Навеки твой. Прощай
Шрифт:
– Лера, я серьезно. Отказаться я от тебя не смогу. Даже на время. А прятаться – тоже не вариант. Потому что рано или поздно мы попадемся. И можешь только представить, как журналюги это выкрутят. Уж лучше мы дадим им свою версию.
– Нет, Таир. Нет, давай подождем. Все слишком быстро даже для меня. Ты только представь, как это будет выглядеть в глазах народа. Да и отец…
– Да не боюсь я твоего отца!
– Я знаю. Его боюсь я… Пойми, я не прощу себя, если ты в этой ситуации пострадаешь. Уступи мне, Таир. Пожалуйста…
– Мне это не нравится.
– Пожалуйста, -
– Ладно. Но только до выборов, – предупредил Таир и, уже ни на что не отвлекаясь, сосредоточился на ее губах.
24.
Никогда еще зима не была такой долгой. Таир злился. Рвал и метал. Сто раз хотел нарушить данное Лере слово и всем этим ни черта не понимающим в жизни идиотам проорать «Она моя!». Встать с ней рядом плечом к плечу на судебных слушаниях. Чтобы Исаев окончательно озверел, и все увидели, какой он придурок. Впрочем, Паша и сам неплохо справлялся. Их адвокаты – Вишневая и еще один толковый мужик, с которым на всякий случай консультировался Уваров, страхуясь, в один голос утверждали, что то, как себя ведет Исаев, какие показания дает, какие дикие требования выдвигает в рамках процесса лишь настраивает суд против него. Может, и так. Но шли недели, а тому не было конца. И что было особенно хреново – никто не мог повлиять на этого урода. Терять ему было нечего. Из партии Павла выгнали – отец Леры постарался, да и теневики, чьи интересы Исаеву полагалось лоббировать в парламенте, от него открестились. Вся его жизнь рушилась на глазах, он вошел в крутое пике и падал, падал… И непонятно было, сколько людей он утащит вниз вслед за собой.
Таир устал. Устала Лера. Нет, она держалась молодцом, но он-то знал, каких усилий от нее это требовало. Не помогало даже то, что им удалось сделать процесс закрытым. Что толку, если Исаев с охотой делился всеми его подробностями?
Особенно нелегко Таиру приходилось в командировках. Слишком уж он привык к контролю, а тут оставалось полагаться лишь на доклады охраны. Даже Лере в этом отношении он не мог полностью доверять. Та слишком беспокоилась о его чувствах. Будто он был долбаной кисейной барышней.
А еще, из-за чертовой конспирации, они толком и не виделись. Нет, поначалу в этом что-то было. Запретные встречи тайком… будоражили. Первые раза два. А потом… Господи, ему было тридцать шесть лет! Скоро уж тридцать семь. Видит бог, он был слишком стар для этого.
До выборов оставалась всего неделя, и она была загружена до такой степени, что вырвать минутку, чтобы позвонить Лере, Таир смог лишь ближе к ночи.
– Привет…
– Привет. Слушай, у меня тут небольшое ЧП. Точнее - большое…
– В каком смысле? Я сейчас приеду.
– Нет! – возмущенно воскликнула Лера, а потом тяжело выдохнула и уже тише добавила: - Не надо приезжать. Я… мне ничего не угрожает. Я у Исаева.
Таир нервно растер шею.
– И что ты там забыла?
– Ему плохо, Таир.
– А ты что? Скорая помощь? Или забыла, сколько он тебе попил крови?
– Нет. Я не забыла. Но он… Он уже несколько дней не встает с кровати. Даже до туалета доходит с трудом…
– Так он в запое, что ли?
– Нет. Он в депрессии, - вздохнула Лера.
– У него клиническая депрессия и, я так думаю, биполярка. Ты знаешь, что это такое?
– В общих чертах.
– Так вот он сейчас, кажется, на самом дне эмоциональной ямы. Я никогда его таким не видела. Это страшно.
– Как ты вообще там очутилась? – устало вздохнул Таир и скосил взгляд на отца, который изо всех сил делал вид, будто не видел ничего интереснее идущей по телеку рекламы.
– Мне позвонил его помощник… Булатов, помнишь? Попросил помочь убедить Пашку лечь в больницу.
– И как? Получилось? – спросил Таир, в общем-то, понимая, что она просто не могла поступить иначе. За это старомодное сострадание ко всем без исключения он ее и любил. И еще по множеству других причин. Великому множеству…
– Да. Скорая уже едет. А еще он подписал мировое.
– Ну, надо же. Не прошло и полгода.
– Таир… Ну, перестань. Он же слабо понимал, что делает.
– Ну, ты еще начни его защищать!
– Не буду.
– Вот и хорошо, - вздохнул он, - скинь мне, где ты. Я все же подъеду.
– Это совершенно не обязательно. Я в норме, правда.
– Лера! Не спорь, хорошо?
– Ладно… - прошелестела она, - сейчас.
Не дожидаясь, пока Лера скинет адрес, Таир подошел к вешалке, схватил куртку и осмотрелся в поиске ключей.
– А я тебя предупреждал, что так будет.
– Папа, не начинай, пожалуйста. И вообще, начинай привыкать к тому, что Лера – моя женщина. Твой период отрицания затянулся, правда. Давай уже, переходи к принятию и смирению, – похлопал по карманам Таир, бросил на отца еще один взгляд и вышел за дверь. Он не знал, он и подумать не мог, это потом его больно ранит, что, как только отъедет от дома, его отец вернется в комнату, достанет телефон и наберет номер, который был вбит в память симки еще с незапамятных времен.
– Да!
– Доброй ночи, президент.
– Уваров? Ну, ничего себе. Какие люди. А я думал, ты уже сдох.
– И даже приложил к этому все усилия.
– Не понимаю, о чем ты, - искреннее недоумение в голосе на случай, если их разговор записывается.
– Неважно, – усмехнулся Уваров-старший.
– Я тебе не поэтому звоню.
– А зачем?
– Затем, что твоя дочь путается с моим сыном. Думаю, ты от этого вряд ли придешь в восторг.
На том конце связи ненадолго повисла тишина. Потом что-то зашипело. Как если бы Калинин подкуривал от спички.
– Я-то, может, и не приду. Да только что тебе с того, а, Артурчик?
– А я, знаешь ли, тоже не горю желанием видеть твою дочь в невестках. Так что прими меры. Или я сам их приму.
Артур сбросил вызов. Отложил телефон. И откинувшись на спинку кресла, зажмурился. Дом окутала тишина. В ней казалось, что никакого разговора не было вовсе. Так почему же собственные слова до сих пор звенели в ушах?
А в нескольких километрах ничего не подозревающие Тиар и Лера никак не могли оторваться друг от друга.