Найти виновных

Овсянникова Любовь Борисовна

Комната не имела окон, это показалось Александру странным, как и то, что в ней не было ни лампы, ни свечи, хотя вокруг разливался свет, море света — тугого, прозрачного, переливающегося. Стены, ограничивающие замкнутое пространство комнаты, наверное, имелись, но их скрывало клубящееся молочное марево, как и потолок. Пол тоже не просматривался за, казалось, живым туманом, что дышал, перемещаясь во все стороны. Но это все не имело значения.

Важным было то, что на столе красовались пироги, обыкновенные домашние пироги, испеченные в духовке, — с желтоватыми боками и запеченными верхами, мягкие на вид, горячие, потому что от них поднимался пар. Голод заявил о себе непреодолимо, как будто Александра накрыла мощная волна, не позволяющая дышать, увлекающая за собой в бездну. Избавиться от него можно было, лишь съев пироги. И он за них принялся.

Но вкус ощутить не успел — проснулся. Еще сжимал кулаки и бесполезно подносил их ко рту, когда понял, что это был сон.

***

Есть действительно хотелось. Голод — не тетка, — вспомнил банальное, объясняя сон. Ларисина мама — да, было такое — пекла отличные пироги. Несмотря на то что они прожили по соседству немногим менее двух лет, он успеть познакомиться с ее кулинарным талантом — она любила угощать его, так как самой есть печеное не позволяла боль­ная печень. А не печь она не могла.

Соседа в купе не было, и, оглядевшись, Александр понял, что тот уже сошел с поезда. Замечательно! Сердце затолкалось в груди безотчетной радостью, и, затопив его теплом, протаяло в сознании приятным и — почему? — спасительным: Ясенева.

6

Она стояла на перроне — притягательная и… другая. Не то, чтобы ее узнать было нельзя, но и чтобы узнать, требовалось знать, что она появится. Трудно было определить, что в ней изменилось. Чуть уменьшился рост. Или то увеличились поперечные размеры? — хотя нет, она была стройна, как и раньше. Светлое лицо почти побледнело, высокая прическа заменена старательно взбитой стрижкой. На ногах — туфли на низком подборе, по­крой одежды — чуть свободнее, чем всегда. Роскошная грудь теперь оттягивала вниз ее плечи, отчего они казались уже, а талия — полнее. На всем облике лежала печать возраста. Только спокойный и уверенный взгляд зеленых глаз оставался прежним и выдавал в ней человека умного, натуру — сильную.

И как всегда, когда она появлялась рядом, Александру стало уютно и спокойно. Все тревоги отошли во вчера, исчезли, и в душу возвратилось ощущение защищенности, мир показался неподдельно надежным.

Он вышел в тусклое днепропетровское утро, сухое от морозца. Перрон пустовал. Проходящий поезд, которым он приехал, никто не встречал. Редкие пассажиры, поджидающие пригородную электричку, жидкими группками жались у киосков. Вдоль поезда медленно прохаживались два безразличных человека в милицейских формах, рассеянно посматривая по сторонам. Ничего необычного в их облике не было: они перебрасывались редкими фразами, благодушно щурились от налетающего из-за вагонов ветерка, небрежно качая в руках черные резиновые дубинки; слышалось позвякивание наручников, угадывающихся на поясе сзади, бока курток пузырились кобурами пистолетов.

Наблюдая их, Александр обнаружил в себе проснувшееся знание чего-то тревожного, тяжелого, тайного, из которого понял одно: безразличие милиционеров, их ленца, подчеркнутая рутинная небрежность — неправда, ложь, маска. Меж тем, те двое насторожились, сбавили и без того неспешный шаг, казалось, даже уши у них зашевелились от сосредоточенного внимания. Они на миг замерли, словно голодные хищники на охоте. И исчезло их благодушие, глаза заблестели холодно и остро.

