«Наутилус» у Северного полюса
Шрифт:
Тогда мы не знали и только во время нашего следующего полярного перехода выяснили, что циклическая скорость эхоледомера была слишком медленной для скорости хода «Наутилуса». Иначе говоря, наши сигналы достигали нижней кромки льда и возвращались обратно со скоростью, недостаточной, чтобы получить точное представление о его рельефе. В результате мы имели о нем лишь частичное представление. Например, мы заметили, что иногда происходило вдавливание пера, свидетельствующее о возможной толщине льда пятнадцать и более метров. Мы рассматривали эти замеры как несовершенные сигналы эхоледомера. Фактически же они не были фиктивными, так как показывали свисающие на большую глубину ледяные выступы, опасные и гибельные для нашей лодки. Лед был много толще,
После того как мы освоились с плаванием в бесшумной холодной среде, я почувствовал желание взглянуть на лед. Я отдал приказ постепенно уменьшить глубину погружения и поднять перископ. Вода была сероватой и совсем не темной, так как солнечный свет проникал через лед. Прожектор, установленный на мостике, оказался лишним. Я переключил перископ на увеличение, чтобы лучше разглядеть льдины, которые проносились над головой подобно серым облакам. Это было чарующее, но в то же время жуткое и неприятное зрелище. Так как с научной точки зрения оно не представляло никакого интереса, я опустил перископ и благоразумно решил наблюдать за льдом через экран гидролокатора.
Вскоре мы достигли места поворота в нашем первом пробном выходе. Затем эхоледомер показал разводье или полынью, казавшуюся сравнительно большой. Так как в нашу задачу входило всплытие без хода, то я решил попытаться сделать это, не сомневаясь, что экипаж «Наутилуса» без труда сможет выполнить такой маневр.
Пользуясь показаниями эхоледомера, нам удалось направить «Наутилус» прямо под отверстие. Затем мы очень медленно начали всплывать. Я поднял перископ, чтобы проверить показания эхоледомера. Казалось, все полностью совпадает. Я не отнимал глаз от окуляра перископа и ждал, что его головка вот-вот выйдет из воды. Но через секунду выяснилось, что над нами не вода, а лед. Я думал, что это очень тонкий слой, такой тонкий, что его не зарегистрировал наш эхоледомер, и, так как теперь нельзя было остановить всплытие подводной лодки, я ждал, что перископ пробьет лед. Вместо этого вертикальное всплытие внезапно прекратилось и лодка задрожала. В тот же момент в перископе все почернело. Я крикнул:
— Срочное погружение!
Опять у меня возникло старое, уже забытое опасение. Поскольку все смотрели на меня выжидательно, я сказал глухим голосом:
— Что-то случилось со вторым перископом.
Почему это случилось или что случилось, в то время я не знал. Позднее выяснилось, что мы столкнулись с небольшой глыбой льда, дрейфовавшей в полынье. К сожалению, удар пришелся в самое чувствительное место подводной лодки. Я надеялся, что мое представление о повреждении слишком пессимистично и что перископ можно будет легко исправить после выхода на чистую воду. Я просил Лайона просигнализировать, когда мы достигнем другой большой полыньи. Вскоре мы снова попытались «вдеть нитку в иголку», направляя «Наутилус» под полынью.
Мы подходили постепенно, и, когда оказались на одной с ней линии, я поднял первый перископ. Так же как и во втором перископе, в нем было все черно. Я прекратил попытку всплыть на поверхность и приказал вести лодку назад к кромке пакового льда, навстречу подводной лодке «Триггер». В два часа дня мы установили с ним гидрофонную связь, а часом позднее вышли из-подо льда и всплыли на поверхность. Лаг показывал, что подо льдом мы прошли сто пятьдесят миль, поставив тем самым рекорд.
