Навруз
Шрифт:
— На десять силков хватит, — сказал он.
Второе путешествие в степь началось на другое утро.
Осел, нагруженный не меньше, чем верблюд, шел впереди, за ним шагал я, за мной — Сафар, замыкал шествие пес Арслан. Из нас четверых он меньше всего выражал желание участвовать в походе на перепелов, поэтому его приходилось вести на аркане. Он то и дело останавливался, глядел на удаляющийся дом и грустно повизгивал.
Одноухий нес два кувшина воды, мешочек с сухарями из лепешек, сушеным урюком и жареным просом, ватное одеяло, подушку и клетку с перепелом Ибада-ака. Мой
Начало пути было легким и веселым. Сафар рассказывал, как он выдергивал из лошадиных хвостов волосы. Это была смешная история. Буланый, которого он наметил первым, не пожелал расставаться со своим украшением и так ударил копытом, что из стены вылетел кирпич. Хорошо, что Сафар не оказался на месте этого кирпича. Не пришлось бы нам шагать сегодня по степи. Зато повезло моему другу с гнедой кобылицей; она разрешила дергать волосы и даже как будто была довольна. Видно, ей надоело таскать свой длинный хвост, и выдерни его хоть целиком, ухом не повела бы. Волосами этой кобылы мы и станем ловить перепелов.
Покончив с лошадьми, Сафар-чиканак перешел к собакам. Он расхваливал своего пса на все лады. Арслан, оказывается, способен справиться не только с одним волком, но и с целой стаей волков. Правда, ему еще не приходилось расправляться с серыми: те боятся Арслана и не заглядывают в нашу махаллю, но как заглянут, им тут несдобровать.
Мой друг расхваливал Арслана, желая успокоить меня, — ведь нам предстояло провести ночь в степи. Страх перед возможной встречей с серыми должен покинуть всякого, кто намеревается в темноте ловить перепелов.
Рассказ Сафара длился до самого Кушбармака. Друг мой смолк лишь тогда, когда мы остановились и принялись сгружать с одноухого поклажу.
— Давай строить шалаш, — предложил я.
— Шалаш построим завтра, сегодня будем ловить перепелов.
Перепела вскружили голову моему другу. Ом думал только о них и видел только их.
Первое, о чем спросил Сафар, сняв поклажу с осла, было:
— Слышишь, как кричат?
— Слышу.
В самом деле, со всех сторон неслось звонкое: пит-пиль-дык, пит-пиль-дык, пит-пиль-дык! Перепела будто ждали нашего появления, чтобы начать концерт.
— Богатый будет улов.
Сафар повесил клетку с Ибадой-ака на стебель аккурака, пошептал что-то над ней, видно, заклинание, и отошел в сторону шагов на двадцать. Сел, скрестив под собой ноги, и замер. Так замирают у своих норок суслики, — не шелохнувшись, не проявляя никаких признаков жизни.
Я не участвовал прежде в ловле перепелов и поэтому не знал, как надо себя вести. Опуститься ли по примеру друга на землю или уйти далеко и оттуда наблюдать за охотой. Сафар ничего не сказал мне. Не распорядился он и насчет осла и собаки. Одноухий чесал мордой спину. Арслан ловил блох на хвосте. Хвост у него был короткий, поэтому он никак не мог до него дотянуться.
Скучное дело охота, подумал я. И зачем охотиться? Пусть себе птицы живут на воле, пусть летают, пусть поют свои песни. Послушал, порадовался и уходи домой. Не оставляй разоренные гнезда!
Я снял с одноухого седло, потник, стреножил, пустил пастись. Арслана привязал к кусту янтака, самому толстому, чтоб не вырвал и не убежал. Когда я привязывал Арслана, он стал лизать мне руки. Просил, наверное, чтобы я отпустил его домой. Не хотелось бедному псу быть в степи. Я отпустил бы, да кто же нас станет охранять ночью? Страшно все-таки одним в этом диком месте.
Между тем, перепела распелись. Не утерпел и Ибада-ака. Сначала робко вставил свой голос, а потом осмелел — закричал, защелкал. Да гак громко, что забил всех. Может, потому так громко, что находился близко от меня и его крик был слышнее.
Началось состязание пернатых: кто лучше, кто дольше, кто громче прокричит. Невольно я заслушался и стал разбирать голоса, угадывать, кому какой принадлежит. Та, вчерашняя перепелка, что сидела в траве и первой себя открыла, была самая голосистая. Песнь ее, если отрывистое пит-пиль-дык можно назвать песней, разносилась но всей степи и заставляла смолкать остальных перепелов.
В одну из таких запевок когда царила только вчерашняя перепелка, вдруг раздался испуганный крик Сафара:
— Коршун!
Я поднял голову и увидел в небе распластавшую крылья черную птицу. Это не был коршун. Коршун крупнее. Ястреб, наверное. Он медленно плыл над степью, склоняя крылья то в одну, то в другую сторону, словно разглядывал холмы и низины, искал что-то. За первым ястребом появился второй. Теперь они оба стали глазами обшаривать степь.
— Прячьтесь, прячьтесь! — завопил Сафар.
Он просил перепелов скрыться, чтобы ястребы не увидели их. Крик был отчаянным, молящим, нельзя было к нему не прислушаться. Но глупые перепела не поняли Сафара. Они так упоенно пели, так заливались, что ничье предостережение, ничья мольба не способны были их остановить. Они просто ничего и никого не слышали. Они слышали только себя.
Это их и погубило. Перекликаясь, перепела вспархивали над травой, приближались друг к другу. Полет перепелов необычен. Движением крыльев они издают особый звук, тревожный, взволнованный. Он несравним с шумом других крыльев, скажем, голубя или стрижа. У тех крылья хлопают или издают тихий свист. А тут трепыханье, схожее с шелестом молодых листьев на ветру. Звук ведь тоже тревожный, взволнованный.
Мы не видим полета перепелов. Не видим самой птицы. А ястреб видит. Не по голосу узнает он перепела, а по особому движению его крыльев. И как бы ни заслоняла трава пестрое перо, с высоты оно четко вырисовывается, словно горит среди зелени. На это пламя и нацеливается ястреб.
Нот он и сейчас нацелился. Стал кружить над тем местом, где сидела вчерашняя перепелка. Круг поначалу был широк, потом стал суживаться.
Сафар замахал руками.
— Эй! Эй!
Он пытался отогнать ястреба, напугать его. Напрасно старался. Хищник уже выбрал жертву. И на одном из поворотов, сложив крылья, ринулся вниз. У самой земли расправил их, полетел над травой, окунулся в зелень. Будто утонул. Но через мгновение всплыл, стал набирать высоту, тяжело взмахивая крыльями. В когтях его бился серый комочек.