Наводнение
Шрифт:
– А где тетя Агата? Где Жак? Где Роза?
Они поникли головой. Крупные слезы покатились у них из глаз. По нескольким словам я понял, что Жаку шестом проломило голову. Роза кинулась на труп своего мужа, и их унесло обоих. Тело тети Агаты все не всплывало. Мм думали, что течением его занесло через открытое окно в наш дом.
Приподнявшись, я смотрел на ту крышу, где еще несколько минут назад стояла Эмэ. Но вода все подымалась. Эмэ больше уже не выла. Я видел только две ее поднятые руки, она держала детей над водой. Затем все исчезло. Водная пелена сомкнулась, и на ней заиграл ровный свет луны.
V
Нас осталось только пятеро. Вода не залила лишь узкую полоску кровли, у самого конька.
Близился конец. Деревня была разрушена, затоплена, лишь кое-где виднелись обломки стен. Над водой вздымалась только уцелевшая колокольня, и лишь оттуда по-прежнему доносился гул человеческих голосов, - люди были там в безопасности. Вдали ревел стремительный поток. Мы больше не слыхали даже шума обвалов, похожих по звуку на грохот опрокидываемых телег с булыжником. Мы были одиноки, беспомощны, заброшены, как на судне, потерпевшем крушение в океане, за тысячи лье от суши.
На один миг показалось, что мы слышим всплеск весел по воде, взмахи спокойные и размеренные, все более и более отчетливые. Ах! Какая музыка, вселявшая надежду! Как все мы напряглись, вопрошая пространство! Мы всматривались, затаив дыхание, но ничего не увидели. Желтая пелена с пятнами черных теней ширилась; но ничто живое не шевелилось, - эти черные тени были всего лишь верхушками затопленных деревьев и развалинами стен. Обломки, кусты, пустые бочки - вот что приняли мы за спасательные лодки; мы радостно размахивали платками, пока не убедились в своем заблуждении; и снова мы впали в тоску и отчаяние; и все время до нас доносился какой-то мерный шум, но мы не могли уловить, откуда он идет.
– Лодка! Я ее вижу!
– крикнул вдруг Гаспар.
– Глядите! Вон там плывет большая лодка!
И он указал рукой на отдаленную точку.
Я ничего не видел, Пьер тоже. Но Гаспар упрямо твердил, что это лодка, - он ясно ее видит. Мы уже отчетливо слышали удары весел. А потом увидели и лодку. Она медленно скользила по воде; нам казалось, что она кружит около нас, не приближаясь. Мне вспоминается, что в эту минуту мы точно обезумели. Мы с яростью подымали руки и кричали до потери голоса. Мы поносили тех, кто был в лодке, и называли их трусами. А с лодки никто не отзывался; черная, безмолвная, она поворачивалась все медленнее. Действительно ли это была лодка? Я и до сих пор не знаю. С той минуты, как мы перестали ее видеть и подумали, что она скрылась вдали, угасла последняя наша надежда.
Теперь каждый миг мы ждали, что дом развалится и мы пойдем ко дну вместе с ним. Вода уже подмыла его, он держался, наверно, только прочностью какой-нибудь из толстых стен, а как только она обвалится, рухнет и весь дом. Но больше всего я дрожал от страха, когда чувствовал, как под нашей тяжестью прогибается крыша. Возможно, что дом мог бы продержаться всю ночь, - лишь скатывались черепицы, когда их раскалывали и сбивали проплывавшие бревна. Мы укрылись на левой стороне, на еще прочных стропилах. Но и эти стропила, казалось, начали поддаваться. Несомненно, они провалятся, если пять человек, сбившихся в кучу, останутся на этом маленьком пространстве.
Вот уже несколько минут, как мой брат Пьер машинально теребил трубку, зажав ее в зубах. Старый солдат хмурил
– Пьер! Пьер!
– в ужасе закричал я, поняв, что он задумал.
Он обернулся и сказал мне спокойно:
– Прощай, Луи... Видишь ли, это уж слишком долго тянется. Хочу освободить вам место.
И, отшвырнув трубку, он кинулся в воду, крикнув:
– Прощайте! С меня хватит!
Больше он не появился. Пловец он был плохой. Он ушел из жизни с сердцем, разбитым нашим разорением и смертью близких, не желая их пережить.
На колокольне пробило два часа. Ночь заканчивалась. Ужасная ночь смертельной агонии и слез. Полоска крыши, еще не залитая водой, мало-помалу суживалась; мы слышали журчанье бегущей воды; ласковые струйки играючи набегали одна на другую. Течение опять изменилось; обломки несло теперь по правой стороне улицы, и они проплывали медленно, как будто вода утомилась и, прежде чем достигнуть самого своего высокого уровня, лениво отдыхала.
Вдруг Гаспар разулся и снял с себя куртку. Какую-то минуту он стоял в раздумье, протягивал руки, ломал пальцы. Отвечая на мой вопрос, он повернулся ко мне в сказал:
– Вот что, дедушка, не могу я больше оставаться тут... Отпустите меня, я ее спасу.
Он говорил о Веронике. Я пытался отговорить его. Убеждал, что у него не хватит сил доплыть с ней до церкви. Но он настаивал:
– Нет, дедушка, хватит. У меня крепкие руки; я чувствую, у меня достанет силы... Вот увидите!
И он добавил, что лучше уж сейчас попытаться спасти Веронику, что он становится слабым, как ребенок, слыша, как под ногами у нас крошится дом.
– Я люблю ее, я ее спасу, - твердил он.
Я замолчал, прижимая к груди Марию. Тогда, думая, что я упрекаю его за эгоизм влюбленного, Гаспар пробормотал:
– Я вернусь за Марией, клянусь вам. Я, конечно, найду лодку, и уж как-нибудь вызволим вас... Верьте мне, дедушка.
– Ты только не отбивайся, во всем положись на меня, сама не двигайся, и главное - не бойся.
Девушка смотрела на нас безумными глазами и соглашалась со всем, что ей говорили. Потом Гаспар перекрестился, хотя обычно не отличался набожностью, и соскользнул с крыши, держа Веронику за веревку, которой обвязал ее под мышками. Она громко закричала, забилась в воде и, задохнувшись, потеряла сознание.
– Так будет лучше, - крикнул Гаспар из воды.
– Теперь я отвечаю за нее.
Вы поймете, с каким волнением следил я за ними глазами. Я различал малейшие движения Гаспара на светлой воде. Он поддерживал девушку при помощи веревки, которую обернул вокруг собственной шеи; он плыл, вскинув свою ношу на правое плечо, и под ее тяжестью иногда на мгновение исчезал под водой, но, вынырнув, снова бросался вперед, с нечеловеческой силой разрезая волны. Я не сомневался, что Гаспар спасет свою невесту, он уже проплыл треть расстояния, как вдруг натолкнулся на стену, скрытую под водой. Удар был ужасен, оба исчезли. Затем я увидел, как Гаспар выплыл один: должно быть, веревка оборвалась. Два раза он нырял в воду, наконец появился вместе с Вероникой. И снова вскинул ее себе на спину. Но теперь у него не было веревки, которая помогала ему поддерживать Веронику, и поэтому она еще больше, чем раньше, обременяла его. Все же он продолжал продвигаться вперед. Меня била дрожь, я с трепетом смотрел, как они приближались к церкви. Вдруг я заметил балки, плывшие наискось, хотел крикнуть: "Берегись!" - но было уже поздно. Новый удар разлучил их, и вода сомкнулась.