Научная фантастика. Ренессанс
Шрифт:
Верно, он очень неплохо передал суть моих размышлений об этом деле.
— Вот уже много лет, как они внедрили катализаторы аллергенов длительного действия в нашу биосферу, в нашу кровь, — продолжил Лэпп. — Здесь они есть у всех. А едва в организм попадает такой подарочек, человек становится сидячей мишенью. Чтобы его убить, достаточно дать другой катализатор, но уже быстрого действия — им может стать любой из многих подходящих биологических агентов, — и через несколько часов вы умрете от мощной аллергической атаки, вызванной каким-нибудь прежде безобидным веществом. Разумеется, любой из
— Пожалуйста, Фил, выпейте. — Эймос снова протянул мне бутылочку.
— А вы не забыли сообщить мне о возможных побочных эффектах? Например, что я через несколько часов умру от приступа аллергии?
— Возможно, в ближайшую неделю вы станете раздражаться чуть больше обычного, — сообщил Лэпп.
— Тоже мне новость, — вздохнул я.
Решения… Даже если во мне уже есть первый катализатор, я могу прожить всю жизнь, так и не натолкнувшись на второй.
Нет, я не имею права оставаться настолько уязвимым. Я ведь люблю осенние листья. Но откуда мне знать, что Эймос предлагает мне именно противоядие, а не второй катализатор? Я этого не знал, но если бы Эймос желал моей смерти, то разве не постарался бы удержать меня в доме Мо перед пожаром? Решения…
Я залпом выпил содержимое бутылочки и обвел взглядом амбар. Поразительное зрелище переднего края науки викторианской эпохи! Нечто подобное я видел в одной аптеке на гравюре девятнадцатого века. Одного этого вида вполне хватит, чтобы закружилась голова. И тут до меня дошло, что голова и в самом деле кружится. Что это, реакция на противоядие? Боже, а вдруг это все-таки яд? Нет… это не голова кружится, это какой-то странный свет… светлячки… свет мерцает… и на удивление знакомо…
Вдруг я услышал голос Лэппа, он с кем-то спорил.
Сара!
— Здесь менделевская бомба, — торопливо сообщила она. — Прошу вас, быстрее уходите.
Лэпп с отчаянием обвел взглядом амбар, посмотрел на Сару и наконец кивнул.
— Она права, — подтвердил он, обращаясь ко мне. — Нам надо поторопиться. — Схватив Сару за руку, он повлек ее к выходу, призывно махнув и мне.
Эймос, обняв за талию Лори, уже быстро шагал к двери. Вбежавшие в амбар люди засуетились, хватая клетки и выбегая с ними наружу.
— Нет! Погодите. — Меня озарила идея.
— Доктор, пожалуйста, — настаивал Лэпп. — Нужно уходить, и как можно быстрее.
— Не нужно. Я знаю, как остановить бомбу.
Лэпп решительно покачал головой:
— Уверяю вас, нам неизвестно, как это можно сделать. И у нас осталось минут семь, максимум восемь. Амбар мы сможем построить заново. Но людей нам не воскресить.
Сара взглянула на меня с мольбой.
— Нет, — настаивал я, глядя мимо Сары на Лэппа. — Вы намерены и впредь убегать от врагов, позволяя им жечь все, что вздумается? В этом амбаре сосредоточены плоды многолетнего труда. А бомбу я смогу обезвредить.
Лэпп остановился, пристально глядя на меня.
— Ладно, сделаем так, — предложил я. — Вы все отсюда выйдете. А я займусь бомбой, призвав на помощь свою науку, и уже потом мы все обсудим, хорошо? Только дайте мне взяться за дело.
Лэпп подал знак своим людям.
— Уведите ее, — приказал он и передал Сару большому угрюмому мужчине с бородой, тронутой сединой. Она пыталась сопротивляться, но их весовые категории были слишком разными.
Прищурившись, Лэпп посмотрел на мерцающих светлячков. Сейчас стало легче различать отдельных насекомых, словно их метаморфоза в живую бомбу сделала ячейки сетки крупнее.
— Я тоже останусь, — заявил он, поворачиваясь ко мне. — Даю вам две минуты, а потом вытащу за шиворот… Так что же может предложить ваша наука?
— Ничего уникального, — сообщил я, вытаскивая из кармана галогенный фонарик. — Это ведь светлячки, правильно? И если они сохранили известные мне особенности семейства Lampyridae, то начинают светиться лишь после заката, когда заходит солнце. Они же ночные насекомые. А днем, купаясь в дневном свете, они ничем не отличаются от прочих. Вот я и решил произвести необходимую настройку.
Я включил фонарик на полную мощность и направил луч на фонтан клубящегося звездного света, который уже приобрел гораздо более резкий оттенок, напоминая отвратительное освещение над столом для вскрытия. Я поливал насекомых дневным светом больше минуты, но ничего не происходило. Мельтешение продолжалось, а резкий оттенок их свечения даже усилился.
— Доктор, нам больше нельзя здесь оставаться, — сказал Лэпп.
Я вздохнул, закрыл глаза, потом открыл. Галогенный фонарик должен был сработать — прекратить свечение хотя бы нескольких особей, потом — других, все больше и больше нарушая наложение вспышек. Я уставился на фонтан. Глаза начали уставать, я различал насекомых уже не столь ясно, как несколько секунд назад…
Ну конечно!
Я стал хуже их видеть, потому что свет потускнел!
Теперь сомнений не осталось. Эффект непрерывности свечения нарушился, и весь амбар словно замерцал, а каждая последующая вспышка становилась слабее предыдущей… Я не отводил луч фонарика, и вскоре он стал единственным источником света.
Тяжелая ладонь Лэппа опустилась мне на плечо:
— Мы перед вами в долгу, доктор. Я едва не совершил дурацкую ошибку, закрыв разум для источника знания, которого не понимаю.
— Вечный парадокс Платона, — прокомментировал я.
— Что?
— Вам необходимо некое знание, чтобы распознать другое знание. Тогда откуда же взялось первоначальное знание? — Я улыбнулся. — Мудрость древнего философа — я частенько с ним советуюсь. Хотя, наверное, у вас с ним гораздо больше общего.
Лэпп кивнул:
— Спасибо, что поделились с нами своей догадкой, которая была очевидна, но до сих пор лежала под спудом. Отныне менделевские бомбы перестанут представлять для нас прежнюю угрозу. Заметив мерцание, мы просто зальем все вокруг светом. Обычным дневным светом.