Научу тебя плохому
Шрифт:
— Отпусти меня, пусти.
Она не сдается, продолжает бороться, а из уголков глаз выступают слезы.
Черт.
— Успокойся, малыш, ну чего ты дерешься?
Продолжая удерживать ее запястья, я наклоняюсь к лицу и начинаю покрывать поцелуями глаза, скулы, маленький носик, подбородок. Еся ожидаемо продолжает вырываться, вертит головой из стороны в сторону.
— Пусти меня.
— Отпущу, если перестанешь драться.
— Как ты мог?
Она прекращает вырываться, но смотрит с таким горьким укором во взгляде, что я просто теряюсь на миг.
— Есь.
— Отпусти меня, пожалуйста.
Я
Боится? Меня боится?
Я дурак, конечно, нужно было иначе, мягче. Но в самом деле, это ведь был идеальный момент. Я бы еще долго не смог признаться, ходил бы вокруг да около, бесился, к самому себе бы мышку ревновал. А так…
— Есь, посмотри на меня.
Она не реагирует, только выше одеяло натягивает и устремляет совершенно пустой взгляд в стену. Мышка не шевелится даже, будто неживая, и только тонкие дорожки слез, скатывающиеся по щекам, говорят об обратном.
— Еся, — я тянусь ладонью к ее лицу, а она отворачивается, не позволяя себя касаться.
— Как ты мог? У меня же никого, кроме нег… — она не договаривает, поворачивается ко мне лицом, усмехается грустно, — никого, кроме тебя не было, а ты вот так…
— Есь…
— Давно ты знаешь?
— С первого дня, — не вижу смысла лгать и изворачиваться, а потому говорю, как есть.
Ее губ вновь касается кривая усмешка. Еся опускает взгляд, смотрит на одеяло и молчит. А меня начинает потряхивать. Потому что лучше бы она продолжала вырываться, лучше бы колотила меня своими маленькими кулачками, кричала в конце концов, но не молчала вот так.
— Есь, я не собирался…
— Что ты не собирался, Марк? Или лучше Ежик? — она поднимает на меня глаза.
Во взгляде ее читается тотальное разочарование. И нет там больше ничего, ни страха, ни упрека.
— Ты все это время знал и просто врал, глядя мне в глаза, врал.
— Я ни разу тебе не солгал, — замечаю справедливо.
— Ну да, формулировки. Ты просто не сказал правду. Зачем ты так со мной? Ты знал и играл, смешно тебе, наверное, было?
— Мышка…
— Зачем, Марк?
Я всякое предполагал: злость, страх, негодование — и, казалось, готов был к любому повороту, но мышка меня все равно удивила. И теперь я смотрю на нее, — такую потерянную, смотрю в мокрые от слез глаза и не знаю, что сказать, что ответить на ее вопрос, а потому не придумываю ничего лучше, кроме как просто ее поцеловать.
Она не ожидает, конечно, и только вскрикивает звонко, когда, дернув на себя одеяло, я откидываю его в сторону, хватаю свою мышку за ноги, тем самым укладывая ее на спину и нависаю сверху. Все происходит так быстро, что малышка, очевидно, даже понять ничего не успевает, и я, конечно, пользуюсь ее смятением, наклоняюсь и целую ее мягкие, припухшие губы, проталкиваю язык внутрь. Секунды спустя Еся начинает приходить в себя, острыми коготками впивается в мои оголенные плечи, а я кайфую от этой легкой боли. В голове вихрем проносятся картины из недавнего прошлого: совместный душ, мышка, так шикарно выгибающаяся и ластящаяся, словно ласковая кошечка, и мой, пожалуй, самый яркий в памяти оргазм. И, наверное, я урод конченный, потому что должен свою мышку успокаивать, а я снова думаю о том, как охрененно будет в ней.
— Тихо, Мышка, маленькая, — я перехватываю ее руки, пригвождаю их к матрацу, — девочка моя, прости меня, слышишь, Еся, не было мне смешно, малыш, совсем не было.
— Марк…
Я не хочу слушать и слышать ничего не хочу. Она в моих руках, моя мышка, остальное подождет до завтра. Целую свою малышку, она ожидаемо упирается, крутит головой, но уже спустя несколько секунд сдается, издав обреченный стон.
— Моя, только моя, — шепчу, словно одержимый.
Отпускаю ее руки, позволяя обхватить свою шею. Ладонью скольжу по оголившимся бедрам, поднимаюсь выше, раздвигаю стройные ножки. Отрываюсь от охренительно сладких губ, заглядываю в глаза своей малышке. Подернутый дымкой возбуждения, расфокусированный взгляд вставляет похлеще всякого афродизиака. Касаюсь губами подбородка и медленно спускаюсь к груди, прихватываю через ткань затвердевший сосочек, посасываю. Я еще там на кухне понял, что мышке нравится, что она точно также теряет связь с реальностью. Тону вместе с ней в этом безумии. Она ерзает по простыне, кусает свои красивые губки и на меня пристально смотрит. Не отталкивает, ждет дальнейших действий, и я, конечно, оправдываю ее ожидания, оставляю грудь, спускаюсь к впалому животику, задираю мешающую моим планам футболку.
— Подними попку, — смотрю на свою разгоряченную малышку. — Еся, подними, — повторяю настойчивее, и она выполняет.
Шире раздвигаю ее ножки, покусываю кожу на плоском животике, наблюдая за реакцией своей малышки. Будучи готовым к возможному просветлению и некому сопротивлению, устраиваюсь удобнее меж разведенных ног и оставляю легкий поцелуй на коже чуть выше лобка.
— Марк, — она шепчет тихо, но вопреки моим ожиданиям не предпринимает попыток отстраниться, в очередной раз меня удивляя.
Не теряя времени, подтягиваю малышку ближе и касаюсь ее языком, пробую, смакую. Она пахнет мылом и меня это дико раздражает. Я хочу чувствовать ее запах, ее вкус, и я попробую, обязательно попробую. У меня был опыт орального секса, но ни разу он не заводил меня так, как заводит сейчас. Потому что это не просто физиология, нет, это потребность, одержимая, жгучая, инстинктивная. Потребность в этой девочке, в ее близости.
Провожу языком по малым губам, слегка их покусывая, ласкаю неторопливо. Поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с мышкой. Она только губки свои красивые кусает и на меня смотрит, а потом проводит язычком по пересохшим губам, очевидно, не осознавая, как действует на меня это простое движение.
— Моя, — повторяю, словно одержимый.
Раскрываю нижние губы, указательным пальцем провожу по сердцевине сверху вниз, осторожно, чтобы не причинить боль, кончиком пальца проникаю в узкое, горячее лоно. Еся дергается, машинально сводит ножки.
— Тшшш… не надо, расслабься.
Улыбаюсь ей и провожу языком по горячей, влажной плоти, обвожу набухший клитор, слизываю выступившую влагу, продолжая помогать себе пальцем, ласкать, растягивать. Мышка вздрагивает, откидывает голову на подушку и выгибается красиво. Охрененное зрелище, каждый день бы смотрел, и буду смотреть. Она моя, только моя, и я научу ее, всему научу.