Навруз
Шрифт:
— Перепелка! — чуть не заплакал Сафар. — Он унес ее…
Со всех ног друг мой кинулся к тому месту, где сидела вчерашняя перепелка. Хотел догнать ястреба, отнять певунью. Но у Сафара были лишь ноги, а у ястреба крылья. Ноги цеплялись за янтак, не пускали Сафара. Он падал, поднимался и снова бежал. Но это была уже не погоня. Ястреб давно взмыл в небо и превратился в черное пятнышко.
— Ой-ей-ей! — стонал Сафар. — Лучшую перепелку убил…
— Что же теперь плакать, — посочувствовал я другу. — Перепелку не вернешь.
—
— Чем же они виноваты? — стал я втолковывать другу истину, которую открыла мне матушка. — Ведь и ястребы — божьи создания. Они поступают так, как им велит всевышний.
Сафар посмотрел на меня с недоверием.
— Значит, и волки поступают правильно?
— Да, — не совсем твердо ответил я. — И они божьи создания.
— Интересно, что скажешь ты, когда волк примется за тебя?
Это была уже угроза. Сафар намекал на возможное посещение серыми бродягами Кушбармака.
— Не примется, с нами Арслан.
— Арслан — это все равно что ружье. Убьешь ли волка или перегрызешь ему горло — погибнет божье создание. Так ведь?
Я не знал, что ответить Сафару. Истину, которую открыла матушка, никак нельзя было применить к случаю с ястребом. Из-за ястреба выглядывал волк со своей огромной пастью и острыми зубами. А потом и тигр. Не походили они что-то на божьи создания.
Пришлось признать правоту Сафара.
— Так… — согласился я.
Гибель перепелки расстроила моего друга. Ему казалось, что ястреб унес именно ту прекрасную певунью, которой мы вчера так восхищались. Из-за нее пришли снова на Кушбармак. По подсчетам Сафара, она стоила целой коровы.
Однако не поворачивать же теперь назад. В степи много перепелок, найдется равная той певунье.
Мы принялись строить шалаш. Немудреное оказалось это дело. Сафар вбивал в землю колышки, ставил крест-накрест ветви аккурака, я собирал янтак и полынь, накрывал ими наше нехитрое сооружение. Не прошло и часа, как на голом месте выросла зеленая хижина. Днем под ее крышей мы могли спрятаться от солнца, ночью спастись от ветра. Последнее было немаловажным — ночные ветры в степи холодные, пробирают до костей.
Шалаш получился довольно большим. В нем могли свободно поместиться не только мы с Сафаром, но и Арслан. Так вначале и предполагалось. Но, посоветовавшись, решили оставить пса снаружи. Пусть караулит хижину и осла и своим лаем извещает нас об опасности.
Такое решение Арслану не понравилось. Он попытался влезть в шалаш и, когда был выдворен, обиженный, пошел к одноухому и лег рядом.
Покончив с шалашом, мы принялись косить янтак. Косят его, подрубая под корень и отбрасывая в сторону. Идешь от кустика к кустику, набираешь копенку. Дело простое вроде бы, но и оно требует умения и сноровки. Сафар оказался сноровистей меня. Пока я собирал свою копенку, он накидал целый стог янтака, высотой в два наших шалаша. Сафар сам торопился и меня подгонял.
— Скорее, скорее! — кричал он с другой стороны тропы. — К закату солнца надо еще расставить силки.
А солнце уже пересекло зенит и спускалось к краю степи. Длинными стали наши тени, вот-вот дотянутся до горизонта. Я стал догонять их. Спина моя ныла, руки отяжелели, хотелось бросить серп и лечь на землю.
Наконец солнце коснулось холмов — большое, широкое — и стало плавиться на них. Сафар первым откинул серп и побежал в шалаш за силками. Я не мог сделать и шага, силы покинули меня. Словно подкошенный янтак, упал на траву и закрыл глаза.
— Назиркул! — позвал меня Сафар. Неугомонный, он и тут не оставлял меня в покое.
Подниматься не хотелось, даже отвечать не хотелось. Я смолчал.
— Где ты, Назиркул?
Я пожалел, что связался с этим охотником на перепелов. Не нужны мне эти прекрасные певцы, не нужна пеструха, не нужна лошадь. Ног с ними!
Мои мысли Сафару были, конечно, неведомы, поэтому он продолжал орать чуть ли не на всю степь:
— Назиркул! Назиркул!
Пришлось подняться с трави и подойти к шалашу.
— Ну что тебе?
— Давай ставить силки. Ты помнишь, где вчера кричали перепела?
— Не помню.
— У тебя ушей не было?
— Были. Только я их обратил к небу, где пел жаворонок.
— Глупый жаворонок. Кому он нужен? За него не то что коровы, курицы дохлой не дадут.
— Пусть, зато он красиво поет…
— Ладно. Держи силки, идем!
Все было приготовлено: глина замешена, бороздки в земле прорыты. Концы конского волоса Сафар-чиканак клал в бороздку, замазывал глиной. Снаружи оставалась лишь петля. Умению Сафара можно было только позавидовать. Мастер на все руки. И где он всему этому научился?
Расставив силки, мы вернулись к шалашу. И вовремя. Солнце вдруг провалилось за холмы, и сразу стало темно. В двух шагах ничего не увидишь. Вроде бы мы ослепли.
— Ты здесь? — спросил я Сафара.
— Здесь.
— Давай влезем в шалаш!
Мне хотелось поскорей укрыться, отгородить себя от степи, которая в темноте казалась таинственной и страшной.
— Нельзя, — спокойно ответил Сафар. — В шалаше мы не услышим, откуда летят перепела.
Со своими перепелами он забыл, что уже ночь, что дует ветер и скоро станет холодно. Забыл, что надо поесть: с утра мы ничего не имели во рту.
О еде вспомнил не я один. Арслан уже давно повизгивал, заявляя о своем праве на кусок лепешки. Настало время ужина.
— Мы можем слушать крик твоих перепелов около мешочка с сухарями, — сказал я Сафару.
— Они хрустят, спугнут птиц.
— Что же теперь, ни есть, ни пить?
— Утром поедим.
— До утра можно умереть с голоду. Вот и Арслан скулит.
— Собака способна не есть три дня.
Сафар все знал, спорить с ним было бесполезно. Поэтому я влез в шалаш и стал искать там мешочек с сухарями.