Найон
Шрифт:
Луна кривила рот, как герпес выскочил на губе; насмотрелась на Европу, сбежала в Сибирь, тамошних порядков наглядевшись. Чем там только не занимаются, лишь бы не трудиться. Ночью не смыкая глаз, днём отсыпаются, поэтому луну никто не замечает. Пойду я от вас, решила она. Озарила лагерь – светло как днём.
Команда заканчивала ужин, разговор не ладился. То ли дошло до парней, что Земля тяжело больна, то ли ожидания не оправдались. В прошлый раз накоптили рыбы в дорогу, с хорошим запасом и шагается веселее.
Теперь здесь можно снимать фильмы ужасов, как на чужой планете. Вроде все признаки жизни есть, а самой жизни… Хвоя обречённо осыпается, но это ещё надо присмотреться. Белка ушла, ночная птица не заглядывает. Ни ветерка, ни запаха, как при съёмках в павильоне.
– Так, может, скажешь, что таишь в душе? Увидел будущее каждого из нас, и порадовать нечем? – Сладков облизал ложку, сунул в нагрудный карман. Лёха не донёс ложку до рта, замер.
Найон чаще витает в своих облаках, не всегда слышит вопросы. Сказываются травмы головы, то прошлое, которое врагу не пожелаешь.
– Коснулся как-то разговор умирающей реки. Дачный посёлок высшего руководства.
– Это когда работал в Академии наук? – уточнил Дима.
– Взяли, им некуда деваться. Раз за помощью обратились, другой, – я и говорю академикам: вам награды и премии ежегодно, так и мне дайте заработать на хлеб. Оформите – буду консультировать. Это я такой, с шестью классами образования. Взяли, думаю, большого труда не составило. Вот тогда поехали на дачи, я понырял, осмотрелся и говорю: сделаю, а чтобы река ожила – снесите обе плотины, и тогда сами увидите, что такое живая речка. Пока наверху шли согласования, я закончил основные работы, там и познакомился с местным водяным. Честно скажу, представлял он из себя жалкое зрелище. Знаешь, это как на городском празднике обнаружить матёрого бомжа. Не зная истинного положения, мы вторглись на его территорию. Он мог испортить нам праздник, да я сумел договориться. Хочешь, мы уберём плотины и не будем канализацию сливать? Хочу, говорит. Вот мы и ударили по рукам. Мои академики обрадовались, первыми сообщили, что в речку вернулась рыба. Хозяин напоминал мне – ну, когда уже снесут плотины? К осени вопрос был решён, приехала команда и снесла. В тот день река бушевала, что-то типа подводного салюта и карнавала случилось, очевидцы рассказывали, будто видели русалку. Вот с того дня и завертелось: пригласили в Польшу, Вислу их мёртвую оживить. Как вы помните, соцлагерь имел обязанности перед союзниками, пусть себе в ущерб, но друзьям надо оказать посильную помощь. Привозят на Вислу – а там и хозяина уже нет, берега заворачивает внутрь, сползаются оба. Сама планета решила избавиться от поганой реки, останется лишь шрам на поверхности. Местные власти, как узнали, что я могу восстановить всю систему, проявили максимальную заботу. А что дурак – так этого не отнимешь! Мог и год, и два демонстрировать активную фазу, жить в гостинице, питаться в ресторане. Нет же, в три дня уложился, поставил условия, чтобы отвели канализацию полностью. Поскрипели громко, но согласились, взялись за очистные сооружения. Но Висла-то зажурчала! Как же радостны для слуха эти звуки! И тут они с предложением заплатить: назови сумму. Я говорю – хозяина у реки пока что не наблюдается, платить некому, а я… ладно, по старой дружбе, ничего не надо.
На следующий день подходит один пан и тихонько на ушко говорит: на тебя выписан расстрельный патрон. Хочешь жить – беги!
Твою мать, мне сорока лет нет, пожить не успел толком. Пришлось уносить ноги, на поезд посадили ночью, и прощай, Польша. Знал бы – заделал бы штуковину, чтобы каждый год для ремонта и обслуживания вызывали. Но уже поздно говорить и что-то менять. – Аверьянов огляделся. Как из прошлого вернулся только что. И показалось, что его рассказ этим людям неинтересен совсем. У нас, дескать, планы, а ты тут про Польшу.
А главный вопрос так и висел в воздухе, никуда не пропал.
