Наваждение
Шрифт:
— Благодарю вас, мне достаточно.
Официантка опять унеслась.
— Ну так что у вас?
— Одну секунду. — Пендергаст достал телефон и набрал номер. — Морис? Мы будем ночевать в Санфлауэре. Именно. Спокойной ночи. — Он убрал телефон. — Похоже, мои успехи столь же невелики, как и ваши.
Этим словам, однако, противоречили блеск в его глазах и улыбка, чуть тронувшая уголки губ.
— Как-то не очень верится, — сказал д’Агоста.
— А вот посмотрите — я сейчас проведу над нашей официанткой небольшой эксперимент.
Официантка принесла пиво и свежую салфетку. Когда
— Дорогая моя, можно вам задать вопрос?
Она игриво улыбнулась:
— Ну давай, приятель.
Пендергаст показным жестом извлек из кармана блокнот.
— Я — репортер из Нового Орлеана, разыскиваю информацию об одной проживавшей здесь семье. — Он раскрыл блокнот и выжидающе посмотрел на официантку.
— Конечно, а что за семья?
— Доаны.
Если бы Пендергаст крикнул «Ограбление!», вряд ли эффект был бы сильнее. Лицо женщины вдруг потеряло всякое выражение, глаза прикрылись, игривое настроение улетучилось.
— Не знаю таких, — пролепетала она. — Ничем не могу помочь. — Повернулась и ушла на кухню, толчком распахнув дверь.
Пендергаст убрал блокнот в карман и повернулся к д’Агосте:
— Что скажете о моем эксперименте?
— Откуда вы, черт возьми, знали, как она себя поведет? Она же явно что-то скрывает!
— В том-то и дело, мой дорогой Винсент! — Пендергаст отпил содовой. — Она не одна такая. Все в городе реагируют точно так же. Не пришлось ли вам во время ваших сегодняшних расспросов столкнуться с некоторой подозрительностью и недоверчивостью?
Д’Агоста задумался. Он и вправду ни от кого ничего не добился, но приписывал это деревенской скрытности местных жителей: явился тут какой-то чужак янки и расспрашивает.
Пендергаст тем временем продолжил:
— Я тоже заметил весьма подозрительную скрытность и склонность к отрицанию. А потом я надавил на одного пожилого джентльмена, и он стал горячо убеждать меня, что все слухи о семействе Доан — чушь собачья. Я, естественно, стал расспрашивать о Доанах. И повсюду сталкивался с такой вот реакцией.
— Ну и?..
— В редакции местной газеты я попросил показать мне старые выпуски, примерно того времени, когда сюда приезжала Хелен. Со мной разговаривали неохотно, и мне пришлось предъявить вот это… — Пендергаст достал свой жетон. — Оказалось, что из некоторых газет того периода отдельные страницы аккуратно вырезаны. Записав номера, я отправился в соседний городок Карнс — в библиотеку. Там все страницы газет оказались на месте, и я узнал всю историю.
— Какую?
— Странную историю семьи Доан. Мистер Доан зарабатывал на жизнь литературной деятельностью и привез свое семейство в Санфлауэр, чтобы вдали от соблазнов цивилизации написать великий американский роман. Доаны купили один из самых больших и лучших городских домов, построенный одним торговцем древесиной — еще до того, как закрылась местная лесопилка. У Доанов было двое детей. Сын окончил в Санфлауэре школу: лучший ученик за всю ее историю, по всем отзывам — умный мальчик. Дочь считалась способной поэтессой, ее стихи печатали иногда в местных изданиях. Я читал их — очень хорошие. Миссис Доан писала замечательные пейзажи. Город этой талантливой семьей гордился; о Доанах то и дело писали в газетах. Они занимались благотворительностью, принимали участие в общественных мероприятиях и тому подобное.
— Пейзажистка… — сказал д’Агоста. — А как насчет птиц?
— Насчет птиц мне ничего не известно. Как и про их интерес к Одюбону или естественной истории. А вот через несколько месяцев после приезда Хелен поток хвалебных публикаций о Доанах начал иссякать.
— Может, они просто устали от внимания.
— Не думаю. Была еще одна статья о Доанах — самая последняя, примерно через полгода после того, как Хелен здесь побывала. В ней говорилось, что Уильям — Доан-младший — схвачен полицией, которая долго преследовала его по лесу, и помещен в одиночную камеру местной тюрьмы по обвинению в двух убийствах, совершенных с помощью топора.
— Это отличник-то? — не поверил д’Агоста.
Пендергаст кивнул.
— Прочитав статью, я стал расспрашивать о Доанах жителей Карнса. Тамошние горожане в отличие от здешних совершенно не скрытничали. На меня обрушился целый водопад слухов и сплетен. Убийца-маньяк, который появлялся только ночью. Злой безумец, который преследовал и пугал людей. Трудно отличить факты от вымысла, городские толки от правды. Единственное, что я точно узнал: вся семья умерла, каждый по-своему, и все — нехорошей смертью.
— Все?
— Мать совершила самоубийство. Сын умер в камере смертников, дожидаясь казни за те убийства, о которых я говорил. Дочь умерла в лечебнице для душевнобольных, после того как две недели не соглашалась спать. Последним погиб отец — его застрелил местный шериф.
— Как же это случилось?
— Он взял привычку шататься по городу и приставать к молодым женщинам, угрожать прохожим. Вандализм, уничтожение имущества, какие-то пропавшие младенцы. По мнению людей, с которыми я беседовал, то было не убийство, а, можно сказать, казнь — с молчаливого одобрения отцов города. Шериф и его помощники застрелили мистера Доана у него дома, когда он оказал сопротивление при аресте. Расследования не проводили.
— Господи, — сказал д’Агоста. — Тогда понятна реакция официантки. И общая враждебность.
— Именно.
— А почему же эти чертовы Доаны вот так все сразу?.. Семейное проклятие?
— Понятия не имею. Но скажу вам одно: я убежден, что Хелен приезжала именно к ним.
— Немалое, однако, допущение.
Пендергаст кивнул.
— Судите сами: Доаны — единственная необычная семья в этом совершенно банальном городишке. Больше здесь нет ничего интересного. Так или иначе, они — связующее звено.
К столику подошла официантка, забрала тарелки и торопливо удалилась — хотя д’Агоста и пытался сделать заказ.
— Нельзя ли раздобыть мне чашечку кофе?
— Почему-то я сомневаюсь, Винсент, что в этом заведении вам дадут кофе — или еще что-нибудь.
Лейтенант вздохнул и спросил:
— А кто теперь живет в их доме?
— Никто. С тех пор как мистера Доана застрелили, дом стоит пустой.
— Там мы идем туда, — скорее констатировал, чем спросил д’Агоста.
— Непременно!