Найти и уничтожить
Шрифт:
– Зачем такие предупреждения?
– Я выполняю свой долг, Дерябин. У вас не должно возникнуть ни малейшего желания сообщить услышанные секреты тем, кто уже перестал быть для вас «своими».
– У меня его и нет.
– Надеюсь. Кстати, чтобы подстраховать от необдуманных поступков вас и заодно для собственного спокойствия, принято решение: я иду с вами, в составе группы.
– Кто так решил, интересно? – вырвалось у Николая.
– Вы не рады, что вас будут контролировать? Ну, таков мой метод, я уже ходил за линию фронта и здесь, и в бывшей Польше. Несколько раз в составе похожих групп бывал даже на территории Англии… Хочу до конца убедиться в том, что я в вас не ошибся. Хоть такие нюансы, Дерябин, вас касаться не должны, поясню – мое решение согласовано на всех необходимых уровнях, как и состав вашей… нашей группы. Ее поведу я, хотя по легенде командовать придется вам, Николай.
– Легенде? Господин Дитрих, вам не кажется, что я слишком многого не знаю?
– Для того мы и беседуем. Вы пойдете моим заместителем, я готов к такому риску. И мне хочется, чтобы моя правая рука знала примерно столько же, сколько я сам. Не удивляйтесь, у меня в любом случае свои методы, – Отто снова глотнул коньяку. – В общих чертах задача нашей группы – устроить ряд диверсий вот по этой линии, – он провел кончиком указки линию, похожую на верхнюю часть полукруга. – Как видите, это не совсем то направление, которое выбрано для наступления. Смысл в том, чтобы множественными диверсиями отвлечь внимание противника, – капитан вновь выдержал короткую паузу, – и создать впечатление, что стремятся ослабить тыл именно здесь. Причем сил и средств для этого не жалеют. Значит, силы нужно сосредоточить именно в данном направлении. А поскольку, по нашим данным, Красная Армия находится после зимней кампании примерно в одинаковом положении с армией вермахта, обоим нужна перегруппировка. Однако в данной ситуации невозможно переместить войска по линии фронта так, чтобы, усилив один участок, не ослабить при этом другой. По плану, действия нашей группы должны привести к некоторому снижению военной мощи противника именно юго-восточнее города Курска. Действовать нужно стремительно, интервал между диверсиями соблюдаем такой короткий, какой позволит ситуация в каждом отдельном случае. Времени на подготовку мало. Потому уже с завтрашнего дня вы как старший инструктор займетесь только с теми, кто уже отобран для выполнения задания. Заодно и познакомитесь поближе. Нас будет двенадцать человек. Пока все. Или вам что-то неясно, Дерябин?
– Вопросов нет, – кивнул Николай.
– Они появятся по ходу дела. Чем больше их будет сейчас, тем проще нам станет работать, когда придет время. Но, – Дитрих в который раз щелкнул пальцами, – кое-что я хочу прояснить сейчас, – он взглянул на часы и нажал кнопку под столом. – Вы должны познакомиться еще с двумя членами нашей команды. Подозреваю – вы очень удивитесь, увидев их. И надеюсь на это.
– Надеетесь?
– Дерябин, ваше удивление потешит мое профессиональное самолюбие.
Дитриха несло, и он даже не старался скрыть это от Николая. Наоборот, ему неимоверно нравилось озвучивать свои мысли этому вчерашнему офицеру НКВД. Это должно, в конце концов, доказать парню превосходство немецкой расчетливости и логики профессионала над непредсказуемостью русских, которые не способны принимать стратегические решения, а лишь могут худо-бедно разобраться с ближайшей проблемой.
За годы работы со славянами Отто понял – они очень редко видят дальше собственного носа. И мало думают о последствиях. Взять, например, дикие пьянки: этим охота залить себя сегодня, и о завтрашнем разбитом состоянии они практически никогда не думают. Так во всем, убедился Дитрих. Ну, или убедил себя в этом, какая разница.
