Навстречу
Шрифт:
Журналист оплатил проезд и приник к окну. За окном проплывали унылые зимние пейзажи российской провинции. Леса сменялись полями, поля — заброшенными деревнями. В некоторых из них ещё теплилась жизнь, поднимался дым из печных труб, были протоптаны тропинки и очищены дорожки, кое-где встречались уложенные стога сена. Холод украдкой проникал сквозь городскую одежду, заставляя журналиста плотнее вжиматься в продавленное скрипучее сиденье. Убаюканный монотонной ездой, он провалился в вязкую темноту зыбкого полусна, полукошмара, чутко скользя по тонкой грани забытьём и бодрствованием, из которого был грубо вырван рычанием мощных двигателей. Журналист вскинул
– В Чечню, никак, отправляют родимых, - жалостливо предположил сзади женский голос.
– Какое, Чечня!
– авторитетно заявил голос мужской.
– В Чечне, тётя, мы лет двенадцать назад победили. В Дагестан они едут, тетя, в Дагестан.
– Врёшь ты всё, мил человек, - вмешался старческий голос, - едут ни совсем не в Дагестан, в Дагестане они уже были. Едут они в Абхазию.
– И вовсе не в Абхазию, - безапелляционно сказал женский голос, - а в Карачаево-Черкесию. У них командировка на полгода.
– Тебе-то об этом откуда известно, Марфа?
– с подковыркой спросил мужской голос.
– Хе-хе, - ехидно ответил за Марфу старческий, - знамо откуда...
– Ну, ты, пердун старый, - сказал женский голос вполне впрочем беззлобно, - ври, ври, да не завирайся. Ты надо мной не стоял, свечку не держал.
– Ещё бы, Марфа, над тобой стоят, - хохотнул мужчина, - на тебе обычно лежат...
– Кто это на мне лежит обычно? Ты, что ли, Сергеич? Или этот, что ли, старый хрыч?
– Старый конь, как говориться, - начал было старческий голос.
– И ничего не портит, - закончила за него Марфа.
– Оно, конечно, - сказал сбитый с толку старческий голос.
– Вот и молчи, - отрубила Марфа.
– Сиди тихо, Михал Ерофеич, дыши ровно, - подвёл итог спонтанной возникшей дискуссии мужской голос.
Чудеса начинались за дорожным знаком, сообщавшим, что до города Перепихонска осталось семьсот метров. Шоссе перегораживал самодельный шлагбаум, изготовленный из вкопанных в землю брёвен, строительного бруса и ступиц от грузового автомобиля в качестве противовеса. Горел костёр. У костра грелись четверо солдат в длинных кавалерийских шинелях, косматых папахах с нашитыми наискось красными лентами. Солдаты живописно опирались на длинные винтовки с примкнутыми трёхгранными штыками. На ремнях, стягивавших шинели, висели кожаные патронные и брезентовые гранатные сумки. В некотором отдалении от костра находился строительный балок, увенчанный алым революционным стягом. Автобус, скрипя тормозами, грузно просел на нос и остановился. Шофёр открыл переднюю дверцу. Двое солдат поднялись в салон. От них пахло махоркой, портупейной кожей, мокрым шинельным сукном.
– Граждане проезжающие!
– зычно провозгласил солдат, - приготовьте документы для проверки!
Журналист схватился за портмоне, вытаскивая паспорт и редакционное удостоверение.
Солдат раскрыл удостоверение.
– Петряй, - сказал солдат, зачитав вслух название газеты, - дуй за командиром, у нас тут пресса с Большой земли.
Петряй выскочил из салона и побежал к балку, путаясь в полах шинели. Из балка показался командир. Был он одет по-революционному элегантно: начищенные до блеска кавалерийские сапоги, темно-зелёные галифе, серая бекеша с чёрной мерлушковой оторочкой, защитного цвета офицерская фуражка с красной звездой на околыше. На правом боку рыжая кобура, в ней — револьвер
– Командир отдельного взвода охраны Бекетов, - представился командир, беря под козырёк.
– Лучников Всеволод Гаврилович. Журналист.
– Из столицы... К нам.., - командир придирчиво изучал паспорт журналиста.
– Из Москвы, - сказал журналист.
– По какой надобности следуете?
– Я?
– растерялся журналист, - собственно, по личной и по заданию газеты... отчасти.
– Отчасти?
– мгновенно среагировал Бекетов.
– Видите ли, - сказал журналист, - я собираю материалы для статьи о жизни в российской провинции, так сказать, в глубинке. Эта моя статья не соответствует редакторской политике нашего издания, но я всё равно решил её написать. В частном порядке.
– Замечательно, - одобрил инициативу журналиста комвзвода - И?..
– И я приехал сюда, в Перепихонск. Здесь у меня живет знакомый.
– Кто?
– отрывисто спросил Бекетов.
– Зарядько, - быстро ответил журналист.
– Улица Розалии Землячки. Дом двадцать, квартира пять.
– Зарядько, Зарядько, - нахмурился, вспоминая Бекетов.
– Сычевский!
– позвал он солдата, топчущегося у раскрытой дверцы.
– Слушаю, товарищ командир!
– Сгоняй до рации, уточни, проживает ли по адресу: улица Землячки, двадцать, пять гражданин Зарядько. Как его по имени-отчеству?
– Алексей Анатольевич, - без заминки говорит журналист.
– Зарядько Алексей Анатольевич.
– Один момент, товарищ командир.
Журналист, комвзвода, пассажиры ждут.
Сычевский бежит обратно.
– Так точно, товарищ комвзвода. Проживает.
– Извините за задержку, - козыряет Бекетов, возвращая журналисту документы.
– Сами понимаете, служба.
– Понимаю, - говорит журналист.
Командир идёт к выходу.
– Можете следовать по маршруту, - разрешающе машет шофёру. И перед тем, как сойти на землю громко напутствует:
– Счастливо доехать, граждане!
Автовокзал встретил журналиста многолюдным митингом. Духовой оркестр играл «Интернационал». С трибуны в толпу надсадно кричал оратор, яростно размахивая зажатым в кулаке треухом. Толпа отвечала оратору дружным криком и рукоплесканиями. Мимо автовокзала, толпы и трибуны, по проезжей части маршировал отряд Рабоче-Крестьянской Красной Гвардии. Впереди отряда шёл знаменосец, за знаменосцем несли транспаранты «Вся власть рабочим, крестьянским и солдатским депутатам», «Нет Учредительному Собранию!», за транспарантами шагал командир отряда. Музейная казачья шашка в инкрустированных ножнах била его по ногам. Митингующие приветствовали отряд одобряющим гулом. Командир повернул голову и вскинул ладонь к лихо заломленной набок папахе.
Красногвардейцы, в одинаковых серых шинелях, старательно отбивали шаг. Тускло блестели штыки. На груди бойцов пламенели кумачовые ленты. За красногвардейцами бежали дети с игрушечными автоматами и пистолетами. А за детьми катил винтажный броневичок (реплика-новодел), напоминающий видом и конструкцией тот самый британский «Остин», с которого швырял в массы революционные тезисы возвратившийся во вздыбленную Февральской буржуазной революцией Россию Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Пулемёты «максим» (самые что ни на есть всамделишные) в игрушечных башенках броневичка угрожающе целились в трусливо прячущуюся по подворотням гидру мировой контрреволюции.