Найди меня в лесу
Шрифт:
Мать Хельги страдала от депрессии и в конце концов повесилась на балке их недостроенного дома. Это было десять лет назад, после чего отец Хельги и стал мэром. За него проголосовали единогласно, словно пытаясь таким образом утешить его скорбь. Просто совпадение, но Урмас не мог не вспоминать об этом, тоже став мэром после смерти своей жены. Йенсен со своим тестем вообще были во многом похожи. Поэтому тот всегда показывал своё доброжелательное отношение к зятю, даже до того, как Урмас им стал, – а вот Расмуса Магнуссена отец Хельги ненавидел. Бесился от одного только его имени, не представляя свою дочь рядом с этим совсем не подходящим ей безамбициозным нищебродом, маменькиным учительским сыночком. Они даже
Отец Хельги ошибался во всём, и Урмас чувствовал это с самого начала. Магнуссен вовсе не был безамбициозным, просто не все должны с рождения мечтать пролезть в политику или заработать любыми путями побольше денег. Не был он и нищебродом, просто не нужно сравнивать всех с доходами семьи депутатов. И уж тем более он не был маменькиным сыночком – вернее, был, но совсем не так, как думал отец Хельги, а в каком-то очень извращённом, жестоком смысле, в итоге приведшем его туда, где он оказался. И если уж на то пошло, то Расмус и Хельга отлично смотрелись рядом, два ворона-одиночки, вместе способные сотворить что-то феноменальное. Магнуссен имел доброе сердце, это знали и Хельга, и Урмас. Но доброе сердце не интересовало отца Хельги, а после того жуткого убийства оно перестало интересовать и Хельгу. Она вышла за Урмаса замуж, и довольны были все: её отец, одобрявший кандидатуру, её мать, пока ещё не утонувшая в пучине болезни, которая одобряла всё, что одобрял её муж, и, конечно, сам Урмас, давно желавший красавицу Хельгу и не менее сильно – влиться в её семью. Была ли довольна сама Хельга, никого не интересовало, особенно после того, как у них родилась дочь.
Но Урмас слегка просчитался.
Во-первых, красавица Хельга после рождения Камиллы стала тускнеть, с каждым годом теряя свой лоск, словно по частицам отдавая дочери своё сияние. Хельга умерла в тридцать пять лет, но к тому времени Урмасу казалось, что она умерла давным-давно. Та Хельга, которую он знал, исчезла, когда нашла свою мать, безвольно висящую в петле. Счастье, что бабушку нашла не пятилетняя Камилла. Прабабушка, Грета Йенсен, обожала правнучку. Что оказалось очень кстати, потому что фактически Грета заменила мать Хельги.
Во-вторых, тесть, ставший мэром, занимался только дочерью и её всяческим продвижением, хотя та вовсе не собиралась идти в политику. Но у неё не было выбора. На Урмаса ему уже не хватало времени, а ведь тот рассчитывал извлечь максимальную выгоду из положения своего тестя. В итоге мэром стала Хельга, которой отец проторил дорожку, а Урмасу пришлось стараться самому, особенно после того, как перебравший тесть утонул, плавая на своей лодке в заливе Хара.
Ну и в-третьих – конечно, сама Камилла.
Иногда ему по-настоящему хотелось, чтобы она исчезла из его жизни.
13
Семья Йенсен была прописана в трёхкомнатной квартире скромной пятиэтажки, внутри, однако, блистающей шикарной отделкой и нашпигованной дорогой техникой и мебелью. После смерти матери в квартире порой жила одна Камилла – отец частенько проводил время в коттедже, который им закончили отстраивать через три дня после похорон Хельги. Тот самый недостроенный коттедж, в котором повесилась бабушка. Конечно, там всё снесли и начали строительство заново, всё-таки участок был хорошим и уже выкупленным. Зачем тратить время, продавая и перепродавая землю? Дед поддержал отца, рассуждая так же прагматично. Но Хельга долгое время противилась этой идее. В конце концов Урмас настоял, чтобы она поборола свой страх, и мама пришла посмотреть на строительство. К счастью, балок уже не было видно. Только очень симпатичный коттедж, который станет ещё симпатичнее, когда будет закончен. Он не имеет никакого отношения к тому, что когда-то случилось на этом прекрасном участке. Камилла взяла маму за руку, и тогда она сказала, что им нужно будет разбить сад. Их сад.
