Не ангел

Винченци Пенни

— О господи, — прошептала Сильвия. — Не может быть.

Она взглянула на Селию и совершенно спокойно, словно абсолютно здоровая, стоя на своем обычном месте и выжимая белье или нарезая хлеб, спросила:

— Вы поможете мне?

И Селия ответила так же спокойно:

— Да, помогу.

Все, что она сделала, — подала Сильвии подушку. Чтобы положить ее на младенца.

— Мамочка, поставь свечу. Ну же!

— Извини, дорогой.

— Сюда, вместе со всеми.

— Извини. — Селия поставила свечку.

Они все ярко мерцали… Блестящие, золотые, множество свечей.

Свет мерцал, как и в той комнате. Да, наверное, они обе ошибались. Конечно, ошибались. Девочка вообще не дышала. Просто не могла дышать. У нее были завязанные узлом ножки и поврежденный позвоночник, и она родилась мертвой. Она не дышала. Думать, что было иначе, просто сумасшествие. Повитуха пыталась ее оживить — и не смогла. В любом случае малышка бы не выжила, потому что долго не дышала, и мозг ее наверняка был поврежден в результате кислородного голодания.

Появилась миссис Джессоп, крайне раздраженная тем, что Сильвия сама держит ребенка и новорожденная теперь укутана в шаль, а не завернута в изношенное полотенце.

— Я ведь отдала ребенка вам, — сказала она Селии. — Что тут происходит?

— Ничего не происходит, — ответила Селия. — Миссис Миллер захотела подержать девочку. Это совершенно естественно. Это утешило ее. Я дала ей подержать новорожденную. И укутала ее в шаль. Шаль принесла я, это рождественский подарок.

— Ладно, а теперь я это заберу, — проворчала миссис Джессоп. — Я должна это забрать.

— Ее, а не «это», — резко сказала Селия. — Это девочка. Дитя — девочка.

— Кто бы там ни был, — буркнула миссис Джессоп. — Он мертвый. Так что я должна его забрать.

— Да, — сказала Селия, — правда: она действительно мертвая.

— Почему ты плачешь? — спросил Джайлз.

— Я не плачу.

— Плачешь.

— Что-то в глаз попало.

— Бедная мамочка. Давай вернемся на наши места. — Сын снова заглянул в ясли. — Младенец спит?

— О да. Я думаю, да.

— Его глазки открыты.

— Знаю. Но думаю, что он спит.

Билли тоже спросил ее, когда она уходила:

— Младенец спит?

Он стоял на ступеньках у другой двери, желая знать, что произошло.

Было трудно отвечать, но Селия знала, что должна ответить — это все, что она могла сделать для Сильвии и Теда: рассказать о случившемся детям.

— К сожалению, Билли, — сказала Селия, опускаясь на ступеньки и усаживая его к себе на колени. Он был крупным мальчуганом. — Боюсь, что ребенок умер. Очень печально. Это маленькая девочка, и она… она была очень больна. А твоя мама чувствует себя хорошо, — добавила Селия, — и чуть позже ты ее увидишь. Когда она немного отдохнет.

Внезапно Селия поняла, что ей самой необходимо немного отдохнуть. Она и вообразить не могла, что когда-нибудь ей снова доведется почувствовать такое крайнее изнеможение.

Глава 6

На

докторе был черный галстук. Когда он вошел в комнату, выражение его лица было безрадостным. Господи, подумал Оливер, случилось что-то ужасное. Ему в голову вдруг пришла дикая мысль, что в своем кабинете в родильном доме доктор хранит черный галстук, всегда готовый к трагедии. Смерти младенцев, смерти матерей. А ведь в случае двойни возможно и то и другое. Оливер поднялся ему навстречу, собираясь с силами, чтобы выслушать. Пусть это будут дети, Господи, пожалуйста, пусть это будут дети.

Доктор улыбнулся, нет — просиял, протянул ладонь и энергично пожал руку Оливера. И тот вдруг понял: черный галстук — это дань королю. Сегодня утром скончался король. Переживая за Селию, он совсем забыл об этом. Их король — жизнелюб, сибарит, дамский угодник — умер: да здравствует король! Но…

— Отличные новости, — сказал врач. — Девочки. Близнецы. Абсолютно одинаковые.

— А моя жена?..

— Замечательно. Справилась отлично. Молодец, просто молодец. И уж сейчас, конечно, на вершине счастья!

— Я могу войти к ней?

— Можете.

Оливер тихонько толкнул дверь и взглянул на Селию. Она лежала в груде кружевных подушек, бледная, с темными тенями вокруг глаз. Она лучезарно улыбнулась мужу:

— Ну не чудо ли? Ну не умница ли я? Ты только взгляни на них, Оливер, взгляни какие красавицы!

— Сейчас. Сначала на тебя хочу посмотреть. Дорогая моя. Моя самая-самая дорогая. Слава богу, ты в порядке! Доктор сказал, что ты держалась молодцом.

— Да, я держалась молодцом, — весело ответила Селия, — но все было куда проще и легче, чем с Джайлзом. Несмотря на то, что их двое. И мне дали отменную затяжку хлороформа.

Оливер внутренне содрогнулся. Он не был физически стойким и, по правде сказать, вообще не был храбрецом ни в каком смысле слова. А когда он думал о том, через что же приходится Селии — да и любой другой женщине — пройти, чтобы принести ребенка в этот мир, то чувствовал благоговейный трепет.

— Я тебя так люблю, — просто сказал он.

— И я очень люблю тебя. Ну, посмотри же на них, Оливер, ну же!

Он подошел к двум колыбелькам, стоящим бок о бок. Из-под груды одеял на него смотрели два совершенно одинаковых личика: невидящие темно-синие глаза, густые темные волосы, крохотные, как розовый бутон, ротики, мило шевелящиеся пальчики, похожие на маленькую розетку листа.

— Они прелестны, — сказал Оливер, и голос его дрогнул.

— Правда же? Я так горда, так горда! Так рада, так взволнована, и… и все на свете. Сказать тебе, как, мне кажется, их надо назвать?

— Скажи.

— Венеция и Адель.

— Почему? — улыбнулся Оливер. — Очень мило, но почему именно так?

— Венеция в честь города. Потому что там они были зачаты. А Адель — потому что так звали мою бабушку. А ее назвали так в честь младшей дочери Вильгельма Завоевателя — ее звали Адель, и она вышла замуж за Стефана де Блуа и стала святой. Сплошь добрые знаки.