Не ангел
Шрифт:
— Да, — неуверенно произнес Оливер.
Он знал, что спорить с Селией бесполезно: похоже, она уже твердо все решила. А имена и впрямь были милые. Сам он выбрал бы другие, возможно, более привычные, более английские. Но, в конце концов, жена их родила — ей и выбирать имена.
— Дорогой, пока я их рожала, я думала о том, что нам нужно издать справочник имен. Что-то вроде словаря. Как ты думаешь? Каждая будущая мама купила бы такой. Я считаю, это было бы здорово!
— Селия, — сказал Оливер, садясь на постель. Он взял ее за руку и откинул ей волосы со лба — Селия, как ты в самом деле умудряешься размышлять о книгах и издательских делах, когда только что родила двойню?
— И правда, Оливер, — ответила она, — я непрестанно думаю о книгах и об издательстве.
Оливер недоверчиво посмотрел на жену. Видя, что последние несколько месяцев она находилась в приподнятом настроении, он надеялся, что ей и дальше захочется перестроиться на домашний лад. Но, видно, он ошибся, раз Селия завела разговор о работе спустя всего час после родов. Конечно, не надо бы. Не должно так быть. Оливер так надеялся, что жена не станет торопиться с выходом на работу. Ведь Джайлзу тоже понадобится внимание: ему будет трудно выдержать вторжение чрезвычайно властной силы в его безмятежный, уютный, эгоцентричный маленький мир. И еще: Оливер никогда не был в точности уверен, действительно ли ему нравится, что Селия работает в «Литтонс», или же нет. У жены было полно хороших идей, она обладала сильным чутьем; казалось, она инстинктивно схватывает все, что касается издательского дела, зная наперед, что пойдет хорошо, а что плохо. Но Оливер все время чувствовал угрозу себе в ее присутствии, некую ущербность собственного авторитета, посягательство на таинство его полномочий главы. Селия так ясно излагала свои взгляды, так ловко парировала все контраргументы, которые, как правило, выдвигал он сам, что ее практически невозможно было одолеть. И уже до начала спора Оливер знал, что проиграет.
Дело не в том, что он не любил работать с женщиной: он всегда работал с ММ, и ему нравились ее таланты и ясный ум. Но работать с собственной женой оказалось эмоционально сложно, потому что тяжело было отвлечься от интимного знания друг друга, отбросить прочь домашние споры и сопротивляться личному давлению. Однако и спорить с ней об этом тоже не имело смысла: если Селия захочет, то вернется. Оливер это прекрасно знал.
— Девочки-близнецы! — воскликнул Джаго. — Вот это да! Ох и дадут же они им прикурить, помяни мое слово!
— Это точно, — согласилась ММ. — Там уже и так весь дом стоит на ушах, как я понимаю.
— Вот кого мне жаль, так это того малявку, который там имеется. Немного у него шансов на внимание, верно говорю? Этот малец теперь никому не нужен.
— Нет, ты не прав, — возразила ММ. — Селия и Оливер — прекрасные родители. Уверена, они и сейчас очень внимательны к Джайлзу.
— Девочки-близнецы! — воскликнула Дженетт. — Это просто чудно, чудно! Как их назвали? Мальчики, у вас две новые кузины. Две маленькие девочки. Вы хотели бы повидаться с ними?
— Не знаю, — сказал Джейми.
— Нет, спасибо, — заявил Лоренс.
— Нет, спасибо, — повторил Джейми.
— Милый Джек! Хотя я что-то сомневаюсь насчет крестного отца…
— А почему нет? Он их дядя.
— Оливер! Крестные должны оказывать на крестников хорошее влияние. Шучу, конечно! Без сомнения, он может стать крестным, как только мы найдем какую-нибудь весьма солидную персону, чтобы немножко его уравновесить. Когда он отправляется в Индию?
— В августе.
— Вот и прекрасно. У нас полно времени на крестины.
— Два ребенка! — удивился Джайлз. — Почему два-то? Нам бы и одного хватило.
— Дорогой, это же будет очень весело.
— Нет, не будет.
— Почему?
