Найон
Шрифт:
Вот ситуация: и на помощь не стоит звать, и чем они могут помочь?
Догонялки без результата помалу накаляли обстановку. Дежурному, во что бы то ни стало, следовало навести порядок и не уронить лица. Кстати, лицом он чем-то напоминал Аверьянову одноклассника Сергея; как таковой, дружбы не возникло, ради одной девочки они здоровались у неё на глазах, обменивались рукопожатиями, как взрослые. Женька подсмотрел, как у неё открылся рот, когда десятиклассники здоровались за руку и отпускали шуточки.
– Женька! – парни подали голос. Хотели предупредить, что на помощь неповоротливому стражу пустились трое собратьев.
– Вижу! – Он крутил головой да покрикивал: – Старшего позовите, драться не хочу, давайте миром дело порешим.
Наверное, четверть часа и утекли, в бесполезных попытках окружить и раздавить как клопа. Тут уже до старшего дошла весточка: явились чужаки, хулиганят. И отделился справа от массива кусок стены, – как оказалось, старший занимался своим любимым делом, что-то мастерил в своей каморке, спиной отгородившись от посторонних глаз. Его раз десять теребили, не отзывался. Подумал, видно: что там может случиться важного, что я должен всё бросить и мчать без оглядки? В этом мире ничто быстро не меняется, так что успеть можно в любой день и час. Спешите медленно, и всё успеете, берите с меня пример. Но вот он разглядел момент и понял, что потревожили не зря. Больше двух минут наблюдал за попытками четверых поймать одного наглеца, смекнул, что без него точно не обойдётся, и направил стопы к рубильнику. Электричество великаны знали, оно вроде как и примитивное, да работает. По стенам, как плесень, висела система проводов, настоящая паутина. Великаны, если чего не понимали или искали совета, подходили, подключались и вызывали на связь оператора. Как бы так: Алиса, сколько мне осталось жить?
Вот тут до Аверьянова и дошло: шутки кончились. Послышался ему внутренний Голос: «Сейчас включат генератор Падающей Воды, и тебя вышвырнут из тела». Не в первый раз приходит на помощь этот Голос, несёт в себе то мужские оттенки, то женские. Знать бы, кому они принадлежат.
– Ой, не делайте этого! – Аверьянов, как заправский хоккеист, обвёл нападающих и замер у ворот. – Мы случайно попали сюда, мы уже уходим! – Реакция старшего слишком затянулась. Не поворачивая лица, великан потянул шею, как бы разминая мышцы, прислушался, повёл головой. Что-то до него дошло, и опустил медленно руку, которой собирался включить устройство.
Теперь, когда его подпёрли со всех сторон, Аверьянову пришлось смириться. Подумал только: если будут жрать, я вам наделаю такого крику, сами не будете рады.
А старший что-то уже придумал. Плавно развернулся, пригладил подбородок. Каменное лицо стало перетекать в подобие улыбки.
Гад! Что ты ещё придумал?
Великан выпростал указательный палец и ткнул в направлении шумного болтуна.
– Пой. Танцуй.
– Я? Да я вас сейчас… – Он проглотил запас слов, заметив помощника у генератора. Стоит старшему подать знак, и их песенка спета. – Ладно, только предупреждаю: голоса не имею. По пению всегда тройку получал.
Великанов эти подробности не волновали: ты пой, а мы поглядим.
Он вспомнил: школьный хор на репетициях пел такие слова:
«То берёзка, то осинка,
Куст ракиты над водой.
Край родной, на век любимый,
Где найдёшь ещё такой?.. –
Аверьянов ревел во всю мощь своих лёгких, стараясь быть хорошо услышанным и понятым… Мы уйдём, извините, что потревожили. Хотите песенку – вот, и мы пошли.
Как бы не так! Пой ещё. И танцуй. А я никогда не тан… понял, слова не помогут, лишние. И пришлось Женьке отдуваться за весь школьный хор и танцевальную группу, откуда его выгнали с треском:
– Сначала научись себя вести, потом я подумаю. – Учитель пения никак не мог забыть ту смачную снежку, которую получил в голову. Мальчишки разбежались, а Женька остался стоять, словно ноги приросли – не сойти с места. Такое не забывается, правда. Но разве это преграда? Через два месяца Женька договорился с Наташкой из восьмого, за рубль в день, она согласилась научить танцевать. На три рубля он что-то запомнил, деньги кончились – и этот институт пришлось оставить, без всякой надежды на восстановление.
Парни наблюдали за танцором и певцом, ума ни у кого недостало, чтобы достать фотоаппарат и зафиксировать факт. Они ж его потом, на привалах, просить будут: а станцуй, Женька, и для нас. Вон, как перед великанами давал, аж ботинки порвал. Станцуй, дружок, а ещё с песенкой… слова напомним: «То берёзка, то осинка…»
Понимая, что великаны согласны смотреть концерт до утра, Женька стал прихрамывать –вдруг, да сжалятся.
– Темнеет уже, как погляжу. Нам ещё под лагерь место подобрать, так вы уж не это… Одним словом, идти пора.
Старший долго смотрел ему в глаза. Со стороны прикинешь – спит или делает вид. «Эй!»
Вскинул голову. Ну, как вскинул? На лифте быстрее было бы.
Кивок мог означать лишь одно: ступай! Но на всякий случай, лучше уточнить.
– Так это. Мы пошли? – Аверьянов под ногой почуял неудобство, приоткрыл подошву. – Всё, станцевал я обувь для вас, надо идти в магазин, за новой.
Тот самый страж, которому сегодня тоже не повезло, слишком настойчиво приблизился и выдохнул, чуть не в лицо: «Иди уже! И впредь не попадайся». – У него было заготовлено одно предложение, чтобы огласить его, надо было сделать дополнительный вдох и выдох. И то, что страж хотел выдать, Женька прочёл с его говорящего лба: «Бойся меня!»
– Мы друг друга поняли, рад был познакомиться. – Аверьянов уверенней подал знак своим – уходим, и чем быстрее. Парни зашевелились, кто-то полез за фотоаппаратом. Женька перехватил руку – не рискуем, мало ли что им покажется.
Гуськом, они слетели на площадку, не особо страхуясь, никто не подумал даже, что можно шею свернуть. И только отойдя на полкилометра, парни решились на разговоры.
– Выходит, не врут сказки.
– Сказка сказке рознь. Есть поповские, а есть старые, правильные.
– Поповские – это какие же?
– Там, где русский мужик вечно беден, едва сводит концы с концами.
Группа встала на ночёвку у ручья. Пока ребята ставили палатки, Аверьянов привычно за прибор, пошёл измерять показатели.
Лёха разложил тушёнку, не открывал пока, составил из банок пирамидку. Костерок чудил и одаривал запахами, дразня; ломти хлеба, частично обугленные, выстраивались во вторую пирамиду. Не получился из Лёхи скульптор, так на хлебе набивает руку.