Наваждение
Шрифт:
– Зовите меня Алоизий, – ответил он. – Благодарю, что согласились меня принять.
– Не стоит. Присаживайтесь, пожалуйста.
Она опять уселась за стол и стала пристально разглядывать Пендергаста – почти как врач пациента.
– А вы ни на день не состарились.
О ней самой этого нельзя было сказать. В золотистом утреннем свете, лившемся из высоких узких окон, Мириам Кендалл выглядела намного старше, чем в то время, когда делила кабинет с Хелен Эстерхази-Пендергаст. Однако вела она себя
– Внешность обманчива, – ответил ей Пендергаст. – Однако благодарю. И долго вы уже в университете?
– Девять лет. – Она уперлась пальцами в стол. – Признаться, Алоизий, странно, что вы не обратились с расспросами к начальнику Хелен, Моррису Блэклеттеру.
– Я обращался. Он уже не работает – вы, наверное, знаете. После «Врачей на крыльях» он консультировал различные фармацевтические компании, а теперь он отдыхает в Англии, вернется только через несколько дней.
– А как насчет «ВНК»?
– Я побывал у них сегодня утром. Настоящий бедлам, всех мобилизуют в Азербайджан.
– Ах да. Землетрясение, много жертв.
– Там нет никого старше тридцати – те, кто улучил минуту, чтоб поговорить, мою жену почти не помнят.
– Это работа для молодых, – подтвердила Кендалл. – Одна из причин, почему я оттуда ушла и стала преподавать гинекологию. – Не обращая внимания на внезапно зазвонивший телефон, профессор оживленно продолжила: – Конечно же, я с удовольствием поделюсь с вами своими воспоминаниями о Хелен. Хотя странно, что вы решили обратиться ко мне спустя столько лет.
– Ничего удивительного. Я намерен написать о своей жене мемуары. Описание ее жизни – такое же короткое, как и сама жизнь. «Врачи на крыльях» – ее первое и единственное место работы после получения степени магистра биофармацевтики.
– Разве она не эпидемиолог?
– Биофармацевтика – ее первая специальность. – Пендергаст сделал паузу. – Я понял, как мало знал о работе Хелен в «ВНК»… Тут полностью моя вина, которую я теперь пытаюсь искупить.
При этих словах суровые черты Кендалл слегка смягчились.
– Рада слышать. Хелен была замечательной женщиной.
– Тогда расскажите мне, пожалуйста, о ее работе в «ВНК». И прошу вас, не нужно ничего ретушировать – недостатков у Хелен хватало. Я предпочитаю неприкрашенную правду.
Взгляд Кендалл переместился в какую-то точку позади Пендергаста, куда-то вдаль, словно она смотрела в прошлое.
– Как вы знаете, в «ВНК» мы занимались программами по обеспечению населения третьего мира санитарными условиями, питьевой водой, продовольствием. Помогали людям улучшить условия жизни и здоровье. А когда происходили катастрофы – как сейчас в Азербайджане, – мы мобилизовывали бригады врачей и работников здравоохранения и отправляли в районы бедствия.
– Это мне известно.
– Хелен… – Кендалл замялась.
– Продолжайте, – проговорил Пендергаст.
– Ваша жена была прекрасным сотрудником, с самого начала. И все же у меня часто возникало чувство, что в нашей работе ей больше всего нравятся приключения. Да, она месяцами терпела кабинетную работу, но больше всего ей хотелось попасть в эпицентр какой-нибудь катастрофы. Однажды… – Мириам Кендалл прервалась и с удивлением спросила: – Вы что, записывать не будете?
– У меня отличная память, профессор Кендалл. Продолжайте, прошу вас.
– Так вот, однажды в Руанде нас окружила толпа – человек пятьдесят, все пьяные, размахивают мачете… У Хелен в руках откуда ни возьмись появился двуствольный «дерринджер», и она разогнала этот сброд. Велела им бросить оружие и проваливать. Они ее послушались, представляете! – Кендалл покачала головой. – Неужели она вам не рассказывала?
– Нет.
– Хелен очень умело обращалась с пистолетом. Она научилась стрелять в Африке?
– Да.
– Мне всегда это казалось немного странным.
– Что?
– Охота. Странное увлечение для биолога. Хотя каждый снимает стресс по-своему. Иногда в экспедиции бывает невыносимо тяжело: смерть, жестокость, дикость. – Кендалл умолкла, словно вспоминая что-то.
– Я надеялся посмотреть ее личное дело в «ВНК», но тщетно.
– Вы же себе представляете, с канцелярией им возиться некогда да и некому. Так что документы они не хранят, тем более бумаги десятилетней давности. А папка с личным делом Хелен была бы самая тонкая.
– Почему?
– Она ведь работала на полставки.
– Это была… не основная ее работа?
– Ну, «полставки» – не совсем точно. То есть Хелен отрабатывала полных сорок часов в неделю, а в командировках – гораздо больше, но она часто уезжала, иногда сразу на несколько дней. Я всегда думала, что у нее есть и другая работа или она трудится над каким-то проектом, но раз вы говорите, что она больше нигде не работала… – Кендалл пожала плечами.
– Другой работы у нее не было. – Пендергаст помолчал и спросил: – А что вам запомнилось в характере Хелен?
– Она всегда поражала меня своей закрытостью, – нерешительно начала Кендалл. – Я даже не знала, что у нее есть брат, пока он однажды не пришел к нам в офис. Тоже очень красивый. И припоминаю, тоже медик.
– Джадсон.
– Совершенно верно. Видно, медицина – это у них семейное.
– Да. Врачом был и отец Хелен.
– Понятно.
– Она когда-нибудь говорила с вами об Одюбоне?
– О натуралисте? Нет, никогда. Забавно, что вы о нем упомянули.
– Почему же?
– Потому что это был один-единственный раз, когда она вышла из себя.