Науковедческие исследования. 2016
Шрифт:
Эпоха просвещения отринула божественное откровение как главный источник познания. Но гиганты этого направления – Вольтер, Дидро – были далеки от проблем науки, проблем познания законов природы. Их интересовали законы социального развития и способы ниспровержения главного зла, препятствовавшего развитию человека, – религии. Косвенным образом это способствовало высвобождению науки от роли исполнительницы и угадывательницы божественных промыслов и откровений, но в целом наука была на периферии их интересов. И тем не менее именно на излете эпохи Просвещения как прощальный поцелуй потомкам появилось слово «прогресс». Оно появилось в предсмертной работе А. Кондорсе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума», написанной в тюрьме в ожидании казни в 1794 г. Поистине это был хрестоматийный пример для иллюстрации толкования первой строчки библии «В начале было слово…» Но… в сумятице революций и Наполеоновских войн, сотрясавших Европу, на вновь появившееся понятие обратили мало внимания. К тому же в прогресс человеческого разума на фоне того, что происходило в Европе в течение 30-х годов XIX в., верилось с трудом. Однако и в эти десятилетия делались великие открытия и разгадывались загадки природы и открывались
Тем не менее общее направление движения оставалось неясным для многих ученых. Призрак графа Сен-Жермена с его тайными знаниями, эликсиром бессмертия и философским камнем витал в умах еще в середине XIX в. Сторонники того, чтобы найти все разгадки тайн природы и рецепты их применения в прошлом, еще были весьма влиятельны. Многие великие ученые умы, Фарадей, Максвелл, Бутлеров, например, и многие другие еще занимались столоверчением и магнетизмом, вызывали пророков и провидцев прошлого и задавали им вопросы о сущности природы и просили разъяснить ее загадки и тайны. Идея прогресса, провозглашенная из тюрьмы, все еще не овладела умами, ибо научный мир придерживался классического правила римской риторики: «Ultra enim quo progrediar, quam ut veri similia videam, non habe», что означало: «Продвинуться за пределы вероятно, обоснованно, правдоподобно видимого я не могу и не считаю нужным». Если же учесть, что латинский глагол habeo означает также и обитать, то в кратком варианте мы имеем: «За пределами вероятного я не обитаю». И точка.
Лишь появление эволюционной теории Ч. Дарвина, показавшей и доказавшей наличие процесса саморазвития и совершенствования в самой природе, окончательно зачеркнуло для науки значимость копания в прошлом с целью извлечения оттуда каких-то невиданных знаний, и дало основание для совершенствования в настоящем путем отбора наиболее пригодных для выживания признаков, а также дало основание для устремленности в будущее, более совершенное, по определению, чем прошлое и настоящее. Поистине это был переворот в сознании научного сообщества. «Ultra enim quo progrediar, quam ut veri similia videum, non habeo». А почему, собственно? Можно смело продвигаться и за пределы вероятного, и это, наверняка, будет нечто более совершенное. Наука, воодушевившись, но пока еще не вооружившись идеей прогресса, двинулась вперед по этому пути и потащила за собой остальное человечество. Наука и прогресс превратились в неотделимые друг от друга понятия.
Именно к такой дарвиновской науке, современной Н. Федорову, и относятся его критические замечания, написанные на рубеже XIX–XX вв. Федоров верил в науку, но не верил в прогресс в его дарвиновской интерпретации. Поэтому мысль Федорова о неидентичности понятий «наука» и «прогресс» имеет под собой основание, в том числе и с точки зрения исторического процесса развития науки.
«Прогресс есть полнейший нравственный упадок, отрицание самой нравственности» [11, с. 78], – пишет Федоров, а нравственность и ощущение, что такое добро и что такое зло лежит в основе существа человека и отличает его от «слепой силы» – природы. «Прогресс, отождествляемый с развитием и эволюцией с очевидностью заимствуется у слепой силы природы и прилагается к человеческой жизни. Но признавая прогрессом движение вперед от худшего к лучшему, признавая, что словесное животное лучше, выше бессловесного, можно ли у последнего заимствовать образец для первого, можно ли для чувствующего и сознающего принимать за образец слепую бессознательную силу?» [11, с. 81]. Поэтому науке не следует принимать концепцию прогресса, так как наука – вид человеческой деятельности. Федоров ясно дает понять, что концепция прогресса есть инструмент еще худшего порабощения человека, чем церковь. «Участвуя в порабощении людей, ученые дают мнимое, поддельное, популярное просвещение и вместе с тем освобождают людей от предрассудков, т.е. религии, заменяя авторитет Отцов Церкви своим собственным» [11, с. 451].
