Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
Шрифт:
Может быть, в том и смысл, что всё случилось сразу и вместе?
Та жизнь, какая ни была, закончилась окончательно пять минут назад. Если вернётся – то уже будто и не всерьёз. Зато началась новая, где чужой город, чужая страна, чужое время. А между ними связующее звено – именно эта прелестная, невыносимо красивая, столь же умная баронесса Витгефт. Никого подобного ей он прежде не встречал. А сравнивать было с чем.
Вспомнились вдруг слова из песни Визбора:
Но даже дожив до седин,Мы гоним с усмешкою осень:«Мадам,Ему-то, слава богу, не сорок восемь, только сорок один через три месяца будет, а Герте, она сама сказала – двадцать три. А то и двадцать четыре, что вероятнее. Так какие наши годы?
Ляхов с Людмилой стояли позади, Вадим тоже непроизвольно взял официально объявленную невесту за руку. Смотрели на проспект, с изредка скользящими через световые пятна фонарей такси и лимузинами.
– Кажется, выходит лучше, чем ты спланировал, – шепнула Вяземская.
– Не знаю, лучше или хуже, но выходит. Герцог Бэкингэм за куда более страшненькую женщину, королеву Анну, интересы Отечества продал, а у нас всё наоборот. Только ты что думаешь, у них всерьёз может получиться?
– Вот это меня совершенно не волнует, – несколько резковато, на взгляд Вадима, ответила Людмила. – Вы с Секондом ей задание дали – она его исполнит «любой ценой». Цена эта, в её и твоём понимании, – несколько разная. Ты, со своими патриархальными взглядами, до сих пор уверен, что девушке с мужчиной за деньги или «по работе» спать неприлично. Нас же учили, с четырнадцати, наверное, лет, что это просто один из методов нашей работы. Иногда языком цели добиваешься, иногда кулаком, выстрелом, иногда – этим. Я уже говорила – для тех, кем мы были на Таорэре, понятие морали, совести, как внутреннего императива, отсутствовало вообще. Здесь, спасибо Майе, Наталье Андреевне и службе в отряде, всё изменилось.
Я понимаю, ты её сейчас со мной сравниваешь, – проявила Вяземская специфическую проницательность. – Сразу скажу: успокойся. Я теперь таких заданий выполнять не буду. Да и некому их больше отдавать. Если не передумаешь – в отставку подам, только мы вдвоем будем решать, что мне делать, чего не делать. Заметил – при всей своей «подготовке» с тобой я не легла. Хватило урока с пистолетом. Теперь – только когда ты с меня фату и белое платье снимешь. О другом и не думай. По рукам получишь как минимум. А за Герту не беспокойся.
Мятлев обернулся, сияя улыбкой. Очередная цитата вспомнилась Ляхову: «Тихоокеанский закат освещал их лучезарно-пьяные хари» [147] . Здесь закат был московский, остальное – очень похоже.
– Спасибо, друзья. Хорошо, что вы меня заранее не предупредили, а то бы я, чего доброго или недоброго, сопротивляться начал, в сомнения впадать. А раз уже всё так – давайте пользоваться случаем. Я по оперативной необходимости минимум сутки свободен.
«Что же я с тобой сутки делать буду? – подумал Вадим. – А впрочем, пойдёт. До полуночи по столице погуляем, с утра, чтобы сохранить видимость служебных занятий, какую-нибудь бумагу составим, о согласии на сотрудничество при полном непротивлении сторон, не имеющую юридической, но с большой моральной силой».
147
См. «Записные книжки Ильфа».
Чтобы сразу ввести гостя в текущие жизненные реалии,
За три часа они объехали город по Садовому кольцу, в отличие от предыдущей реальности сплошь обсаженному вековыми деревьями, всего лишь четырёхполосному, с прогулочной аллеей посередине. Поднялись на Воробьёвы горы, полюбовались панорамой города без «сталинских» и прочих высоток, зато с пресловутыми «сорока сороками» церквей и колоколен, среди которых и «Иван Великий» не так уж выделялся.
Мятлев не переставал восхищаться, адресуясь исключительно к Герте, по его мнению – аборигенке. Она не спорила, но конкретностей на всякий случай избегала.
И она, и Людмила всё время посматривали по сторонам, фиксируя, как к их слишком смелым, для другой реальности приспособленным нарядам относятся окружающие. С интересом относились, безусловно, да и то не поймёшь, сами платья их удивляли или девушки, скорее полураздетые, чем одетые, по здешним меркам. В общем, ажиотажа ничуть не больше вызвали, чем в советское время какие-нибудь французские актрисы, гости Московского кинофестиваля. Наверняка многие девицы их возраста, да и лет на десять старше, постарались запечатлеть в памяти и покрой платьев, и материал, и высоту «шпилек», чтобы завтра же кинуться к знакомым портнихам и в модные магазины.
Когда, наконец, окончательно стемнело, они отпустили такси на Триумфальной площади. Пешком прошлись по нарядной Тверской, хотя в этом мире она главной улицей не считалась. Вся шикарная жизнь сосредоточена в секторе между нею, Лубянкой и Красной площадью. А самые дорогие и модные заведения – на Петровке, Кузнецком мосту, Неглинной и в прилегающих переулках.
Мятлев успел как следует проветриться, да и проголодаться, пообедать он прошлый раз толком не успел, увлечённый дискуссией и выпивкой с Ляховым, а более всего – Гертой.
– Где бы нам устроиться? – риторически вопросил он Вадима и сам ответил: – А вот можно и здесь, – он указал на открытую веранду ресторана между гостиницей «Метрополь» и стеной Китай-города. – Что удивительно – совсем почти всё как в моей молодости, почти ничего не изменилось. Только намного лучше. Пойдёт? – И вдруг забеспокоился: – Как у нас с деньгами? Я, сами понимаете, – пас.
– Сегодня Люда банкует, – успокоил его Вадим. – У неё здешних денег больше, чем у меня наших.
Под хороший «живой» оркестр, составленный из пяти девушек в белых костюмах и ударника в чёрном смокинге, Мятлев снова то и дело приглашал потанцевать Людмилу и Герту по очереди, чтобы никому из них не обидно было и, наверное, чтобы «почувствовать разницу». Странно, что при почти одинаковых формах и сравнимой красоте лиц Вяземская вызывала у него чисто эстетические чувства, Витгефт же – возбуждала всё сильнее и сильнее. Почти что уже до неприличия.
Ляхов никогда особенно не увлекался танцами, особенно в общественных местах, поэтому чаще оставался за столиком. Заодно и получал возможность поговорить то с одной, то с другой напарницей без свидетелей.
Когда Мятлев (а уж он-то танцевал высококлассно) повлёк Вяземскую на очередное танго, Вадим ровным, но отчётливо командирским голосом сказал Герте, что она вправе вести себя, как считает нужным, но задание остаётся в силе, и, если что, он вправе её отстранить. А дальше пусть со своим начальством разбирается.