– Ладно, раз такое дело. Или поступим следующим образом, только без обид. Есть вещи, которые запрещено озвучивать до срока. Меня просто накажут, без предупреждения. А вот этого не хотелось. Каждый раз по зубам – такое однажды надоест. Просто хочу, чтобы поняли правильно, это не прихоть. И это… надо встать пораньше. Отдыхаем.
Лёха заглянул в палатку к Найону. Тот рассматривал Солнечный кораблик, при свете фонарика.
– А вот его – ты сел и нарисовал?
Аверьянов повернулся на голос.
– Двадцать лет я его не мог нарисовать. Нижнюю сферу изобразил, а верхняя никак не давалась. В прошлом году получилось, отдал художнику. Что-то меняли, подправляли, и теперь скажу честно: он выглядит именно так.
– Можно, я с вами переночую?
– С Димой договаривайся. Я не против, воздуха хватит. Боишься чего?
– Сашка камеру разобрал, будет допоздна возиться.
Найон кивнул, а сам мысленно устремился в свои миры, куда ему постепенно открывали доступ, шаг за шагом. Люди их не видят, даже не догадываются о их существовании. В доставшихся сказках, большей частью переписанных в нужном ключе, всё равно оставались подсказки, да не всем даются. Миры эти неохотно делятся тайнами. На их исследование уходят века, и все они созданы предками – русскими жрецами. Уходили туда, чтобы сберечь знания, людей; каждый Род имел возможность отступить и, по мере сил, противостоять захватчикам.
– О чём задумался, Найон?
– Обо всём, понемногу. Пытаюсь понять, как нам подменили воду. Она изначально была минусовой, предки пили и не старели. Становились старше, но сохраняли первоначальный облик, без морщин. Нам постепенно подбрасывали чужие продукты, табак, кофе и алкоголь. Вот с этого момента и пошли необратимые изменения.
– А что с водой? – Лёжа в спальном мешке, Дима закинул руку под голову, приготовился слушать.
– Ну, вот, смотри. Её загнали в трубы насосами, с левым вращением. Мои родители ещё застали время, когда хозяйки стирали в реке. Качество воды было на порядки выше, бельё пахло свежестью. Что сегодня у нас? Накипь на кастрюлях и чайниках, отложения в стиральных машинах, ещё и порошки придумали – для умягчения. Так вот для чего в воду добавляют всякой химии! Чтобы ремонтировали, покупали новые. Извини, но высохшим полотенцем ты вытираешься, как наждачной бумагой.
Алексей дождался паузы, подал голос:
– Ты как-то говорил про паразитов, какими нас грузят через прививки. Хотелось бы уточнить кое-что. Новые сведения по ним.
Найон прислушался к звукам снаружи, выглянул из палатки. Вернулся, говоря:
– Показалось. Иногда в голове слышу что-то, не всегда понимаю, что внутри. После той переделки уже и слух не тот, и с логикой не всегда дружу. Я больше на своей волне, поэтому меня сложно понимать. Вот Лада – та меня понимает, больше слушает. Пусть бы лучше записывала.
– Так она же что-то писала.
– Далеко не всё. Я озвучил момент, и тут же забыл. Меня пичкают информацией, считают, что я её передал людям. А как же передал, если ничего не записано. Вот и шаришь по старым каналам, снова повторяешься, выуживаешь и напоминаешь. А мы разные: до кого дойдёт сразу, начнёт использовать, а кто мимо ушей пропустит. Вот так и работают паразиты, стоят на страже, чтобы мы ничего полезного не усваивали.
– Ты же дал нам способы, как вытаскивать гадов! Хотя бы эта банка без дна, кремень с йодом, и через трубку дуть.
Аверьянов поймал слова, сложил в образ.
– И ведь отличный способ, да мало кто на себе применяет. Разок попробовали – и забросили. Одна дама рассказывала, залезла в ванную, дочка помогала – удерживала банку на голове двумя руками. Три капли йода, кремень, и дули пузыри по часам, ровно пять минут. Потом водичку в тазик, в баночку и занесли под микроскоп. Лаборанты пришли в ужас: где вы взяли эту воду? Они не распознали не одну тварь, а ведь шесть лет их чему-то учили в институте, да. Но это у них микроскопы, а я сам взял увеличительное стекло, с восьмикратным увеличением. При подсветке фонарём, в тёмном помещении, сам разглядел тварей, а ведь они комфортно жили в моей голове шестьдесят лет!