Действительно, XX век показал, на что способен прогресс, не сдерживаемый никакими нравственными принципами. Две мировые войны и несчетное число локальных, расцвет глобальной колониальной системы, тоталитарные режимы самых разных направлений, жестоко подавлявшие свободу и права человека, отбиравшие у миллионов людей жизни, невиданная милитаризация науки и выделение наиболее привилегированной группы ученых, целиком сосредоточенных на разработке средств массового уничтожения людей, благодаря открытиям которых и стали возможны эти войны, – вот плоды прогрессивного развития XX в. Невольно согласишься с Федоровым: «Хотя застой есть смерть и регресс не рай, но прогресс есть истинный ад» [11, с. 78].
На протяжении всего XX в. прогресс, милитаризация, сословность, отказ от нравственных ограничений являлись основными составляющими, формировавшими облик науки XX столетия. Она превратилась чуть ли не в главный инструмент запугивания населения, нагнетания обстановки страха, тревоги и безнадежности. Все это к середине 60-х годов создало в обществе многих стран настроение тревоги, неудовлетворенности, неуверенности в будущем, бесконтрольности происходящих процессов, что привело к глубоким общественным кризисам в целом ряде стран Запада и волну революций в «третьем мире», закончившихся распадом глобальной колониальной системы и изменением политических, общественных и хозяйственных связей в глобальном масштабе. Именно в 60-е годы появляется целый ряд работ, обосновывающих тезис: «Так жить дальше нельзя» – и намечающих тенденции возможных изменений. Это работы Д. Белла, З. Бжезинского, П. Друкера, Э. Фромма, А. Тоф-флера. Исследования этих авторов в настоящее время слишком хорошо изучены, чтобы останавливаться на их концепциях подробно. Да и в рамках статьи для этого нет места. Сошлемся на монографию А.И. Ракитова «Философия компьютерной революции» [10] и Т.В. Андриановой, А.И. Уварова «Введение в глобальное мировоззрение» [2], в которых подробно анализируются концепции этих авторов. Для них общим было то, что они обосновывали появление постиндустриального общества – первоначальный термин – затем общества знаний, общества услуг и, наконец, информационного общества. Термин «постиндустриальный» ставил промышленность в зависимость от научных достижений и таким образом превращал науку из структуры, обслуживающей промышленность, в структуру ее направляющую и развивающую.
Для мира свободного предпринимательства распад колониальной системы усложнил, если не уничтожил полностью, выстроенные ранее коммерческие, финансовые и торговые связи, что угрожало самому существованию западного общества. Впервые осознано было, что не только атомная бомба, но и отсутствие надежных и скоростных коммуникаций может иметь самые катастрофические последствия. Дело в том, что коммуникации в их классическом виде – печать, телефон, телеграф, радио, телевидение, – развиваясь и охватывая все большие слои населения отдельных стран и население земного шара в целом, имели характер монополии, так как трансляция велась из источника, неподконтрольного тем, на кого она была направлена. Если перефразировать знаменитую фразу А. Маклюэна: «The media is the message», то получим: «От посредника передачи информации зависит содержание посыла и возможный охват аудитории». Замечание, прямо скажем, пророческое. Только если в далеком прошлом человек являлся посредником божественного откровения и претворения его в жизнь, то теперь эта функция целиком перешла к технологическому артефакту во многом независимому не только от отдельного человека, но даже от целых влиятельных групп. Этими артефактами явились: спутники, компьютеры и информационные сети, обретшие способность существовать бесконтрольно в пространстве и во времени. Нам представляется, что с момента преобразования этих трех изобретений в единую систему человек планеты Земля смог в полной мере ощутить себя самостоятельной личностью, не скованной ни политическими, ни религиозными, ни этническими, а часто и ни моральными нормами и границами. Страшно сказать, но каждый отдельно взятый человек планеты Земля мог почувствовать себя демиургом, находясь в любой точке планеты, даже очень отдаленной от центров цивилизации и военной силы. Можно ли на этом основании утверждать, что наука наконец обратила внимание на нужды простых людей и стала отвечать их чаяниям, стала им помощником в обыденной жизни, о чем так мечтал Федоров?
