Найон
Шрифт:
– Я бы с радостью, но у меня одна пара в запасе. Если с этой что, то я… Не знаю.
– У Лёхи три пары, кажись, от одной не обеднеет. Сходи тихонько.
– Ладно, попробую.
Но вернулся Дима не один, Лёха притащился следом. Напугал – выглянул из-за куста.
– Какой эксперимент на этот раз затеяли?
Аверьянов опустил в ручей ботинки, в руках, мол, ничего.
– Не спится что? – Он коротко глянул на Диму, дескать, я просил «тихо».
Тот стал оправдываться:
– Я сделал, как надо. Это чистое совпадение.
До конца ещё не понимая обстановку, Лёха сослался на голову:
– Полная перезагрузка мозга происходит, какое спать? Солнечный кораблик пока не поддаётся, я и так, и эдак.
– А ты хотел придти в первый класс и получить диплом? Потрудиться надо, правда, я и сам со справкой. Мне диплом ни к чему. – Аверьянов вернулся к воде, запустил руки. Стал шарить поблизости, не иначе, один башмак течением утащило.
– А что вы проверяете?
– Ты же видел, серебром одежду покрасило. Вот мы и подумали…
– Тревога! – Лёха первым заметил тарелку. Она зависла метрах в двуста по ручью, пилот не хотел привлекать внимания сразу, что-то затевал. Из брюха выпал шланг, усеянный светодиодами. – Сосут воду, суки!
– Наверное, серебро.
Аверьянов протянул руки к обоим, приглашая в круг. Они сцепились, уже зная, какие нужно произнести слова, вкладывая в них ярый, праведный гнев: мы поймали тебя на месте преступления, так получай!
– Сдохни, двигатель тарелки этой!
– Сдохни! Сдохни! Сдохни!
– А почему один? – Лёха просто хотел напомнить, что у тарелок встречаются и по два, и по три.
– Говорю «один» – значит, один.
Не отрываясь, они ждали изменений. На фоне тёмного, в сполохах звёзд неба, объект терялся, пока стоял на месте. Кто-то вёл отсчёт, словно отправлял в космос детище отечественного кораблестроения. Тарелка отчаянно шарахнулась в сторону, выровнялась по горизонту, снова ушла в крен. Затем, с лёгким наклоном, сверзилась на камни, хрустнуло что-то как кость куриная, объект перевалил на другую сторону скалы и затих.
– Подъём! – подал голос Аверьянов, чуть громче необходимого. Оказывается, никто и не спал, высыпали из палаток. Теперь уже довольно коротких «эй» и «тише», под крышу; это крыло скала предоставила в аренду. Сладков снимал на камеру подходы:
– Сейчас примчат, суки.
Сначала разведчик, сделал круг. Кажется, он готов был принять удар на себя, да обошлось. И тогда, вспышкой, объявился грузовик, с виду он чем-то напоминал каракатицу. В минут двадцать уложился, стал хоботом подчищать следы и обломки, но команда не могла видеть, какие повреждения получила техника.
Дима тронул Найона за локоть.
– Заметил?
– О чём речь?
– Серебра не осталось в ручье.
– Как это?
Дима показал рукав. Мокрый, и никаких изменений на ткани.
– Высосал всё серебро, получается. Пацаны, в круг! – Женя в уме подбирал слова, какие они подхватят. – Всё серебро, взятое тарелкой этой, назад. Распылим на скалы. Наша Воля!
Команде некуда деваться, повторила. Найон постоянно придумывает правила, меняет на ходу, и что? Им только подчиняться. Когда-нибудь и они будут диктовать формулы ученикам, и те старательно будут повторять, слово в слово. Это руническая речь, имеет особую силу, как и весь язык. Силы его мы ещё всей не ведаем, пока сидим в городах и довольствуемся малым. А эти грабят и грабят, слишком спешат. Знают, суки, что скоро халява кончится. Поумнеют земляне, объединятся – и беги тогда, без оглядки.
Аверьянов и этот момент прощупывает на досуге. Как-то у костра так и сказал:
– Они всё вернут! Ещё и в рабство многие к нам угодят, подлизываться и доносить друг на друга пойдут, и мы поучим, как относиться к пленным.
Сейчас у него голова была занята чем-то другим.
– Как уберутся, ты мне будешь нужен.
Дима с готовностью кивнул. Сам про себя подумал: ботинок будем ловить. Неудобно получилось, а посмотреть варианты – так и всяко может случиться. Унесло течением, тарелка всосала… На приёмном пункте будут оценивать добычу, обнаружат ботинок. По закону совести, вы должны вернуть на место, где прихватили, человек без запасной пары остался. И тогда у нас не будет вопросов.
Выждав полчаса, команда вернулась к палаткам. Аверьянов кивнул Диме, указал на ведро. Воды-то набрали до того, как.
Подошли к ручью.
– Лей, не жалей!
Что тут жалеть? Ведро – как было ведром на десять литров, больше не стало. Ручью это как капля в море.
Оба уставились на поверхность бегущей водицы. Найон выждал момент, сунул руку. Поколдовал пальцами, бормоча под нос руну воды. Вытащил руку на миг, погрузил и пошёл круги рисовать. По часовой стрелке – это на прибыль, а если что-то убрать надо, то в обратную.
Сквозь слой воды пробилось лёгкое свечение. Затем все пальцы вспыхнули серебром.
Он, довольный содеянным, отряхнул руки.
– Получилось!
– А ботинок?
Аверьянов поднялся с коленей, осмотрелся вокруг.
– Вот же!
– Ё-моё! – Помощник с радостью подхватил, совесть-то не пропьёшь. Составил пару, и они заметно отличались. Серебряный башмак и обычный, для рабочего класса. Тут и Лёха присунулся, как чувствовал, что дело каким-то образом затрагивает его интересы.
– У! Похожи на мои!
– Дарю! – Как правительственную награду, Аверьянов торжественно вручил комплект, прибавив: – Кстати, один из них может пережить твоих внуков.
– Давай угадаю с первого раза, который.
– Не угадаешь… Смотри, угадал! – Пожимая руку, Аверьянов предложил наверстать упущенное. На северо-востоке заметно посветлело.
Ровно через три часа Найон заглянул в соседнюю палатку.
– Кто хотел серебром разжиться – подъём!
Звонкое утро, голоса птиц, но большей частью незнакомые: поневоле подумаешь, что проснулись в другом царстве, хотя вокруг та же обстановка. И крыло скалы, и тропка к ручью, а вон там упала ночью тарелка.