— Потому что они будут
— Не глупи, Джайлз. Конечно, они захотят с тобой играть.
Джайлз посмотрел на мать. Его маленькое личико стало подозрительным.
— Нет, не захотят.
— Прости, дорогой, но я ничего не могу поделать. Пришли к нам две девочки — две девочки и останутся. Они очень милые и красивые, и нам очень повезло, что они у нас появились.
Джайлз ничего больше не сказал. Как и его отец, он научился не спорить с матерью. Но он был очень расстроен. Младенцы уже успели занять почти всю детскую и большую часть времени Нэнни. Кроме того, появились еще две няньки, ни одна из которых Джайлзом особо не интересовалась, и еще одна тетя, которой до него уж точно не было дела. Все, кто приходил к ним в дом, — его тетя, бабушка, мамины друзья, даже его, Джайлза, собственные друзья со своими нянями и мамами — только и болтали о том, как чудесно иметь двойню, как это необычно, какие они особенные, восхитительные и красивые.
Единственный человек, который, казалось, понимал, что Джайлз должен при этом чувствовать, был его дед. Он взглянул на близнецов и сказал:
— Очень мило, — после чего повернулся, подмигнул Джайлзу и добавил: — Ужас, какие скучные эти младенцы, верно? А два младенца — двойная скука. Пойдем-ка прогуляемся вдоль речки, посмотрим на лодки.
Джайлз был ему страшно благодарен.
Все, на что способны глупые близнецы, — это плакать и просить есть. И у мамы теперь тоже совсем не хватало на него времени, она постоянно суетилась над ними — вот они заплакали, вот улыбнулись, вот дотронулись друг до друга — и говорила, что сама едва может различить их. На их одеяла, пледы и кроватки приходилось пришивать или прицеплять маленькие ленточки, чтобы было ясно, кто есть кто: белую — Адели, желтую — Венеции. Однажды Джайлз исхитрился поменять их местами: то была его маленькая месть за все неприятности, которые он терпел от близнецов. Ему нравилось думать, что они вырастут с неправильными именами. Но Нэнни это заметила. Наверное, потому, что у Венеции на попке была такая штучка, которую называют родинкой. Так что ленточки водворили на место. Никто Джайлзу ничего не сказал, но он боялся, что Нэнни его заподозрила. Но она повела себя самым чудесным образом, очевидно понимая, что мальчик поступил так скорее в обиде на свою судьбу, нежели из дурного отношения к своим одинаковым сестрам. Впрочем, ничто не изменилось: Нэнни по-прежнему была слишком занята, чтобы, как раньше, подолгу играть с ним. А Джайлз по-прежнему скучал, прильнув к окну детской и слушая, как плачут близнецы.
Слава богу, скоро он пойдет в школу.
— Близнецы! — воскликнула Сильвия. — Девочки-близнецы. Чудесно, леди Селия!
Она сумела улыбнуться, хотя готова была расплакаться. Ей почти все время хотелось плакать в эти дни. С тех самых пор, как родилась и умерла ее бедная крошка, Сильвия с трудом справлялась с собой. Барти сводила ее с ума постоянным ревом и попытками выбраться из высокого стула. Когда же ей это удавалось, начинались бесконечные беды, в которые она попадала, так что не было никаких сил с ней справиться. Остальные дети шумели все сильнее и сильнее, ели все больше и больше, и все больше и больше приходилось на них стирать.
Тед приносил в дом кое-какие деньги, которых хватало, чтобы свести концы с концами, но было кое-что еще: он начал выпивать. Не много, но каждую субботу, и вполне достаточно, чтобы поведение его менялось. Он становился не таким добрым. Несколько раз Тед ударил Билли, когда тот нагрубил ему. И Теда уже тянуло выпить. Каждую субботу. Сильвия до ужаса боялась снова забеременеть. Каждую ночь, когда она, совершенно измученная, наконец засыпала, ей снился младенец — маленькое тихое личико и перекрученные ножки, — и она просыпалась в слезах. А вновь заснуть не получалось. Тед храпел, а в голову лезли тревожные мысли. Она была предельно утомлена, гораздо больше, чем всегда, постоянно. Это было ужасно.