Наводнение (сборник)
Шрифт:
НЕИЗВЕСТНЫЕ ДЕЙСТВУЮТ
Фризе позвонил Берте, но ее еще не было дома. Он быстро оделся и пошел уже к двери, но, посмотрев на сейф, вернулся. Открыл его и забрал записки Покрижичинского. Положил во внутренний карман куртки. На глаза ему попался пистолет и его он тоже сунул в карман.
Сбегая по стоптанным мраморным ступеням пологой лестницы, Фризе думал о том, что такого ужина, как у Берты, он не дождется, но хоть чаем с бутербродами красивая вдова его накормит. А потому — скорее в Переделкино. Кто знает, может быть и Бертин ужин еще не остынет к его
Но быстро добраться до дачи Мавриных не удалось — все четыре ската «Жигулей» были проколоты. У машины был жалкий, обиженный вид.
— Сволочи! — громко выругался Фризе, растерянно глядя на машину. Какой-то прохожий, приняв энергичную реплику на себя, отпрянул от Фризе, чуть не сбив с ног пожилую женщину.
Несколько минут он стоял как вкопанный, не в состоянии принять хоть какое-то решение: то ли, послав к чертям Алину Максимовну, броситься к телефону и обзванивать друзей в попытке раздобыть колеса, то ли вызывать аварийку, то ли ехать под крыло к Берте — туда, где его ожидал ужин и сочувствие.
Решил случай. К прокуратуре подкатила белая «Волга» прокурора. С приходом демократии Олег Михайлович посчитал более приличным ездить на белой машине — черные «Волги» были символом партийной номенклатуры. Увидев прокурора, не спеша вылезающего из машины, Фризе, наконец, обрел способность действовать. Он кинулся наперерез шефу:
— Олег Михайлович, мой «жигуленок» изуродовали, — он показал рукой на машину. — А мне срочно в Переделкино, позвонила вдова Маврина.
— Что?! Прокололи шины прямо перед окнами прокуратуры! — возмутился шеф. — Ну и накручу я хвоста этому Алейникову! — Алейников был начальником районного управления внутренних дел. — Обещаю тебе, Володя.
— А как с машиной? До Переделкина рукой подать.
— Бери. До Киевского вокзала, — недовольно буркнул прокурор. Он любил, когда его персональная «Волга» стояла наготове у подъезда. — Учти, на электричке быстрее. На дорогах гололед и прочее. Уж я-то знаю.
Фризе вскочил в последний вагон нарофоминской электрички за несколько секунд до отправления. Вместе с потоком пассажиров он пошел по вагонам вперед в поисках свободного места. Хмурые сосредоточенные люди плотно сидели на скамьях промороженных вагонов. Ни улыбок, ни смеха. Берта сказала бы: здесь недоброжелательная аура.
В середине состава, когда Фризе уже потерял надежду найти свободное место, его окликнули.
— Владимир Петрович! — голос был приятный и доброжелательный.
Фризе оглянулся и встретился взглядом с писателем Огородниковым.
— Приземляйтесь, мы потеснимся, — он указал на сиденье рядом с собой. Собственно говоря, тесниться там и не требовалось. Огородников, расстегнув добротную дубленку, расположился широко и вольготно. Рядом с ним на скамейке лежал портфель. На портфеле — толстая стопка типографских страниц. Кроме Германа Степановича, на краешке скамьи сидела одетая в легкое демисезонное пальто и мужскую ушанку старушка.
— Садитесь, — писатель запахнул дубленку и положил портфель на колени.
Когда Фризе сел, Огородников показал на стопку страниц: — Верстка новой книги. «На последнем дыхании». Совпис торопит. Они уверены, что книга получит колоссальный резонанс, — он пожал плечами. — Не знаю, им виднее.
Говорил Огородников громко, не стесняясь сидевших рядом пассажиров. Фризе чувствовал их настороженное любопытство и ругал себя за то, что не остался в соседнем вагоне.
— Такой безграмотный набор. Вместо того, чтобы следить за сутью, за ритмикой, я вынужден править орфографические ошибки. Кстати, как вам нравится название?
— Название хорошее, — тихо ответил Фризе. — Но если мне не изменяет память, так назывался один французский фильм.
Сидевший напротив мужчина как-то подозрительно крякнул, будто подавился смешком.
— Не может быть! — лицо Огородникова сразу сделалось неприветливым и даже голос потерял свою мягкость. — А впрочем, фильмы пекут десятками тысяч. Кто помнит их названия? Это, небось, что-нибудь спортивное?
— Нет. Я впервые увидел в нем Бельмондо.
То ли Огородников не знал, кто такой Бельмондо, то ли ему было неприятно говорить о фильме с таким же названием, как и его обещающая сенсацию книга, но он резко переменил тему разговора. И даже спрятал в карман паркер, которым правил верстку.
— А вы знаете, молодой человек, два дня я звоню вам по всем телефонам и не могу дозвониться. Следствие идет полным ходом?
Фризе готов был провалиться сквозь пол на рельсы.
— Герман Степанович, — выразительно посмотрел он на писателя. — Про политику ни слова! Договорились?
Огородников шутки не понял.
— Ну, какая же это политика? Вы обещали держать меня в курсе расследования. Я был вчера у нового министра внутренних дел, дарил ему свои книги. Так вот — мы с ним обменялись информацией об истории с Мавриным.
Он все говорил и говорил, и у Владимира зародилось подозрение: Герман Степанович так словоохотлив, потому что боится, как бы его не стал расспрашивать следователь. «Чего это он? — удивился Фризе. — Неужели я прошлый раз его так напугал? Шуток, что ли, не понимает?»
Потеряв надежду на то, что Огородников перестанет вещать, Владимир Петрович съежился, стараясь занимать как можно меньше места, что при его росте требовало больших усилий. Можно было притвориться спящим, но это означало открытый вызов. Искоса Фризе поглядывал на соседей. Некоторые внимательно прислушивались. Старик в соседнем отсеке пялился на писателя, открыв от усердия рот. Фризе так и подмывало шепнуть ему: дедуля, не забывай про мух. Хотя, какие мухи зимой?! Разве что наглотается гриппозных вирусов. Но большинство людей в «зоне досягаемости» вкрадчивого писательского голоса смотрели на него хмуро или с явным неодобрением. Фризе кожей чувствовал это неодобрение и удивлялся, почему невосприимчив к нему сам Огородников.
Когда они вышли на заледенелую платформу Переделкино, Фризе вздохнул с облегчением.
— Вы к Мавриным? — спросил Огородников и, не дожидаясь ответа, добавил: — Я проведу вас коротким путем.
Фризе смирился.
«Короткий путь» оказался узкой тропинкой. Сначала они шли вдоль железной дороги, потом по какому-то оврагу. Идти пришлось гуськом. Писатель семенил впереди, Фризе вышагивал следом. Разговаривать в таком кильватерном строю было невозможно, но Огородников продолжал что-то бубнить, время от времени останавливаясь и поворачиваясь к Фризе. Тот не успевал затормозить и они сталкивались. Несколько раз Фризе наступал писателю на пятки и чертыхался. Конечно, только мысленно.