Науфрагум. Дилогия
Шрифт:
– Ой!..
– студентка приземлилась на пол, довольно сильно ударившись. Ресницы за круглыми стеклышками очков мгновенно набухли слезами.
Потирая горящую щеку левой рукой, я шагнул вперед и машинально-вежливо подал руку несчастной, подняв ее на ноги. Но глаза мои невольно возвращались к зарослям рододендронов, за которыми скрылась Алиса.
Ошеломление все не проходило.
Нет, конечно, умом я понимал, что верной подруге детства уже исполнилось девятнадцать лет. Но, говоря искренне, был совершенно неспособен воспринимать ее как-то иначе, чем тощую конопатую пацанку с растрепанным нимбом огненно-рыжих волос в сандалиях на босу ногу и коротких штанишках - точно таких же, что я сам носил пяти лет от роду. Образ заливисто хохочущей Алиски - вниз головой повисшей на яблоневой ветке рядом со мной, шлепающей босиком по ручью или увлеченно швыряющей в меня репейниками - снова встал перед глазами.
Строго говоря, она не всегда была такой. Когда Кларисса Саффолк, супруга приобретшего соседское поместье известного юриста, впервые нанесла матери визит вежливости, моим глазам предстала девочка в смешном розовом платьице. Сделав вымученный книксен, она дичилась еще ровно пять минут. Но стоило нашим родительницам милостиво отпустить детишек погулять в саду, как ее хитрая щербатая улыбка немедленно дала понять, что время одиноких игр с самим собой закончилось. Самозабвенные салочки в розовых кустах завершились с одной стороны плачевно - тетя Кларисса пришла в ужас, увидав, что дочь сумела сотворить со своим нарядом всего за полчаса - а с другой стороны, вполне счастливо. Не склонная к лишним строгостям, она уже назавтра отпустила Алису поиграть, милостиво согласившись с ее доводами о том, какую одежду следует считать подходящей. Конечно же, простую и функциональную, в точности как у маленького Золтана. Следующие восемь лет у меня не было проблем, когда требовалась соратница по приключениям. Конечно, иногда Алиске приходила в голову блажь приодеться и расфуфыриться по-девчачьи, но мои насмешки быстро возвращали ее в обычный вид - и на меня обрушивалась заслуженная месть.
Время не остановить - в какой-то момент рыжая окончательно перешла на платья. Для меня это стало в некотором роде неожиданностью, особенно, когда я вернулся из первой четырехмесячной экспедиции из тех, в которые меня начал брать отец. Новая Алиса изменилась - надо признать, похорошела. Но я прекрасно знал, что внутри нее скрывается все тот же самый озорной и ехидный чертенок, с которым надо держать ухо востро. Какая романтика, прости господи?! Со временем меня тоже начали интересовать девочки, я задерживал взгляд на одноклассницах в гимназии и даже тайком вздыхал, но мне и в голову не могло прийти равнять с ними Алиску. Страшно даже представить, каким бескомпромиссным отпором и последующими издевательствами могла бы закончиться попытка подступиться к ней с "телячьими нежностями". Уж она бы сполна отыгралась на мне за те операции в нашей бесконечной войне, которые обернулись в мою пользу, и которыми я по праву гордился.
Но, постойте... что тогда мог означать этот злосчастный поцелуй? Ладно, я ничего не видел, и был уверен, что имею дело с Маркеттой - о, да, слишком наивная надежда, признаю. Но почему же тогда Алиса, со своей стороны, не устроила шум, даже если представить, что она физически не могла вырваться из рук коварных подружек? Ее звонкий голосок мертвого подымет, мне ли не знать. Не могли же они вставить ей кляп? В то же время, представить, что Алиса вдруг воспылала ко мне горячей любовью настолько, чтобы прилюдно целоваться, было совершенно немыслимо. Это настолько не вписывалось в ее характер... нет, я уже ничего не понимал. Разве только то, что рыжая подружка детства вдруг повернулась совершенно незнакомой стороной. Мда, это еще нужно будет обдумать.
Переполох не утих даже через несколько минут.
– Ах, п-п-простите.... п-простите... простите...