Дом находился за чертой города, имел отдельную подъездную дорожку и, естественно, огромный знак частной собственности. Участок, на котором не росло ничего толкового, зато летом стояли шезлонги и устраивались шашлыки, был огорожен забором и живой хвойной изгородью. Рядом стояла небольшая банька. Камилле больше не нравился этот дом: они с Хельгой так и не разбили там сад с красивыми цветами, не повесили гамак, не установили фонтан. Без матери Камилле всё это стало неинтересно. Может, она так и не простила отцу, что всего через три дня после того, как его жену опустили в землю, он с головой бросился в устройство нового дома, как будто ничего не случилось.
Может, она не простила ему и того, что с тех пор в коттедж частенько наведывались женщины, и об этом знал весь город.
Камилле нравилось быть одной в привычной квартире, а Урмасу нравилось, что не надо думать, куда деть Камиллу, пока он с подругами развлекается в сауне. Когда он говорил, что ему надо будет поработать за городом, они оба знали, что это значит. Со временем это происходило всё чаще.
Со временем Камиллу всё меньше это волновало.
Мама была её лучшей подругой, и её неожиданная и очень ранняя смерть в тридцать пять лет подкосила Камиллу. Она представляла себя в её возрасте. Какой будет её жизнь к тому времени? Где она будет жить? Кем работать? Будет ли замужем? Будут ли у неё дети? Камилла точно знала, что становиться матерью так рано, как Хельга, она не хотела.
Она хорошо училась, у неё было много друзей, но сколько из них общались бы с ней, если бы она не была дочерью мэра? Сначала Хельги, потом Урмаса. У Камилла не было ответа. Иногда ей хотелось уехать туда, где никто не знал ни её, ни её отца. И проверить. Заведёт ли она друзей там так же легко, как здесь? Будут ли они смеяться её шуткам, или она наконец поймёт, что юмор – не её конёк? Будут ли обсуждать её поведение, завышать ожидания? Камилле хотелось поскорее закончить учёбу в школе и гимназии и свалить в универ, подальше отсюда. Шансы поступить у неё были весьма неплохие, что есть, то есть, с мозгами у неё было всё в порядке.
Ну, по крайней мере, когда она не общалась с Яаном. Этот паршивец два года её игнорировал, чем только больше распалял. Единственный из всех парней, кто не хотел закрутить с дочкой мэра. Единственный, кто её интересовал. Отец как-то ляпнул, что он ей совершенно не подходит и вообще он видел его на улице с другими девчонками, на что Камилла спросила, сколько женщин за последний месяц приезжало в коттедж. Урмас вздохнул и сказал, что просто о ней заботится, но Камилла уже не слушала. Вообще-то ей не первый раз говорили, что Яан тусуется с кем-то ещё, но сам Яан всё отрицал, убеждая её, что им просто завидуют. Их паре. С Камиллой он вёл себя идеально, и её подозрения каждый раз рассеивались.
Она красила подпиленные ногти красным лаком, купленным в универмаге. Не её цвет, ей больше подходили пастельные оттенки, но Яану нравилось. Она красилась им только на вечеринки и, приходя домой, стирала. Ей раздражало, что даже жидкость с ацетоном не способна с первого раза снять кричащий лак, с каждым движением ватного диска размазывающийся по ногтю и по коже. Камилла потом долго мыла руки с мылом, словно смывая кровавые следы преступления. Иногда неприятный розоватый оттенок всё же оставался. Если бы ногти были длиннее, наверное, кожа бы так не пачкалась, но Камилла много печатала на ноутбуке – домашние задания, рефераты, рассказы собственного сочинения, – и длина была ей попросту неудобна. Она казалась ей какой-то хищнической.