Не ангел

Винченци Пенни

— У нас же медовый месяц, дорогой. Мы хотим побыть вдвоем. Но в следующий раз — обязательно.

Джейми толком не понял, что это означает, но Лоренс ему объяснил. Он сказал, что у мамы с Робертом весь месяц будут половые сношения.

— Думаю, это отвратительно. В ее-то возрасте. Лучше бы позаботилась о том, чтобы не родить ребенка.

Джейми точно не знал, что такое половые сношения, но мысль о том, что мама может завести ребенка, показалась ему ужасной. Это он, Джейми, был ее ребенком, она сама всегда так говорила. Зачем же ей другой ребенок?

Селия

стояла в церкви, держа за руку Джайлза, и не могла решить, как ей быть: петь о младенце в яслях, слушать хор, смотреть на эти ясли, а ведь всего лишь два часа тому назад она… Нет, не думать об этом. Не думать.

— Смотри, — шепнула она Джайлзу, — смотри, вот они выходят со свечами.

В церкви было очень темно… и в комнате тоже было темно. В комнате Сильвии. Слишком темно, чтобы что-то можно было разглядеть. Все эти тени. Невозможно.

Джайлз сжал ее руку, взглянул на нее, улыбнулся. Сильвия тогда тоже сжала ей руку, очень слабо, и прошептала: «Спасибо…» За что? Ни за что. В самом деле, ни за что. Просто за сочувствие к ней и ребенку. Ее мертвому ребенку. Ведь он мертвый. Совсем мертвый. Тихий, и белый, и умерший сам по себе. С ее помощью. Девочка, это была девочка, как Селия и говорила. Маленькая девочка с милым личиком. Чересчур маленькая. Она слишком рано родилась.

Сын Девы Марии был толстым, румяным и веселым. Не маленьким, не рано родившимся. Не на шесть недель раньше срока. Дева Мария улыбалась. И Сильвия, когда все было кончено, тоже улыбнулась, наклонившись и поцеловав дочь на прощание, улыбнулась сквозь слезы.

— Все к лучшему, — сказала она, — бедное дитя.

Да, так было лучше: младенец все равно бы не выжил. Даже если бы девочка родилась живой, все равно — так сказала акушерка.

У нее на спинке зияла ужасная рана, а ножки были переплетены вместе, буквально обернуты одна вокруг другой. Но личико у нее было красивое, мирное и почти улыбающееся. Селия знала, что никогда не забудет его, это личико. Пока сама жива.

В тот день Селия сказала Сильвии, что, возможно, заедет к ней. Она предвкушала их встречу: лицо Сильвии, когда та откроет корзину с подарками. Селия сидела в машине, волнуясь, как дитя. День обещал быть чудесным, а вечером состоится рождественская служба. Да, в этом году Селия могла всем этим наслаждаться. В конце концов, Рождество потому и празднуется!

Когда Селия вышла из машины, какой-то человек, которого она никогда раньше не видела — наверное, Тед, — сидел на ступеньках дома. Это был крупный, плотный мужчина, он взглянул на нее и попытался улыбнуться.

— Вы леди Селия? — спросил он, как будто можно было в этом сомневаться, как будто сюда то и дело приезжали на больших машинах с собственными водителями.

Да, сказала Селия, это она, и привезла им кое-что к Рождеству.

— У нее началось, — сказал мужчина. — Она рожает. Слишком рано. Она… У нее только что началось. Пару часов назад. Мне пришлось искать повитуху, и она сказала, что все не так, как у нашей соседки Верил, что все плохо, она так и сказала, повитуха. — Мужчина был страшен, мертвенно-бледен, и его трясло.

— О

господи! — воскликнула Селия. — Господи, как жаль, я сейчас же ухожу. Вернусь завтра, когда все закончится.

— Нет, — возразил мужчина, — нет, она сказала, что, если вы приедете, не могли бы вы зайти к ней. Она сказала, что это… ей поможет.

— Но…

— Пожалуйста, — попросил мужчина, — она в этот раз так боялась. Не знаю почему.

Селия взглянула на него. Она почувствовала, что и сама испугана.

— Мама, мама, можно пойти посмотреть на младенца?

— Нет, дорогой, нельзя. Ты уж прости…

— А вот другие дети…

Что ж это она говорит? Она снова думает о другом ребенке — о ребенке Сильвии. Не о том младенце, что лежит в яслях. Селия глубоко вздохнула и улыбнулась Джайлзу:

— Да, конечно можно. Прости, дорогой. Мама задумалась. Ну, пошли, посмотрим на младенца. Бери свечу.

Они подошли к яслям и постояли в очереди, чтобы поставить возле них свою свечку. Селия взглянула на младенца, лежащего в яслях, — на улыбающегося, розовощекого младенца.

Вот так же она смотрела на другого младенца — девочку, тихую и белую, у нее на руках. Всего несколько минут, как она есть, и уже несколько минут, как ее нет. Повитуха, миссис Джессоп, пыталась ее оживить, массировала грудку, дышала в маленький ротик, но не помогло. Малышка просто лежала вот так, белая и тихая, словно в ней что-то сломалось. Как в кукле. Миссис Джессоп передала девочку Селии и нетерпеливо заковыляла вниз по улице к своему дому, чтобы принести еще полотенец и газет.

— Я им говорила, чтобы готовили побольше, пора уж знать! — ворчала она. — Побудьте с ней, ее нельзя оставлять.

— Все к лучшему, — сказала Сильвия с отвагой отчаяния, лежа в кровати и глядя снизу вверх на Селию. — В самом деле, это к лучшему. Я знала, что-то не так. Могу я… Дайте мне подержать ее. Всего минутку.

Селия осторожно протянула Сильвии дитя. Миссис Джессоп завернула новорожденную в полотенце. Селия все время думала о приготовленной для нее шали, ловя себя на глупой мысли, что малышке будет в ней теплее. Сильвия взглянула на дитя, погладила его по лицу.

— Бедная моя малютка. Взгляните на нее, на ее ножки, ох, какой ужас. Я знала, я так и знала, разве я вам не говорила?

Селия подтвердила — да, говорила.

— Слава богу, слава богу, что она умерла… Господи помилуй.

Сильвия заплакала, вначале тихонько, затем все громче. Селия чувствовала себя абсолютно беспомощной, она не знала, что ей делать перед лицом такого горя, поэтому просто стояла и смотрела на них, Сильвию и младенца, и сама плакала.

И вот тут-то это и произошло. Да и вправду ли произошло? Там было так темно, так плохо видно. Но ей вдруг показалось, что маленькая грудка дрогнула. Или это мигнула лампа? Мерцая и покрываясь мокрыми бороздами на холодном зимнем ветру, рвущемся в дверь. Или только показалось, что она дрогнула? Конечно, конечно, такого не могло быть. Но затем это повторилось. Грудка вновь дрогнула. Теперь это увидела и Сильвия. А затем последовал еле уловимый вздох.