Науковедческие исследования. 2013
Шрифт:
Теория Й. Шумпетера осталась, по сути дела, незамеченной, а позднее, образно выражаясь, всем стало не до того. Первая мировая война, попытки социалистических революций в Европе, возникновение Советской России и СССР, мировой экономический кризис и Великая депрессия в США, германский национал-социализм, наконец – Вторая мировая война. Сам Й. Шумпетер эмигрировал в США, где в послевоенные годы рассуждения о превращении капитализма в социализм, мягко выражаясь, не приветствовались. Он приобрел нейтральную репутацию историка экономических теорий, а его учение об инновациях казалось если не позабытым, то ненужным.
У послевоенного мира были свои, более чем насущные заботы. Европа лежала в развалинах, ее экономика дезорганизовалась, население обеднело, экспорт в Европу из США опустился ниже довоенного уровня. Колониальная система, веками питавшая опережающее развитие европейских метрополий, начинала разваливаться под ударами национально-освободительных движений, и политическая судьба многих колониальных стран была неопределенной. В самих США после всплеска экономической активности, сопутствовавшего их вступлению в войну, с 1944 г. стала развиваться рецессия, сопровождаемая оживлением протестных социальных движений. Зато невиданно возросли авторитет СССР как главного победителя фашистской Германии и вообще популярность коммунистических идей. В западной обществоведческой литературе возобновилось обсуждение вопроса о жизнеспособности мирового капитализма, на который возлагалась ответственность и за экономические кризисы, и за развязывание двух мировых войн.
С другой стороны, Вторая мировая война с ее парадом научно-технических достижений в военной технике с невиданной ранее убедительностью продемонстрировала значение науки – не только прикладной, но и фундаментальной – в создании всевозможных технических новшеств. В 1950-е годы это положило начало процессу встраивания науки в экономические базисы промышленно развитых стран, получившему название «третьей промышленной революции», или, у нас, «научно-технической революции». Ее внешним признаком было то, что наука, включая фундаментальную, начала систематически получать все возраставшую долю общественных ресурсов, стала в какой-то мере контролироваться государственной властью и интересовать политиков.
США в качестве бесспорного лидера послевоенного западного мира сумели провести удачную программу по восстановлению экономической жизни Западной Европы (план Маршалла, создание международных банков). При этом сами они смогли выйти из экономической рецессии только в начале 1950-х годов, ввязавшись в войну в Корее, а до того – законодательно восстановив практику федерального государственного заказа на производство вооружений, отмененную к концу Второй мировой войны.
В ходе послевоенного восстановления страны Западной Европы полностью обновили основные фонды своей промышленности за счет нового технологического оборудования (в том числе, поступавшего из США по плану Маршалла). В США этот процесс, по всей видимости, прошел несколько ранее, в начале войны. Ему предшествовала модернизация гражданской и транспортной инфраструктуры в эпоху «нового курса» Ф.Д. Рузвельта. Производство, использовавшее новое, более совершенное технологическое оборудование, показывало резкий рост производительности труда. Соответственно повышался жизненный уровень населения промышленно развитых стран, начиная с США. Расширялся ассортимент обиходных промышленных товаров, и снижалась их цена. Общедоступными становились товары, которые прежде доставались только имущественным элитам.
Идеологическим следствием этого индустриального возрождения оказалась «теория индустриального общества». Она гласила, что промышленное производство в передовых странах мира, питаемое достижениями науки, достигло такого уровня, что способно обеспечить всех членов общества высококачественными и технически сложными товарами широкого потребления. Соответственно, исчезнут традиционные социальные противоречия и сама классовая борьба, а «левая» идеология станет ненужной и (наконец-то!) отомрет. На этом идеологическом фундаменте базировалась и популярная некогда «теория конвергенции» капитализма и социализма, так впечатлившая в свое время часть научно-технического сообщества СССР.
Теории индустриального общества была суждена недолгая жизнь. Ее смела череда политических и экономических кризисов, прокатившихся по западному миру в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Как становится понятным уже в наши дни, тем самым завершилась многовековая эпоха индустриализации стран – исторических лидеров мирового промышленного прогресса.
У научно-технической революции было еще одно существенное следствие. Превращение науки в четко структурированный социальный институт, тесно взаимодействующий с экономикой, государством и социумом, сопровождалось во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов быстрым ростом численности научно-технических сообществ во всех промышленно развитых странах. Эти сообщества превращались в ощутимую общественную силу, нуждавшуюся в самопознании. Следствием было оживление интереса к науке о науке, или науковедению, начатки которого были заложены еще классиками науки середины XIX столетия.
Еще не располагая длительными рядами подробных статистических наблюдений национальных научно-технических систем, науковеды 1950–1960-х годов руководствовались интуитивными догадками, основанными на личном опыте и сводках валовых показателей, собираемых национальными статистическими ведомствами. Одним из самых интригующих науковедческих фактов той эпохи казался чрезвычайно быстрый рост численности ученых. Именно он давал пищу для спекуляций о том, что в скором будущем причастные к науке работники будут составлять преобладающую часть экономически активного населения передовых стран. Как мы знаем теперь, этот рост был временным явлением и вскоре замедлился. Сейчас мы наблюдаем его последствия в виде прогрессирующего старения научных сообществ в странах, некогда быстро нарастивших численность кадров науки. Эта же эпоха характеризовалась чрезвычайным ростом общественного престижа науки и техники и, соответственно, повышением самооценки научно-технического сообщества.
Конец 1950-х годов ознаменовался еще и возникновением моды на научно-техническое прогнозирование, подталкиваемое развитием вычислительной техники. Вот в этой обстановке в самом конце 1950-х годов американский социолог и обществовед Дэниэл Белл 10 опубликовал предсказание о грядущем пришествии общества нового типа, предопределенного научно-технической революцией. В этом «постиндустриальном» обществе, к которому, по Д. Беллу, приближались самые высокоразвитые страны, начиная, конечно, с США, основной продукцией станет научное знание. Университеты превратятся в центры общественной жизни наподобие храмов некоей новой религии. Ученые люди перехватят управление обществом и экономикой, превратившись в своего рода правящую аристократию новой, «информационной» эпохи. Сосредоточившись на производстве научной и технологической информации, такое общество перестанет заниматься прозаическим производством примитивных промышленных товаров, которое сделается уделом менее продвинутых стран. Оно ограничится изготовлением разве что самых сложных и технически передовых, наукоемких изделий, которые и станет с выгодой продавать менее передовым странам. Оно будет расширять сферу услуг, обеспечивая повышенную комфортность существования своим исследователям и первопроходцам.
10
В 1940-е годы и даже несколько позднее молодой Д. Белл был активистом левых движений, но к 1970-м годам примкнул к неоконсерваторам. Нередкая эволюция для интеллектуалов, на мировоззрение которых часто влияет состояние банковского счета. – Прим. авт.
Конец ознакомительного фрагмента.