Назад, в жизнь
Шрифт:
– Считай, что это случилось со мной во сне. Ведь так бывает, правда, когда о чем-нибудь очень долго и настойчиво думаешь?
– Ты хочешь сказать, что «очень долго и настойчиво» думала о моем проекте?
Она лишь неопределенно пожала плечом.
– Сумасшедшая... Ты просто сумасшедшая. Рехнуться с тобой можно! – Он нервно рассмеялся.
– Вот и славно. Получится двое сумасшедших. Я рада, что мои старания не пропали даром. Ведь я действительно очень старалась, честное слово... А теперь мне пора.
– Куда!?. – непроизвольно вырвалось у него. Он осекся. – А говорила, сбежала
– Я этого не говорила.
– Да, да... – Он тер виски, тщетно пытаясь привести себя в чувство. – Я провожу тебя, таинственная незнакомка по имени Одиль.
– Не надо. – Решительно поднявшись, она направилась к выходу.
– Понимаю. Ты исчезнешь, испаришься, едва скроешься за дверью.
Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд.
– Не боишься одна? Уже стемнело.
– Темноты не существует. Темнота – обман твоего и моего зрения, скрывающий дивный свет.
Они стояли друг против друга на лестничной площадке в ожидании лифта.
– А почему ты окрестила меня Фаустом? Разве я продал душу дьяволу?
– Ты прав. Это имя больше подошло бы мне. Но, к сожалению, оно мужское. – Девушка задумчиво усмехнулась. – Дьявол... Сатана... геенна огненная – все это выдумки беспомощного в своем неведении человека. Прощай!
Она вошла в лифт и, не взглянув на Тиграна, нажала на кнопку. Старый обшарпанный лифт с металлическим лязгом захлопнулся, как капкан, и начал медленно падать, дребезжа и вибрируя.
– Да куда же ты, черт тебя побери!? – донесся досадливый возглас сверху. – Как тебя найти?
Девушка не ответила и с ликующим сердцем растворилась в ночи.
ГЛАВА 2
Но стоило ей оказаться на улице, и счастливая улыбка, игравшая на ее губах, растаяла. Хотя темные пустынные улицы устраивали девушку куда больше, чем заполненные людьми, в ее взгляде появилась растерянность. Она огляделась по сторонам, пытаясь принять решение, в каком направлении ей лучше пойти, и, помедлив, побрела наугад, выбирая затененные от фонарей участки.
Громады домов зазывно и насмешливо смотрели на нее сотнями по-волчьи светящихся в ночи глаз. Там, в их оранжево-желтом уюте, гнездились люди, семьями, парами. Они вместе ужинали, пили чай, делились событиями минувшего дня, готовились к дню следующему. Удобно расположившись в мягких креслах, читали книжки, газеты, смотрели телевизор. Ссорились, мирились, любили друг друга. Кто-то сейчас сидел в кинозале или в театре, кто-то отплясывал на дискотеке. Иные глотали таблетки на больничной койке, мечтая поскорее вернуться домой. Рожденные творить, создавали свой собственный мир в тиши кабинетов и мастерских. Женщины рожали детей, нянчили их, кормили грудью, наслаждаясь великим счастьем материнства. Жизнь, коварная и бесчестная, спряталась от нее за квадратами чужих окон, отгородилась бетонно-каменными стенами, оставив ее одну на безлюдной, неприветливой улице. Одну во всей Вселенной.
Вдалеке послышались мужские голоса. Выходит, не одна она бродит в ночи. Почувствовав опасность, девушка бросилась к ближайшему подъезду, но он оказался заперт. Прижавшись спиной к холодной стене, она затаилась в густой тени подворотни. Голоса неотвратимо приближались. Трое громко спорящих, явно подвыпивших парней прошли мимо. Выждав
– Братцы-охотники! Глядите-ка, дикая козочка!
– Эй, красотка! – присоединился другой. – Ты, часом, не ночная бабочка?
Поспешно свернув в ближайший в переулок, девушка прибавила шагу. Сердце ее гулко и тревожно колотилось.
– Стой, когда с тобой разговаривают соловьи-разбойники! –За окриком последовал молодецкий заливчатый посвист.
Тот, что первым заметил «дикую козочку», видя что она ускользает, принялся подначивать дружков:
– Ату ее, охотнички! Ату!
Все трое пустились за ней вдогонку. Топот бегущих ног быстро нарастал. И по мере их приближения растерянность и испуг на лице девушки уступали место жесткой и спокойной уверенности. Понимая, что укрыться от преследователей негде, она остановилась и обернулась, чтобы не принять опасность спиной. Добежав до нее, парни рассредоточились полукругом, отрезая ей путь к отступлению. Один из них – белобрысый, здоровенный детина с втянутой в плечи маленькой головой, растопырив лапищи, пошел на нее:
– Ну иди сюда, моя козочка, - хрипло ворковал он: - Иди, побалуемся. Гули-гули-гули...
Его дружки плотоядно и хамски загоготали, уже не сомневаясь, что добыча у них в руках.
Слегка наклонив вперед голову, девушка исподлобья смотрела на белобрысого. Это был тяжелый, застывший взгляд. Детина уже готов был сгрести ее в охапку, но промахнулся, проскочил мимо и с размаху врезался в фонарный столб, крепко обхватив его. Воя от боли в разбитом носу, он силился разнять руки и не мог.
– Держи крепче!
– строгим голосом наказала девушка, пряча улыбку. – До утра держать будешь.
Его дружки, не сообразив еще, что происходит, бросились к заблудшей «козочке», и оба во всю длину растянулись у ее ног.
– Там камушки на асфальте, - подсказала она. – Много драгоценных камней. Ищите хорошенько. Вон их сколько. Вам всех и не собрать.
Парни принялись елозить на четвереньках по тротуару, старательно собирая воображаемые камни. Их лица при этом выражали алчный восторг и нетерпение. Они хватали с асфальта полные пригоршни воздуха, запихивая его в карманы, за пазуху и даже в рот. Соловей-разбойник, обнимавший столб, глухо подвывал, извиваясь всем телом. Его руки сцепились так крепко будто их намазали клеем или дегтем.
– Чтоб впредь не повадно было, - весело бросила им девушка и беспрепятственно продолжила свой путь.
Теперь она шла не оглядываясь, твердо зная куда идет. Она спешила. Однако по мере приближения к намеченной цели поступь ее замедлялась, становясь менее уверенной. На пути встали новостройки. Но они не могли обмануть девушку. Обогнув типовую пятиэтажку, она юркнула в узкий проход между облицованными бело-голубым кафелем стенами и оказалась в закрытом со всех сторон дворе. Здесь, стыдливо спрятавшись за густыми кронами узловатых деревьев-старожилов, чудом сохранился такой же старенький одноэтажный домишка. К нему-то и направилась девушка, вздрагивая и прячась в черных провалах теней при каждом подозрительном шорохе.