бы куда менее благоприятно. Ведь только потому, что напор чингисхановых орд иссяк в славянских землях, западноевропейские народы смогли пойти своим путем. Целые государства, народы, культуры в Азии стерты были физически с лица Земли.
Патрульных заботит лишь то, чтобы мир вышел из пелен истории таким, каким его создал Господь бог для англосаксов. Узость Национально-культурного патриотизма переплетается с фаталистическим отношением к истории. Рациональное предостережение о непредвидимых и поэтому, возможно, опасных последствиях "исторической самодеятельности" подавлено ретроградным охранительством западной цивилизации.
Умней и человечней рассказ Бредбери "И грянул гром". Самое ничтожное изменение в прошлом может привести в будущем к катастрофическим последствиям. "Наступите на мышь - и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий каньон... Вашингтон не перейдет Делавер. Соединенные Штаты вообще не появятся". [376] И все же Бредбери гипертрофирует случайность. Ничтожный случай приравнен к роковой неизбежности. Стихийная взаимосвязь биологической жизни перенесена на жизнь социальную, в которой такую большую роль играет разумное начало. Бредбери возвышает предостережение до крика, потому что не верит в разум и добрую волю своего общества.
376
Фантастика Рэя Брэдбери: Сб. р-зов. // М: Знание, 1964, с.29.
Марк Твен не опасался вторжения в исторические обстоятельства: гуманистическая традиция XIX в. еще не успела разочароваться в человеке. Великий сатирик с сочувствием относился к творческим усилиям героя своей повести "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура" поднять бедную и примитивную жизнь средневековья до уровня современной цивилизации. Но у мастерового Янки, человека дельного и доброго, не хватило сил вытащить средневековую колымагу на железную колею. Вся выстроенная и выстраданная им цивилизация, все эти фабрики и пароходы - все сгинуло без следа, словно и не было. И дело не в злобе волшебника Мерлина. Во имя чего приведены были в движение поршни паровиков? Люди не поняли этого механического счастья. В свою сатиру на феодализм Твен вложил горечь несбыточной мечты переделать заново неудавшийся железный век.