Александр оглянулся: у соседнего вагона стояла женщина и принимала из рук про­водников пачки книг, связанные в стопки, по четыре пачки в ка­ждой. У ее ног уже стояло три, и теперь она держала в руках четвертую связку. Видимо, последнюю, потому что она благодарно кивала своим помощникам и улыбалась.

— Кто ехал с грузом? — нависли над нею «стражи закона» с плотоядными ухмылками на одинаковых рожах, в которые превратились их лица.

— А? Я… — женщина растерялась.

— Мужчина ехал, — нашелся проводник. — Седьмое место занимал.

— А где он?

— Ушел, наверное, — проводник обратился к женщине, давая понять, что намерен подыграть ей в этой мизансцене: — Это же он вам привез?

— Да, — женщина, наконец, пришла в себя. — Это один из наших родителей. — Милиционеры непонимающе переглянулись, подступили к ней ближе. — Я учительница, классный руководитель, — пояснила им женщина, которой из Киева передали книги. — А это учебники для моего класса, «Геогра­фия Украины» Масляка. Понимаете, к началу учебного года тираж еще не был готов, издательство запаздывало. И теперь вот… с оказией…

— Где билет пассажира? Предъявите документы на груз!

— На груз? — ошарашено переспросила учительница, но ее уже взяли под руки с двух сторон.

Один из милиционеров окликнул проезжавшего водителя электрокара:

— Погрузи это и отвези в наш отдел.

Женщину насильно сдвинули с места:

— Пройдемте, гражданочка. Мы имеем право задержать вас на тридцать суток до выяснения обстоятельств дела.

Увидевшему эту сцену Александру стало нехорошо. Его сковал мучительный внутренний дискомфорт, как будто происшедшее на его глазах касалось его лично, как будто это над ним надругались, как будто спасения нет от тотального врага, как будто сейчас придут в движение все сатанинские силы, все не реализовавшееся зло, завопит и пойдет куражиться вся притаившаяся мразь. Острая незащищенность тысячью ножей вонзилась в душу.

— Если у нее есть при себе деньги, отберут их, а если нет — отберут книги, — вместо «здравствуйте» сказала подошедшая Ясенева и, тронув Александра за рукав, вы­вела его из оцепенения.

— Зачем? Что они будут с ними делать?

— Отдадут перекупщикам. У них этот бизнес поставлен основательно. На любой то­вар есть проверенные и надежные покупатели. Из своих бывших или из родственников.

— Рэкет?

— Конечно! А что можно сделать? Документов на право провоза груза, видимо, дей­ствительно нет.

— Разве можно все предусмотреть? Да и какой это груз? Просто купленные людьми вещи для своего пользования.

— Предусмотреть все нельзя, вот на этом подонки и греют руки. В условиях демократии обвинить че­ловека легко, а защитить почти невозможно, тем более что это никому не нужно.

— Да. А книги, скорее всего, из Киева передали с проводником.

— Наверное, — Ясенева слегка поежилась, — хотя они это делают, скорее, из добрых побуждений, чем из выгоды. Для проводников это копеечный бизнес, где-ни­будь рубль за пачку. А эти, — она кивнула в сторону удаляющейся троицы, двух бандитов от власти и трепыхающейся между ними жертвы, — возьмут, как минимум по пятнадцать за книгу. Если это Масляк, то на рынке он стоит четвертной, а то и больше. Выгодно.

— Там было не менее сорока экземпляров, — прикинул Александр.

— Считайте, ребята долларов сто под ногами нашли. — Затем, словно очнувшись, произнесла: — С приездом вас!

— Здравствуйте, — заставил себя отвлечься от грустного Александр.

Ехали они в переполненном трамвае, поэтому разговаривали мало, чувствуя, однако, что думают об одном и том же: о потерпевшей, которой сейчас несладко.

— Это была линейная милиция. Чем занимаются, сволочи!

— Сейчас все, кому дана власть, — сволочи. Этим и городская милиция грешит, — уточнила сдержаннее Ясенева.