Наваждение
Шрифт:
— Продолжайте, — холодно сказал Пендергаст.
Трапп пожал плечами:
— Мы с вашей женой были конкурентами. Почти двадцать лет я искал «Черную рамку». И мне стало известно, что некая женщина тоже что-то вынюхивает, задает вопросы. Мне это не понравилось, если не сказать больше. Как вы, конечно, знаете, я — прапраправнук Одюбона. Картина моя по закону. Никто другой не имеет права на ней наживаться. Одюбон написал эту вещь в лечебнице, но с собой не взял. Наиболее вероятно, решил я, что он отдал ее одному из трех лечивших его докторов. Про одного из них ничего не известно. Другой переехал
— Где и когда?
— Лет пятнадцать назад, наверное. Да-да, ровно пятнадцать. В старом поместье Торгенссона в пригороде Порт-Аллена.
— И что именно произошло во время этой встречи? — Голос Пендергаста звучал холодно.
— Я сказал ей то же самое, что и вам: картина принадлежит мне, как наследнику, и потребовал бросить поиски.
— А что сказала Хелен? — спросил агент совсем ледяным голосом.
Трапп сделал глубокий вдох.
— Она сказала забавную вещь.
Пендергаст ждал. Казалось, сам воздух замерз.
— Помните, как вы сами начали разговор? «Мы хотим осмотреть картину», — сказали вы. То же самое говорила и она. Мол, приобретать ее она не хочет, продавать не собирается, хочет только осмотреть, и я могу забирать ее себе. Я был очень рад это слышать, и мы обменялись рукопожатием. Расстались, можно сказать, друзьями. — Еще одна легкая улыбка.
— Каковы были ее точные слова?
— Я отлично помню. Она сказала: «Я понимаю, что вы долго искали картину. Поймите, пожалуйста, — мне не нужна картина, я лишь хочу ее осмотреть. Кое в чем убедиться. Если я найду ее — передам вам. И вы пообещайте — если найдете картину первым — дать мне ее осмотреть». Я от такого предложения был в восторге.
— Чушь собачья! — Д’Агоста поднялся с кресла. Терпение у него лопнуло. — Хелен несколько лет искала картину, чтобы только взглянуть на нее? Не может быть. Вы лжете!
— Как хотите, но это правда. — Трапп улыбнулся своей улыбочкой хорька.
— Что произошло дальше? — спросил Пендергаст.
— Ничего. Мы разошлись. То была наша первая и единственная встреча. Больше я никогда ее не видел. И это чистая правда.
— Никогда? — переспросил Пендергаст.
— Никогда. Вот и все, что мне известно.
— Вам известно гораздо больше. — Пендергаст неожиданно улыбнулся. — Но прежде чем вы заговорите дальше, мистер Трапп, позвольте мне сообщить вам нечто, о чем вы не знаете, — в знак доверия.
«Сначала кнут, потом пряник», — подумал д’Агоста. Интересно, что на уме у Пендергаста?
— У меня есть доказательство, что Одюбон передал картину Торгенссону, — сообщил агент.
Трапп неожиданно подался вперед с выражением живейшего интереса на лице.
— Доказательство, говорите?
— Да.
Воцарилось долгое молчание. Трапп откинулся назад.
— Тогда картина, я убежден, пропала. Сгорела во время пожара в его доме.
— Вы говорите о его поместье в Порт-Аллене? Я ничего не знал о пожаре.
Трапп глянул на агента.
— Тогда вы многого не знаете, мистер
Пендергаст не смог скрыть удивления.
— Вот как?
— В последние годы жизни у Торгенссона были значительные денежные затруднения. Его преследовали кредиторы: банки, местные торговцы, даже городская налоговая служба. В конце концов его выселили из поместья. Он поселился в каком-то домишке у реки.
— Откуда вы все это узнали? — спросил д’Агоста.
Вместо ответа Трапп поднялся и вышел из комнаты. Послышался звук растворяемой двери, потом Трапп, видимо, выдвинул ящик стола. Минуту спустя он вернулся и вручил Пендергасту папку.
— Это документы кредиторов. Посмотрите верхнее письмо.
Пендергаст взял из папки пожелтевший лист с неровно оторванным краем — письмо на бланке агентства Пинкертона.
«Она у него, это точно. Но мы не смогли ее найти. Мы обыскали его халупу сверху донизу — пусто, так же как и в доме под Порт-Алленом. Там нет ничего ценного, и уж точно нет картины Одюбона».
Пендергаст убрал бумагу, просмотрел другие документы и закрыл папку.
— Вы, конечно же, похитили документ, чтобы помешать конкурентам.
— Какой смысл помогать соперникам? — Трапп забрал папку и положил на диван. — Все равно это уже не актуально.
— А почему?
— Несколько месяцев спустя после его переезда в дом ударила молния и сожгла его дотла — вместе с Торгенссоном. Если он спрятал «Черную рамку» где-то еще, это место уже не найти. А если она была в доме — сгорела вместе с ним. — Трапп пожал плечами. — К сожалению, мистер Пендергаст, «Черной рамки» больше нет. Уж я-то знаю — я потратил на нее двадцать лет жизни.
— Не верю ни единому слову, — высказался д’Агоста, когда детективы спускались на лифте. — Он просто хочет уверить нас, что у него не было мотива убивать, вот и доказывает, что Хелен не собиралась завладеть картиной. Прикрывает задницу, боится, как бы его не заподозрили в убийстве, — вот и все.
Пендергаст не отвечал.
— Парень явно себе на уме, мог бы придумать историю поумней. Они оба охотились за картиной, и Хелен его опережала. А Траппу не хотелось уступать свое законное наследство. Ясно как день. И потом эти его делишки — меха, слоновая кость… Определенно у него есть связи в Африке, и он мог ими воспользоваться, чтобы организовать убийство.
Двери лифта отворились, и приятели через вестибюль вышли в пахнущую морем ночь. Вздыхали волны; тысячи светящихся окон превратили темный пляж в играющую разноцветными огнями полосу. Из ближайшего ресторана доносилась мексиканская музыка.
— А как вы узнали про это барахло? — спросил д’Агоста, когда они зашагали по дороге.
Пендергаст как будто очнулся.
— Простите?
— Ну — вещи в гардеробе? Меха?
— По запаху.
— По запаху?
— Любой, кто имел такие вещи, скажет вам, что у меха больших кошек есть слабый запах — не то чтобы неприятный, скорее напоминает мускус, и его ни с чем не спутаешь. Мне это хорошо известно: в детстве мы с братом часто прятались в гардеробе, где у матери хранились меха. Известно, что Трапп занимается контрабандой слоновой кости и носорожьего рога — отсюда и до мехов недалеко.