Остановимся на этой проблеме. Вплоть до 80-х годов XX в. даже в странах с развитой рыночной экономикой, присягнувших постулату о свободе предпринимательства, бизнес-сообщество все-таки было достаточно замкнутым и чем-то походило на сословие. По-настоящему владельцами собственного дела были лишь 2% от всей совокупности трудоспособного населения, несмотря на заветное желание многих стать бизнесменами. Быстрый рост количества предпринимателей первоначально произошел в сфере торговли и услуг и, кстати, совпал с крушением колониальной системы. Именно в сфере торговли и услуг появилось массовое предпринимательство. Сфера же непосредственного производства оставалась еще в руках немногих крупнейших корпораций. Ведь на протяжении всего индустриального периода развития укрупнение являлось непременным условием выживания. К концу 70-х годов наметился дисбаланс промышленной и торгово-сервисной сферы – вторая превысила первую по объему. Это было замечено и одним из идеологов постиндустриализма П. Друкером. Тогда-то и начали активно развиваться новые подходы к предпринимательской деятельности и расширяться круг вовлеченных в нее людей. Но вплоть до 80-х годов, т.е. до изобретения персонального компьютера и сетей с опорой на спутниковую систему передачи информации, предпринимательство не охватывало столь широкие круги населения, т.е. не было процесса демократизации предпринимательской сферы. Именно изобретение персонального компьютера – артефакта массового потребления – двинуло широкое внедрение всей сферы информационной технологии в массовую жизнь. Приведем данные журнала «Форчун» по истории развития ИТ и сетей.
1958 г. – Д. Эйзенхауэр формирует «Advanced research project agency» для координации всех американских технологических исследований.
1961–1964 гг. – первая сеть создана в Массачусетском технологическом институте.
1964 г. – закон Г. Мора об удвоении мощности компьютера каждые один-два года.
1969 г. – первый информационный трубопровод, когда в единую сеть соединены Стэнфордский, Калифорнийский и Ютский университеты.
1971 г. – появляется термин «Силиконовая долина», придуманный журналистом Д. Хефлером.
1972 г. – появляется знак @ для обозначения электронной почты.
1978 г. – У. Кристенсен пишет первую программу модема.
1978 г. – С. Джобс и П. Возняк создают персональный компьютер.
1979 г. – К. Маккензи создает первую веб-страницу.
1981 г. – появляется компьютер с мышью и графическим интерфейсом.
1983 г. – Майкрософт объявляет о создании «Windows».
1984 г. – У. Гибсон создает термин «киберпространство» в романе «Новый романтик».
1989 г. – Т. Бернес-Ли создает проект «Мировая паутина» – World Wide Web.
1990 г. – рождение первой дайал-службы сети Интернет.
1993 г. – М. Андерсен изобретает браузер, мозаику для навигации по мировой паутине.
1995 г. – создается первая сеть для потребителя.
1997 г. – взрыв популярности Интернета и появление концепции веб-сайта.
1999 г. – компаниям по льготным кредитам предлагаются компьютеры, если они подписывают контракт на пользование Интернетом.
Приведенная хронология событий показывает, что бурное развитие сетей началось только после изобретения персонального компьютера. Без этого изобретения любые сети и спутниковая связь могли иметь лишь узкое применение в военной, в основном, сфере и не могли иметь никакой коммерческой перспективы. Для подтверждения этого приведем следующие данные. Свыше 80% информации, передающейся по спутниковым системам, идет в рамках ВТО, т.е. это коммерческая информация [16]. Но если изобретение персонального компьютера было во многом неожиданным в чем-то схожим с изобретением радио или телефона, то изобретение информационной паутины – плод десятилетия разработок в рамках программы СОИ. СОИ не построили, но ее небольшие коммерческие приложения дали огромные дивиденды американскому бизнесу.