Дверь тем временем открылась. Обернувшись, не думая при этом подниматься со стула, Николай Дерябин не сразу понял, кто явился в кабинет по вызову капитана.
А когда разглядел их лица – сразу перестал контролировать себя.
Неожиданность встречи подтолкнула вверх, Дерябин вскочил, неуклюже задев при этом стул, пальцы правой руки разжались, перестав сжимать бокал, и тот звонко разбился об пол. Взглянув на осколки потерянным взглядом, Николай, неизвестно зачем, наступил на осколки подошвой сапога, придавил до хруста, не оставляя шансов даже мельчайшим кусочкам стекла, снова поднял глаза на вошедших.
– Мне кажется, вы встречались, – произнес Дитрих, довольный произведенным эффектом.
– Как… – Дерябин обернулся к нему всем корпусом, вдруг увидел себя со стороны, огорошенного, растерянного, неуверенного, быстро собрался, командирским жестом одернул гимнастерку, поправил ремень, кашлянул, спросил уже строже, обращаясь теперь к вошедшим и даже представляя себе ответ: – Что это значит?
– Привет, – сказал первый из вошедших.
– Хорошо выглядишь, – проговорил в тон ему второй.
2
Сумская область, район Ахтырки, апрель 1943 года
Заранее зная, о чем нужно рассказать, Роман много раз мысленно прогнал свой доклад. Потому он получился четким, конкретным, не отягощенным лишними фразами и собственными предположениями. Командиру отряда даже не пришлось задавать вопросов – ответы уже содержались в объяснениях Дробота. Когда тот закончил, Родимцев взглянул на него с уважением, и Роман был уверен: это ему не показалось в плохо освещенном командирском блиндаже.
– Ты точно в этих местах никогда не бывал раньше?
– У меня зрительная память хорошая. И потом, в лесах я с детства, считайте, умею ориентироваться. Когда бежишь из такого места, возвращаться, ясно, не хочется. Попадаться при этом тоже, вот и двигаешься осторожно. Пусть кругами, зато мимо постов. И маршрут фиксируется вот здесь, – Дробот коснулся пальцем виска. – Не специально так происходит, Игорь Ильич.
– Нам в самый раз подошло, – командир не скрывал, что очень доволен. – Получается, у нас есть проводник прямо туда, в самое пекло, к охримовскому лагерю и объекту, который приказано уничтожить.
Радиограмму из штаба Родимцев получил еще вчера вечером. Дробот, выставленный накануне в караул, наблюдал, как Полина быстрой тенью вышла из землянки, которую делила с отрядной разведчицей Таней Зиминой, пересекла поляну и скрылась в командирской.
…Если бы девушка задержалась подольше или вообще осталась, Роман уже не удивился бы – да и Родимцев не старался скрывать своих отношений с отрядной радисткой. Наоборот, Дробот чувствовал себя кем-то вроде верного мужа, последним узнавшего о том, что рогат. Хотя у него не было и не могло быть оснований на то, чтобы ревновать Полину к командиру: он и в отряде-то без году неделя, и с радисткой знаком очень коротко, и общего у них всего-то – город, где оба родились. И поговорить-то толком не успели. Тем не менее Роман сам удивился своему отношению к фактически легальному сожительству Родимцева со своей подчиненной.
Пора бы привыкнуть: на фронте подобное происходило сплошь и рядом, никого не удивляли походно-полевые жены, которыми обзаводились офицеры из числа медсестер, связисток, радисток и других женщин, оказавшихся на переднем крае войны. Дробот даже нашел такой практике философское объяснение: женщинам нужна защита не всей армии, не сотен бойцов и командиров, а одного, пусть неверного, пусть у него семья в тылу – зато он здесь, он надежный, за него можно держаться, на него можно опереться. У них в батальоне, например, даже заключались быстрые фронтовые браки, хотя новобрачные по-прежнему обитали в разных помещениях, война никому не предоставляла отдельных углов, хотя бы отгороженных цветастыми занавесками.