Наварин (Собрание сочинений)
Шрифт:
Внезапно за окном кают-компании раздался чей-то громкий и короткий вскрик. Офицеры повскакивали с мест.
– Матрос с мачты сорвался! – крикнул на ходу Нахимов, устремляясь к выходу.
Домашенко отбросил в сторону книгу. Вскочил. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем же решительно бросился к окну. Рывком распахнул ставни и без раздумий кинулся за борт в круговерть волн и пены.
– Саша! Опомнись! Это же безумие! – кричали ему вслед, но было уже поздно.
Вдогонку прыгнувшему в море мичману швырнули первое, что попало под руки – стул. Вслед за стулом и какой-то
Домашенко тем временем подплыл к барахтавшемуся в воде матросу. тот, нелепо размахивая руками, уже начинал захлебываться.
– Держись за меня! – крикнул мичман. – Продержимся! На шканцах "Азова" уже немногословно и деловито распоряжался Лазарев. – Скорее! Может еще успеем! – подгонял он карабкавшихся по вантам матросов. Вывалившись из общего строя, "Азов" резко положил руль вправо и, отчаянно кренясь, лег на развороте. На фалах его трепетали флаги "Человек за бортом".
Маневр Лазарева был рассчитан ювелирно точно: он не только вернул корабль в точку падения людей, но и постарался, одновременно, прикрыть их корпусом от волн и ветра. Шлюпку сбрасывали буквально на ходу. По концу с разбегу бросились в нее гребцы, последним спрыгнул Нахимов. Именно ему было доверено спасение товарища. Один раз в своей жизни в подобный шторм Нахимов уже рисковал своей жизнью спасая матроса, то было еще на "Крейсере" в кругосветном плавании. Тогда к матросу не поспели, но может, повезет на этот раз…
– Осторожней, Павел! – кричит ему, свесившийся за борт Лазарев. – Заходи с наветра!
– Знаю! – машет рукой Нахимов. – На весла! Навались!
Зарываясь в разводьях пены, то появляясь, то исчезая среди волн, шлюпка устремляется к погибающим.
– Два-а-а! Раз! Два-а-а! Раз! – хрипло кричит гребцам лейтенант, сжимая рукой румпель руля.
Нахимов тревожно вглядывается вдаль: не мелькнут ли среди волн головы мичмана и матроса?
– Вижу! Вижу! Вот они! – внезапно кричит впередсмотрящий. – Господин лейтенант, берите левее!
Теперь едва держащихся на воде людей видит и сам Нахимов.
– Поднажмите, братцы! – обращается он к гребцам. – Еще чуть-чуть осталось! Но матросов и не надо подгонять. Они и так из последних сил рвет на себя весла. Внезапно шлюпка со всего маха врезается в набежавшую волну. Ее отшвыривает в сторону, но твердая рука рулевого снова и снова направляет ее к намеченной цели.
Вот уже до Домашенко с матросом рукой подать. Видно, как мичман пытается поддержать на плаву обессиленного товарища. Домашенко что-то кричит, но ветер уносит его слова и ничего не слышно. Все ближе шлюпка! Вот-вот люди будут спасены!
Но судьба распорядилась иначе. Когда до мичмана с матросом оставалось каких-нибудь пять-шесть саженей, очередная волна накрыла несчастных с головой. Больше их уже не видели…
Более часа кружила на месте гибели товарищей шлюпка. До боли в глазах вглядывались, а вдруг где вынырнут? Но тщетно: море редко выпускает свои жертвы обратно…
Согнувшись, беззвучно плакал в бессилии Павел Нахимов, слез своих не стесняясь. Да и трудно было отличить их в такую пропасть от штормовых брызг.
Благородный подвиг Домашенко потряс всю эскадру. Поднимая поминальный стакан, контр-адмирал
– Старик Сенявин был бы счастлив этим подвигом! Вот уж воистину Домашенко отдал жизнь за други своя! пусть же будет ему пухом дно морское!
Друзья "азовцы" переживали гибель товарища особенно тяжело. В тот день, запершись в каюте, лейтенант Нахимов писал в далекий Архангельск Рейнеке о смерти их общего сотоварища: "О, любезный друг, какой великолепный поступок! Какая готовность жертвовать собой для пользы ближнего! Жаль, очень жаль, ежели этот поступок не будет помещен в историю нашего флота…"
Памятник мичману Домашенко
Забегая вперед, можно сказать, что "азовцы" так и не забыли подвиг своего товарища. Едва позади остались последние мили средиземноморского похода и корабли бросили свои якоря в кронштадтский грунт, офицеры "Азова" немедленно собрали деньги на памятник Домашенко. Решение кают- компании "Азова" о сооружении памятника одобрил и Николай 1, сам приславший для этой цели некоторую сумму. Тогда же распорядился он и о назначении "приличествующей пенсии" матери и сестре Александра Александровича Домашенко.
А вскоре в Летнем саду Кронштадта был открыт и скромный обелиск. Надпись на нем гласила: "Офицеры "Азова" любезному сослуживцу, бросившемуся с кормы корабля для спасения погибающего в волнах матроса и заплатившему жизнью за столь человеколюбивый поступок".
Но все это еще впереди, а пока эскадра, приспустив в знак траура по погибшим флаги, продолжает свой путь в неведомое. Русских моряков ждут впереди долгие годы боевой страды, походы и крейсерства, впереди у них еще самое главное – пламя и слава Наварина!
Глава шестая
В поисках союзников
Пока корабли Гейдена качались на средиземноморских волнах, держа курс строго на норд-ост, вокруг них разворачивался новый раунд политической схватки. На этот раз за честь России предстояло постоять посланнику в Неаполе графу Штакельбергу. Посланник был озабочен как лучше предварить приход эскадры в итальянские порты. С этим он и явился к министру иностранных дел королевства кавалеру Медичи. И принимающий, и посещающий были в дипломатии не новичками. Граф был изысканно любезен, кавалер не менее учтив.
Справившись с мучавшей кавалера подагрой и поинтересовавшись здоровьем кавалерской супруги, Штакельберг плавно перешел к сути своего визита:
– Мне, ваша милость, было бы небезынтересно оговорить условия пребывания эскадры российской короны в портах вашего королевства!
– О, мы всегда рады добрым гостям! – заученно растянул улыбку Медичи. – Но… зачем вы, собственно говоря, плывете именно к нам?
– Есть ли еще более гостеприимный народ, чем итальянцы! – ответил ему Штакельберг с выражением самым счастливым. – А к тому же мы рассчитываем дать здесь отдых нашим измученным командам и пополнить запасы воды!