– повторяла дрожащим от смущения голоском жертва Алисы и собственной неловкости, пока ее вытирали салфетками. Как бы я ни был сбит с толку, все же машинально отметил, что бедняжка весьма мила - по своему, конечно. Невысокая, полногрудая, с белой, не знающей солнца кожей и большими очками, за которыми моргали огромные, полные слез глаза орехового цвета. Довольно толстая, хотя и растрепанная косичка свисала на грудь, выбившиеся каштановые прядки падали на высокий чистый лоб, розовые губы сложились в детски-обиженную гримаску. Поразительно, как некоторым девушкам удается выглядеть настолько беззащитными. Может быть, специально? ...Впрочем, постойте. Какого черта я таращусь на совершеннейшую незнакомку из чужого колледжа, к которой не имею ни малейшего отношения? Встрепенувшись, словно со сна, и еще раз потерев горящую щеку, я осмотрелся.
Алиса пропала. Ее подруги, неловко глядя в стороны, пытались извиниться, и, чтобы не действовать им на нервы, я уже собрался откланяться, когда раздавшееся за спиной цоканье каблуков заставило меня оглянуться.
Лицом к лицу со мной стояла незнакомая девушка в наколке и короткой, выше колен, черной униформе с белыми оборками. Официантка? Нет, у них совсем другие форменные наряды. И не стюардесса из тех, что обслуживают жилые палубы. Скорее, чья-то личная горничная. Но что она делает в ресторане? Впрочем, кто бы она ни оказалась, я бы непременно запомнил ее, если бы хоть раз встретил на борту дирижабля - даже случайно. Девушка была из тех, кто невольно останавливает на себе взгляд, сколь угодно ленивый и пресыщенный.
Горничная была высока ростом, дюйма на четыре выше меня... нет, постойте, она на высоких каблуках, значит, на самом деле, всего на дюйм. Стройная, длинноногая, прямые и странно светлые, почти белые волосы стянуты в высоко поднятый густой пучок на затылке. Решительный и твердый, хотя приятно очерченный подбородок, широкий лоб и чуть приподнятые скулы. Холодные серые глаза смотрели на меня в упор из-под прямых бровей более темного, чем волосы, оттенка, и в них не чувствовалось ни следа подобострастности, свойственной горничным или официанткам.
– Соблаговолите пройти со мной, - проговорила она звучным голосом, в котором безошибочно чувствовалась сталь.
Это была не просьба - я понял моментально. Каким бы странным ни выглядело приглашение, почему-то не возникло ни малейшего сомнения в том, что отказ немыслим. Что произойдет, если я все же пренебрегу приказом... то есть приглашением? Почему-то при одной мысли об этом по спине пробежал холодок.
Да и с какой стати отказываться? В конце концов, что тут такого? Подумаешь, какая-то незнакомая горничная, наверняка по просьбе своего хозяина приглашает меня... куда? Может быть, спросить?
Покосившись на удивленные лица подружек Алисы и столпившихся поодаль остальных зрителей, я понял, что едва ли смогу поинтересоваться достаточно небрежно и с приличествующим моему более высокому социальному положению превосходством. Как бы голос не дал петуха... а опасливые расспросы заставят меня выглядеть вконец жалким и ничтожным.
Брови ожидающей ответа горничной сдвинулись, а взгляд, упершийся в характерный отпечаток на моей щеке, стал ледяным. Погодите, уж не думает ли она, что я из тех хлыщей, что имеют наглость прилюдно приставать к девушкам... боже мой, да она же наверняка видела, как я лапал Алису! Доказывай теперь, что то была сугубая случайность, и в мое обыкновение вовсе не входит...
Чувствуя, как начинают гореть уши, я смешался. Впрочем, сквозь стыд начало пробиваться раздражение. Нет, черт возьми, я никогда не одобрял тех, кто смотрит на прислугу свысока лишь в силу своего аристократического положения или, скажем, позволяет себе пощипывать горничных, не смеющих отбиваться. Но всему есть предел. Как можно одним лишь взглядом растереть человека, словно гусеницу? Дать понять, что она не ставит ни меня, ни прочих собравшихся, ни во что? Странно видеть такое, тем более на борту переполненного аристократами лайнера. Не удивился бы, если кто-то из спесивых дворян, задетых таким обращением, пожелал немедленно преподать гордячке соответствующий урок... недаром же в последнее время появилось столько мэйдо-фетишистов. Нет, погодите, куда это меня понесло?!