Наветренная дорога

Карр Арчи

– Si, nо [128] , — безразлично отозвался Чепе. — Отпугните его.

Мне никогда не приходилось видеть фотоснимок вампира, сосущего кровь из жерт­вы. Может быть, такие снимки и делались, но редко. Получить подобный документ показалось мне стоящей и своевременной затеей, и как будто все обстоятельства этому благоприятствовали.

Я достал фотоаппарат и рефлектор, вся аппаратура была выверена, отрегулиро­вана и находилась в полном порядке. Чепе освещал вампира, а я подошел к лошади на двенадцатифутовое расстояние, по которому заранее был наведен фокус объек­тива. У меня было достаточно времени, чтобы тщательно подготовиться к

снимку и еще раз проверить резкость фокусировки. Фотография была, как говорится, в карма­не, и я торжественно нажал кнопку спуска.

128

Да ну (исп.).

Лампа не вспыхнула! Даже при напряжении 20 вольт, обеспечивающем вспышку в любых условиях, проклятая лампа не сработала. Нетерпеливым движением я вынул лампу, бросил ее позади себя, достал из мешка новую и ввинтил на место. Снова на­целил фотоаппарат, и жующая лошадь повернула ко мне голову, но именно в этот момент вампир закончил свою трапезу и плюхнулся вниз. Успев подхватить воздуш­ную струю, он поднялся и скрылся среди пальм.

– Se fue [129] , он удрал, — сказал Чепе, — этот негодяй.

129

Скрылся (исп.).

Я принял безразличный вид, однако еще долго втихомолку сыпал проклятиями.

Не могу понять, являюсь ли я самым неспособным среди всех фотографов или же самым несчастливым!

Немного погодя я посмотрел на лошадь, из ее шеи продолжала сочиться кровь. То­гда я решил проверить проклятый рефлектор и документировать свою неудачу фото­графией лошади с кровоточащей раной.

Надо было обождать, пока соберется побольше крови, ведь слюна вампира обла­дает противокоагулирующими свойствами, и, хотя от укуса животного образуется всего лишь поверхностная царапина, кровь сочится удивительно сильно.

Ко мне подошел Чепе и вскользь заметил, что вампиры особенно неравнодушны к белым лошадям. И я вспомнил, что то же самое мне говорили в Гондурасе и что моя белая лошадь Мето чаще возвращалась с окровавленной шеей, чем гнедая и чалая, с которыми она вместе паслась. Проше всего это объяснялось тем, что белая ло­шадь гораздо заметнее.

Когда кровь потекла вдоль шеи беспечно жующей лошади и стала капать на зем­лю, я взял в руки фотоаппарат и нажал затвор — все сработало безукоризненно. Я вновь разразился проклятиями, но сразу же замолчал, чтобы не объяснять Чепе при­чину моих огорчений.

Тем временем начался дождь. Это был не грозовой ливень, а мелкий моросящий дождик, скорее напоминавший туман, который уходит вверх и уносится ветром. Моя хижина находилась всего лишь в четверти мили, и мы быстрым шагом пошли вперед. Дождь стал накрапывать сильнее.

Остаток пути мы шли молча. Дождь усилился, и это было очень приятно, но глав­ным нашим желанием был сон. Когда мы подошли к воротам, я спросил Чепе, где он живет и что будет делать утром. Он сказал, что живет в маленькой хижине у реки, а утром поможет плотнику починить дно моторного челнока, затем выпотрошит паку и принесет ее мне еще до завтрака. Я сказал, чтобы половину паки он оставил себе, и это ему очень понравилось. Чепе передал мне рюкзак, предварительно вынув стек­лянный поплавок, и, пожелав спокойной ночи, направился к реке.

Я открыл ворота и влез по лестнице на свою голубятню. Свалив в кучу рюкзаки и скинув промокшую одежду, я растянулся на холодной, туго натянутой парусине по­ходной койки.

