Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
Шрифт:
– Изящно, подлец, выражается. Но я скоро разберусь, какие у него там «глубины». Ещё Марк Твен развил мысль, доходчиво изложенную на долларовой бумажке: «В бога мы веруем, остальное наличными». И, как ни странно, фамилии вполне второстепенной героини «Чёрного обелиска» вполне хватило, чтобы не только вызвать сей назидательный пассаж, но и посеять в вашей же душе «сурового солдата, не знавшего слов любви», именно ту мысль, которую я и намеревался. – Ляхов уже откровенно веселился. – Кстати, а последняя моя цитата откуда?
– Не помню, – буркнул Мятлев, допивая коньяк. – Я не Литературный институт заканчивал.
– Так я тоже – «не».
Суть же моей мысли, Эрихом Марией [146] навеянной: если ты сам по себе нашей баронессе не понравишься, ко мне никаких претензий. Договорились? Помнишь, чего «друг моего детства Костя Остен-Бакен хотел добиться от подруги моего же детства Ольги Зайонц»?
– Любви, – зло бросил генерал, уже доведённый Ляховым до той самой степени «белого каления», что рекомендовал Александр Иванович Шульгин для таких ситуаций. Ничего ведь «такого» не сказал, одни общеизвестные цитаты, а результат?
146
Ремарк, Эрих Мария – немецкий писатель (1898–1970). Автор «культовых» в 60-е годы книг, которые почему-то, явно во вред себе, советская власть издавала массовыми тиражами. За исключением тех, где слишком явно поднималась «еврейская тема».
– Очень правильно. С данной секунды и до указанного тобой момента я буду у тебя «в подтанцовке». Пора бы и отдохнуть, «как встарь, по-настоящему».
– Слушай, за…л ты меня своими цитатами. Эту я ещё помню, «Хищные вещи…». Но лучше пошли, не доводи до греха.
– Пойдём, – с чувством отчётливого облегчения сказал Ляхов. Клиент отработан по полной программе. Теперь его несколько часов лучше не трогать, предоставив обстоятельства свободному течению. – Напоследок скажу, как товарищ товарищу. Герта – девушка. В физиологическом смысле. Увы, характер, плюс суровые реалии военной службы. При этом она не только баронесса, но и миллионерша. Намного богаче меня, к примеру. Миллионерша, за девяносто рублей жалованья подпоручика «стойко переносящая все тяготы и лишения». У нас в благословенном Отечестве мало кто такими принципами руководствуется. Вот из такой вводной и исходи, генерал-майор. Но если за рамки выйдешь, лечиться будешь за свой счёт. И долго…
Официант с чувством глубокого удовлетворения воспринял уход чересчур серьёзных гостей из-за своего столика. Не поглядев на счёт, абсолютно честный на сей раз, они вложили в папочку ещё и голубенькую тысячу чаевых. Совсем неплохо за три минуты реальной работы.
Вяземская и Витгефт настолько погрузились в собственные разговоры, к службе, кстати, отношения почти не имеющие, что возвращение мужчин восприняли без всякой радости. Охранять их безопасность издалека было даже удобнее, а девичьи слова и пересмешки в чужих ушах не нуждаются.
Но
И без всяких банальностей и пошлостей. Не стал ладошку или плечико девушки трогать. Напротив, сделал лицо, подобающее сорокалетнему генералу, тёртому и битому жизнью, дочек, может, того же возраста имеющему.
Вадим наблюдал с интересом. Разные он школы «охмурителей» видел, чем же этот блеснёт? Самому Ляхову, преодолевая то своё, то чужое сопротивление, удалось «побаловаться» (именно так, поскольку ничего серьёзного заведомо не предполагалось) всего с пятью женщинами. В трёх случаях инициатором был он, в двух – они. Как ни странно и ни грустно – совершенно никакой разницы между партнёршами и никакого «запредельного восторга» он не ощутил ни разу. Поначалу просто интересно, в результате в меру приятно – и только. Ничего такого, чтобы просто личным спокойствием поступиться, не говоря о большем.
Но Мятлев-то – почти вельтмейстер в этом деле. Шар подтвердил наличие у генерала более полусотни чрезвычайно активных любовниц, и это уже после женитьбы. Получить «установочные данные» и фотографии каждой при необходимости труда не составляло.
Забавно Фёсту было наблюдать, дураком прикидываясь и, как бы между делом, демонстративно напиваясь, как настоящие «казановы» к «сестричкам нашим меньшим» подъезжать наловчились.
– Извините, Герта, – с лицом суровым, исполненным подозрительности и недоверия, начал Леонид. – Минутой назад наш общий друг Вадим заявил, что вы знаете наизусть всю классическую японскую поэзию…
Чтобы эта фраза не прозвучала слишком жёстко и обязывающее, Мятлев обернулся, махнул рукой официантке, на столе, мол, не хватает…
И опять обратился к Герте:
– Ни в коем случае не сомневаясь в ваших способностях и познаниях, я позволил себе выразить недоверие Вадиму. Наш друг склонен к преувеличениям, пусть и из самых лучших чувств. Вам двадцать лет? – будто между прочим спросил генерал и краем глаза заглянул соседке за вырез платья. Ничего там особенного увидеть было невозможно: верхняя кружевная кромка бежевой «Анжелики» прикрывала именно то, что скромные девушки считают нужным скрывать.
– Двадцать три! – почти с вызовом ответила Герта. Счастливый она переживала возраст, когда приятнее прибавлять себе годы, чем убавлять.
– Чудесно! – воскликнул Леонид. – «Девушки в цвету», как писал Марсель Пруст. Двадцать два – двадцать пять – восхитительный, ни с каким другим не сравнимый возраст!
«Неплохо сказано, – подумал Фёст. – Давай, механик, крути машину дальше!»
– Прости, Леонид, именно о доскональном знании Гертой японской поэзии я не говорил. О европейской – да. А здесь уже твой передёрг. Платить не стану, сразу предупреждаю.
Впрочем, стратегически Ляхов выигрывал в любом случае.
– Нет-нет, девушки, я готов спорить. Он сказал, что вы Басё знаете. Однако не верю я Вадиму. Вы – и японская поэзия?! При ваших манерах вкусы должны быть совсем другими. Ну, давайте проверим, к посрамлению нашего друга, конечно. Вас не касается. Он наговорил лишнего, он и ответит. Вадим поставил бутылку лучшего здесь коньяка. Я отвечаю двумя.
– И что? – спросила Вяземская, естественно заинтересованная, чтобы её суженый не проиграл будущие семейные деньги.