Найди меня

Асиман Андре

Он развернулся и ушел.

«Нельзя так делать, а потом уходить, – подумал я, – да еще столь чопорно». Я хотел, чтобы он прижал другую ладонь к моей щеке и обхватил мое лицо, обхватил мое лицо и позволил мне быть младшим в паре, а потом поцеловал меня взасос. Я чувствовал себя так, будто мы только что были вместе в постели, а потом он перестал со мной разговаривать и просто исчез.

Это чувство осталось со мной на всю ночь, и спал я прерывисто. Было еще не слишком поздно, и мы вполне могли пойти выпить куда-нибудь еще. Я хотел побежать за

ним и предложить угостить его чем-нибудь в кафе неподалеку – лишь бы побыть вместе и не прощаться так скоро. И все же что-то меня удержало, и другой внутренний голос напомнил мне, что то, как сложился этот вечер длинного скучного воскресенья, когда я не планировал ничего даже отдаленно напоминающего эту встречу, – меня не слишком расстроило. Возможно, Мишель по опыту знал, что иногда лучше остановить прекрасное мгновение, чем поторопиться и все испортить.

Этой волшебной ноябрьской ночью я шел пешком и вел за собой велосипед: безлюдные улицы, вымощенные камнем, блестящим при свете фонарей; эффект Брассая, который мы обсуждали; мой неуклюжий поцелуй чуть ли не в ухо и то, что я был в два раза младше его, – все это поднимало мне настроение, и я чувствовал себя вполне счастливым. Возможно, он понимал жизнь лучше, чем я когда-либо смогу; и если это так, то он уже знал то, что сам я едва начинал понимать: что, возможно, я, как и он, еще не готов; и не буду готов ни сегодня, ни завтра ночью, ни даже на следующей неделе. И тогда-то до меня наконец дошло, что он, может быть, и не придет на концерт в следующее воскресенье, не потому, что не хочет, но потому, что уже почувствовал, что это я вечером следующего воскресенья в последнюю минуту найду повод не идти.

Два вечера спустя я только заканчивал мастер-класс, посвященный последней части бетховенской ре-минорной сонаты, когда вдруг он показался в дверях: он стоял, сунув руки в карманы своего синего блейзера, и выглядел слегка неуклюже для такого элегантного мужчины, хотя, похоже, не ощущал ни малейшего неудобства. Он придержал дверь для шести-семи слушателей, которые как раз выходили из зала, и, увидев, что они следуют друг за другом, не придерживая дверь и не благодаря его, широко им улыбнулся и наконец поблагодарил за чаевые. Я, должно быть, просиял. Какой приятный сюрприз.

– Значит, ты не против?

Я покачал головой. Как будто нужно спрашивать.

– Какие у тебя планы после уроков?

– Обычно я где-нибудь пью кофе или сок.

– Не против, если я с тобой?

– Не против, если я с тобой? – передразнил я его.

Я отвел его в свое любимое кафе, куда хожу после занятий с коллегами или студентами; там мы сидим и смотрим, как в это время дня по тротуарам проносятся люди: одни спешат доделать дела, другие оттягивают возвращение домой, где им придется захлопнуть дверь перед миром, а кто-то просто бежит с одного угла своей жизни до другого.

Все столики вокруг нас были заняты, и по какой-то причине, которая вечно от меня ускользала, мне нравилось, когда все посетители, будто сбившись в кучу, сидят едва ли не бок о бок с незнакомцами.

– Значит, ты и правда не против моей компании? – снова спросил Мишель. Я улыбнулся и покачал головой. Сказал, что до сих пор не оправился от удивления.

– В хорошем смысле удивления?

– В очень хорошем смысле.

– Я собирался обойти все роскошные отели с пиано-барами, – пояснил он, – если бы не нашел тебя в консерватории. Так вот просто.

– Это заняло бы у тебя много времени.

– Я дал себе сорок дней и сорок ночей и только потом собирался зайти в консерваторию, но вместо этого зашел туда сначала.

– Разве мы не собирались встретиться в это воскресенье?

– Я не был уверен, что ты придешь.

То, что я не возразил и никак не опроверг его слов, должно быть, подтвердило подозрения Мишеля. И в самом деле, наше молчание по поводу концерта в следующее воскресенье заставило нас неловко улыбнуться. В конце концов я сказал:

– У меня остались прекрасные воспоминания о прошлом воскресенье.

– У меня тоже, – ответил он.

– А кто та симпатичная пианистка, с которой ты играл? – спросил он.

– Это очень талантливая студентка третьего курса из Таиланда. Очень, очень одаренная.

– Вы так смотрели друг на друга во время исполнения, что мне стало ясно: вас связывает нечто большее, чем обычные отношения учителя и ученика.

– Да, она приехала так издалека специально, чтобы учиться у меня. – Я понял, куда он клонит, и покачал головой, притворно упрекая его за намек.

– А могу я спросить, какие у тебя планы на вечер?

Смело, подумал я.

– В смысле сегодня? Никаких.

– Разве у такого, как ты, нет друга, партнера, близкого человека?

– Такого, как я?

Мы что, в самом деле будем повторять воскресный разговор?

– Я имею в виду молодого, блестящего, безусловно очаровательного, да и очень красивого.

– У меня никого нет, – сказал я, а потом отвернулся.

Я что, в самом деле пытался его срезать? Или мне все-таки нравился наш разговор, просто я не хотел подавать виду?

– Ты не умеешь принимать комплименты, да?

Я посмотрел на него и снова покачал головой, на этот раз всерьез.

– Так что, совсем-совсем никого? – в конце концов уточнил он.

– Никого.

– Даже случайных?..

– Случайные связи не для меня.

– И у тебя их никогда не было? – спросил он, чуть ли не растерявшись.

– Никогда.

Но я слышал, каким напряженным тоном это сказал. Он старался со мной заигрывать, прощупывая почву, почти флиртуя, а я отвечал ему неприветливо, сурово и, хуже того, как ханжа.

– Но был же кто-то?

– Да.

– И почему ваши отношения закончились?

– Мы дружили, потом стали любовниками, потом она меня бросила. Но мы остались друзьями.

– А с мужчиной у тебя когда-нибудь был роман?

– Да.

– И чем закончился?

– Он женился.

– А, фиктивный брак.

– Раньше я тоже так думал. Но они вместе уже много лет. И были вместе прежде, чем начались наши с ним отношения.

Сначала Мишель ничего не сказал, но подобное положение дел, казалось, вызывало у него вопросы.