Дождь громко стучал по пальмам и крыше. То, что я ощущал, было прекрасным! Мне удалось провести чудесную ночь, встретиться с ягуаром, завтра же мне предстоя­ло съесть паку. А черепахи приплывут в другую ночь…

Глава девятая

КАПИТАНЫ

Ветер стих на рассвете. Полосы тумана поднимались, плыли, редели и исчезали в неразличимом слиянии моря и неба. Слабая мертвая зыбь булькала о форштевень стоявшей на якоре шхуны; лопотание воды, омывавшей якорную цепь, разгоняло стайки молодняка хэмирампусов, и они беззвучно, без малейшего всплеска, рассы­пались по поверхности воды, словно пригоршня брошенных кем-то иголок.

Промысловый сезон подходил к концу — ветры, устремившиеся в Карибское море, могли в один миг превратиться в ураган. Сети были расставлены совсем близко от шхуны, с тем чтобы их можно было быстро выбрать, если только барометр начнет падать.

Оперевшись животом и локтями о поручни, повар сонным взглядом провожал ис­чезавшую в тумане промысловую лодку, след которой только и отделял океан от неба.

В лодке сидели трое: на носу — капитан, а ближе к корме, друг другу в затылок, — двое гребцов, и каждый из них греб одним длинным веслом, привязанным веревкой к планширу. Мачта и свернутый парус лежали вдоль борта, рядом с двумя индейскими двуручными веслами и багром. Капитан зажал между коленями длинное смотровое стекло; дым трубки, которую он курил, казался яркосиним на фоне мутно–белого ту­мана. Время от времени он вполголоса называл направление, и его распоряжения скорее напоминали советы, чем команду. Больше не произносилось ни слова; единственными звуками были поскрипывание весел и журчание воды, струившейся под лодкой.

Не успели очертания шхуны растаять за спиной капитана, как он заметил что-то похожее на трещину в серо–дымчатой зеркальной морской глади. Это были два про­бочных буйка, отстоявшие друг от друга на сотню футов и обозначавшие концы сети для ловли черепах, поставленной возле кораллового рифа. Возле буйков вода не­прерывно пенилась, а находившаяся между ними сеть то всплывала, то снова прята­лась под водой — именно в этом месте черепаха билась в упругих и крепких нитях опутавшей ее сети.

Встав на носу лодки, капитан укрепил на планшире смотровое стекло. Поверх­ность моря между обоими буйками вновь стала спокойной. Капитан подал знак су­шить весла и принялся смотреть сквозь толщу волы.

В воде светает значительно позже, но, несмотря на сумрак, капитан сумел увидеть дрожание длинных, распростертых крыльев сети. Беспорядочное сплетение веревок опутало какое-то существо, находившееся на коралловом выступе.

Это была большая зеленая черепаха. Некоторое время капитан к ней присматри­вался, затем вытащил стекло, сел на прежнее место и принялся раскуривать трубку. Он был сдержанным человеком, никогда не проявлявшим излишней поспешности. Нетерпеливым оказался второй гребен.

– Ну, как насчет нее, капитан? — спросил он. — Это она?

– Это она… — отозвался капитан. — И всегда была ею.

Капитан положил смотровое стекло позади себя и поднял острогу. Когда лодка скользнула над сетью, он схватил ее, потянул и верности ради пощупал.

– Голова не запуталась, — сказал он. — Тащите в лодку.

Гребцы принялись выбирать сеть. Вес людей и натяжение сети с пойманной чере­пахой наклонили узкую лодку, и капитан откинулся в противоположную сторону, что­бы удержать равновесие. Движение капитана было машинальным — в этот момент он думал о странно изуродованной черепахе, которую заметил еще накануне. Пере­бирая в памяти события, связанные с этой черепахой, капитан вспомнил утро, когда много месяцев назад поймал это старое животное и отослал его во Флориду.