Наваждение
Шрифт:
На уроках же она мальчикам делала поблажки, оценки за сочинения им завышала, но не потому, что симпатизировала им больше, чем девчонкам, а по принципу: «Что с них взять-то? Давно доказано, что в мужском мозгу извилин меньше».
Исключение за многие годы ее учительства составил лишь один ученик, хоть и не получивший ни золотой, ни даже серебряной медали: это был Дима Поляков.
У него, по мнению пожилой словесницы, склад ума был отчасти женским: Дмитрий родился, как она выражалась, стопроцентным гуманитарием,
А ребята потихоньку хихикали: «Ниночка просто к Димкиным длинным ресницам неравнодушна, они у него как у девушки. Эх, ей бы скинуть годков пятьдесят-шестьдесят!»
…Итак, три золотых медалиста — две девушки и «даже» один парень — уже нетерпеливо ерзали на стульях, готовясь, едва назовут их фамилии, выйти на сцену. Туда, где на столе президиума скромно белели три маленькие картонные коробочки с заветными кружочками желтого металла.
Но Андрей Андреевич почему-то медлил. Он сосредоточенно перебирал стопку аттестатов и наконец вытянул один из них, лежавший в серединке.
Бережно держа его в огромных, совсем не учительских ручищах, вышел на край сцены, отодвинул в сторону не нужный ему микрофон и пророкотал:
— Прошу уважаемых медалистов…
Отличники привстали с мест…
— …меня простить. Но сегодня я нарушу традицию. Первым я хочу вызвать на эту сцену человека, который, по моему глубокому убеждению, достоин получить не просто документ о среднем образовании… не так уж важно, какие в нем оценки по физике, химии или даже физкультуре…
«О ком он, о чем он?» — прошелестело по рядам актового зала. Слушатели были заинтригованы. Может, кто-то из ребят отличился на пожаре? Или спас утопающего?
— Сейчас будет вручен не бланк с водяными знаками и круглой печатью, — продолжал директор. — Но — по самому высокому счету — аттестат зрелости. Так как этот человек, по-моему, на «отлично» сдал свой первый, но такой сложный и такой значимый экзамен — на зрелость. Сдал, не сдавшись! Извините, Нина Яковлевна, за неуклюжую игру слов.
— Очень даже удачно сказано, — благосклонно кивнула заинтригованная словесница. — Теперь хотелось бы получить расшифровку этого загадочного образного текста.
— Это не десятая глава «Онегина», все куда проще, — усмехнулся Андрей Андреевич. — На сцену вызывается Екатерина Степановна Криницына!
Кто-то по инерции захлопал — и тут же вновь воцарилась тишина. Школьники и родители недоуменно переглядывались. Катька — и вдруг чем-то отличилась? Быть того не может, ошибка какая-то! Никогда и ни в чем не была она «в первых рядах».
Да и самой Кате показалось, что она ослышалась: в голове по-прежнему гудело, немудрено было вообразить невесть что.
Только Лида ни в чем не усомнилась. Не вникая в подробности, она просто сочла справедливым, что член их семейства наконец-то публично отмечен. Она ткнула сестру локтем в бок и скомандовала:
— Иди!
И Катя стала пробираться по ряду, с непривычки путаясь в длинном шелковом подоле, цепляясь нейлоновыми воланами за деревянные, не новые, занозистые спинки стульев.
Она была смущена, ей хотелось спрятаться или по крайней мере опустить голову, однако страшно было, что из-за неосторожного движения может разрушиться прическа, и приходилось держать шею неестественно вытянутой.
Директор терпеливо ждал, пока вызванная, спотыкаясь, боязливо озираясь по сторонам, поднималась к нему по трем невысоким ступенькам.
— Твой экзамен, Катюша, длился долго, целых два года! — произнес он наконец. — И сегодня он сдан.
Катя таращилась на него, ничего не понимая. Потянулась было за аттестатом, но Андрей Андреевич, вместо того чтобы передать документ, неожиданно взял ее руку и — нет, даже не пожал, а почтительно поцеловал.
Нина Яковлевна приподняла брови и нахмурилась, однако никакого замечания не отпустила.
— А аттестат тебе вручу не я, — улыбнулся директор. — Мы доверим эту честь кое-кому другому. Одному очень счастливому товарищу, которому крупно повезло в жизни.
Погрустнев, он добавил непривычно тихо и задумчиво, как никогда прежде не говорил:
— Мне в свое время такой удачи не выпало. Меня не дождались. — И закончил снова по-офицерски, в полный голос: — Аплодисменты, пожалуйста!
Зал послушно, однако не слишком ретиво зааплодировал.
Катя готова была провалиться сквозь землю вместе со своим новым платьем, замысловатой прической и, быть может, с аттестатом зрелости в придачу.
В ней росло и укреплялось подозрение, что ее выставили на посмешище. Причем сделал это Андрей Андреич, который всегда был ее защитником и которого она всегда так уважала!
А потом, вдруг, все перестало иметь значение. И вообще все перестало существовать.
Потому что из-за сатиновой кулисы на сцену шагнул Дмитрий Поляков.
Словно сквозь толщу воды наблюдала Катя, как Дима берет из директорских рук аттестат и протягивает ей. Как будто приглушенная звукоизоляцией, до нее доносилась овация из зала, адресованная вовсе не ей:
— Де-мон! Де-мон!
Зато совершенно отчетливо она расслышала слова, сказанные тихим шепотом, почти одними губами — такими знакомыми губами, за легкое прикосновение которых она готова была бы отдать все на свете:
— Здравствуй, Катюха. Я к тебе вернулся.
— Влюбленный Кит… уплывает… — невнятно пробормотала Катя какую-то ерунду, и глаза ее закатились.
Она начала медленно оседать. Андрей Андреевич вовремя успел поддержать ее.
— Переборщила я с лаками, — виновато крякнула в зале Лидия. — Нанюхалась сестренка аэрозолей. Ну ничего: красота требует жертв…