Наваждение Монгола
Шрифт:
– Не повезло тебе.
Сжимаю руку в кулак. Понимаю, почему стопанул с ней. И это напрягает. Когда речь идет о мести, эмоции мешают.
Несмотря на четкие установки не трогать, кажется, что до сих пор ощущаю ее тонкие пальцы на плечах и слышу ее стон, упавший согласием быть задранной зверем.
Почему остановился? Зачем заставил себя уйти?
Сегодня я должен был ее уничтожить, растоптать, чтобы унизить через нее своего кровного врага.
Представлял себе девку, жадную до богатства, готовую лечь
Лишние мысли. Их не должно быть. Но они есть и это бесит.
– Ярослава.
Зову девчонку, хочу, чтобы проснулась, чтобы перестала быть такой нежной и трогательной, хочу, чтобы распахнула бирюзовые глаза, хочу видеть в них ненависть и злость.
Так легче. Правильнее.
Четкий план возмездия. Айдаров возжелал себе жену. Время мести пришло. Да и девица оказалась интересная, перед самой свадьбой слиняла в клуб и оттянулась хорошенько.
Картина ясна.
Должен был сделать многое, но не сделал ничего… Рука не поднялась. Все поднялось, а вот рука того, кого прозвали Палачом, дрогнула.
Впервые. Не знающий пощады линчеватель, привыкший карать, сносить головы, уничтожать, не привел приговор в действие.
Дал шанс.
– Наваждение…
Тру лицо, снова и снова всматриваясь в такие знакомые-незнакомые черты. У девчонки губы пухлые, на щеках румянец, как при горячке, а кожа бледная. Вся она слишком тонкая, прикоснись сильнее и разорвешь, раскроишь.
– Что же мне с тобой делать, Алаайа?
Сажусь на корточки, хочу еще раз рассмотреть это лицо, найти отличие и перестать видеть проклятое сходство!
Сколько лет прошло, а рана все кровоточит, горит огнем, выжженная каленым железом. Воспоминания заставляют огненный свинец расползаться по венам.
Боль привычна, ее было много, а я давно научился терпеть.
Ярослава дергается во сне, бархатные ресницы дрожат, отбрасывают темные тени на щеки, по которым скатываются слезы. Невеста Айдарова бормочет во сне и выдыхает слезно:
– Мама…
Где-то я прокололся.
Когда увидел ее обнаженную, дрожащую, трепетную, позволил себе любоваться телом.
Как сейчас, когда так нагло рассматриваю покатые плечи и тонкие ключицы, скольжу дальше, пока не заставляю себя накинуть одеяло обратно.
Прикрываю глаза. Гоню прочь воспоминания. Мои демоны слишком сильны. Охота раззадорила, и ситуация выходит из-под контроля…
Невеста Айдарова зацепила.
– Отпустите меня, пожалуйста…
Тихий шепот розовых губ прямо мне в рот, а у самой пелена похоти в глазах. Провожу пальцами по тонким ребрам, обрисовываю косточки на спине.
– От страха так не трепещут…
Хрипом
Всхлипывает, стонет и пальчики впиваются в мои плечи, проводит ноготками, только раззадоривая, играя на струнах желания. Реснички трепещут в такт участившемуся дыханию.
Поцелуй, грубый, бесконечно долгий, до адового желания и огня в паху, до темноты и танцующих мушек перед глазами, до звона в ушах.
Ее стон, надрывный, отчаянный.
Легкий ответ, движение губ, как дуновение ветерка.
Чувственность, которую я ощущаю в ней, и каждое движение ее влажных губ в ответ вызывает взрывное, гремучее возбуждение. Итогом стоп-кран, который дергаю, отдирая от себя девчонку. Взгляд Ярославы как лезвием, затуманенный, полный смятения.
– Так сладко просишь не трогать…
Совершенно другая. Непохожая. Но морок окутывает и на мгновение утягивает в прошлое. Отдается под ребрами бешеной болезненной пульсацией.
В моих руках другая, не та, которую потерял, но на секунду кажется, что одно лицо и за это необыкновенное сходство хочется сжать пальцы на тонком теле невесты Айдарова, вдавить в себя сильнее, потому что грудную клетку разрывает на части от боли, от того, что рана сковырнулась.
Машу головой, пытаюсь выбить морок.
Как при горячке тону в воспоминаниях последних часов, гоню от себя наваждение.
– Ты поехал крышей, Гун…
Проговариваю сам себе.
– Больное воображение.
Опять вглядываюсь в тонкие черты.
Думал, что решу вопрос по-быстрому. Игра перестала быть развлечением, потерял грань, изменил собственному плану.
Впервые не привел приговор в исполнение…
Пожалел…
А эта девочка ответила на поцелуй, робко, нежно, но ответила, и меня пробило, унесло. Когда рукой вонзился в шелковые влажные пряди, притянул к себе.
Чешу бородку по привычке, ищу выключатель эмоций и не нахожу.
Пальцы жжет от нестерпимого желания прикоснуться, поворачивается на бок, убираю пряди, упавшие на ее лицо. Девчонка вздрагивает, распахивает огромные глаза, смотрит на меня затравленно, прижимает одеяло к груди и отползает в сторону.
– Не прикасайся…
Тру переносицу. Детский сад какой-то. Достает.
– Хватит скулить и шарахаться. Если бы я хотел тебя взять, то, согласись, ты уже была бы подо мной.
Проговариваю ровно, намеренно грубо, чтобы дошло наконец. Распахивает глаза шире. Сама поправляет длинные прядки, которые все время мешают.
Привлекает блеск ее глаз. Болезненный какой-то. Подмечаю, как выступила испарина на лбу и ложбинке меж аккуратных холмиков груди, где она побелевшими от напряжения пальцами держит одеяло.