Быстрый осмотр надводной части корпуса лодки показал, что мое предположение не было преувеличенным. Второй перископ был поврежден безнадежно, а первый оказался сильно погнутым. Для атомной подводной лодки, имеющей эхоледомер, перископ является полезной, но не жизненно необходимой частью оборудования на переходе подо льдом. Но перископ имеет важное значение при торпедной атаке противника. График перехода не оставлял времени для выполнения серьезного ремонта. Это означало, по существу, что для подготовки к учению мы должны были отменить плавание подо льдом и немедленно направиться
В то время как я размышлял над случившимся, некоторые из специалистов поднялись наверх, чтобы осмотреть повреждение. Вскоре после этого Эрли доложил мне:
— Командир, имеется возможность, хотя и небольшая, выпрямить первый перископ.
Я отнесся к этому предложению весьма скептически. Такая работа никогда не выполнялась даже в цехе по ремонту перископов; тем более она невозможна была в море в условиях килевой качки и ограниченной площади мостика подводной лодки. Положение ухудшали шторм и холодный ветер. Однако терять было нечего, и я дал свое согласие.
Борясь с воющим ветром, три человека подтянули несколько гидравлических домкратов к рубке и закрепили их между изогнутым перископом и алюминиевым ограждением рубки. Затем очень осторожно начали подкачку домкратов, прилагая давление к верхней части перископа. Прочный цилиндр из нержавеющей стали не поддавался, в то время как алюминиевый задний упор погнулся. Стали искать более прочный задний упор. После нескольких часов экспериментирования была разработана остроумная система поперечной связи. Затем еще раз повторили попытку, очень осторожно увеличивая домкратом давление на перископ. Неожиданно сквозь шум ветра послышался легкий треск. Мы осмотрели перископ и обнаружили, что на расстоянии шестидесяти сантиметров ниже головки перископа на цилиндре появилась трещина, через которую с шипением вырвался наружу сухой азот, содержавшийся внутри цилиндра для предотвращения отпотевания.
Когда мне сообщили об образовании в цилиндре трещины длиной четыре сантиметра, я готов был немедленно отказаться от дальнейшей работы. Но Эрли просил еще подождать:
— Я думаю, что сварщики заделают трещину, сэр.
Даже в идеальных цеховых условиях сварка нержавеющей стали требует большого опыта. Кислородная горелка должна обеспечивать постоянство небольшого пламени для наплавления металла. Предложение Эрли казалось мне неосуществимым, в особенности при температуре воздуха около нуля и при шторме с сильным ветром. Но, по-видимому, в тот момент я недооценил силу и решимость моряков «Наутилуса».
Сварщики по нержавеющей стали редки, но мы имели на борту двух таких специалистов для ремонта реактора, имеющего много деталей из нержавеющей стали. Они-то и взялись выполнить эту трудную работу. Когда они поднялись на мостик, ветер был настолько сильным, что сорвал с них защитные маски. Для защиты от ветра и холода над местом работы натянули брезент. Под этим брезентом они работали с перерывами в несколько минут для консультации, зажигания кислородной горелки и дальнейшего улучшения приспособлений. Сварщики проработали на мостике в общей сложности двенадцать часов; из этого времени только два часа фактически было затрачено на сварку. К удивлению всего экипажа, трещина была удачно заделана.
Перископ был выправлен, трещина заварена, но мы еще не покончили с затруднениями. После утечки сухого азота из цилиндра перископ наполнился влажным воздухом. Мы знали, что немедленно после погружения перископ затуманится и станет бесполезен. Необходимо было отсосать влажный воздух из цилиндра и создать в нем вакуум, после чего подать под давлением сухой азот. Но как создать вакуум внутри перископа?
Решение подсказал другой специалист, предложивший использовать для этой цели эжекторы главного конденсатора путем подвода шланга к перископу. Шланг был присоединен, и перископ почти мгновенно освободился от воздуха. Зарядка сухим азотом была произведена через фитинг перископа, а затем весь процесс повторили для надежности очистки цилиндра от влаги. Фитинг затем уплотнили, и через пятнадцать часов работы первый перископ был введен в строй. Это был один из самых редких случаев ремонта в море, который мне когда-либо приходилось наблюдать.