Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

Звягинцев Василий Дмитриевич

Выход из «керенщины» в тот раз – Ленин, потом Сталин. Нового Сталина на горизонте не просматривается, да и матерьял не тот. Кончились пассионарии. Что далеко ходить? Я всё же изначально военный человек, ты тоже при погонах. Смотрю, слезами обливаюсь на нашу «военную реформу». Милютин [142] при Александре Втором из рекрутской, крепостной армии вполне современную соорудил, «как в лучших домах Европы». Переодел, перевооружил, всеобщую воинскую повинность ввёл, срок службы с двадцати пяти до пяти лет снизил. И времени на это, при тех-то порядках и общеобразовательном уровне, ушло всего ничего. Даже ничего не разворовали походя, кажется. Зато тут же и

русско-турецкую выиграли, и Среднюю Азию с Кавказом замирили.

142

Милютин, Д.А. (1816–1912) граф, генерал-фельдмаршал, с 1861 г. – военный министр России, идеолог и руководитель реформы русской армии 1860-х годов. Автор многих научных трудов.

При Сталине пресловутом как с сорок первого по сорок пятый подобные вопросы решались? Не только из разгромленной почти в ноль армии очень даже боеспособную воссоздали, так и форму новую успели ввести, двенадцать миллионов человек в неё переодели, суворовские и нахимовские училища организовали. А у нас двадцать лет дёргаются, даже с возрождением сержантского сословия, двести лет составлявшего опору армии, вопрос решить не могут. Только орут, начиная с самого министра обороны: «Дедовщину при нынешних условиях изжить невозможно! Каково общество, такова и армия!» На простейшую мысль, что армия должна быть образцом, идеалом, школой мужества и воспитания для общества, куриных мозгов уже не хватает.

Сталина из нашего Президента никаким образом не выйдет, он даже районного прокурора посадить боится: «А вдруг ещё непосаженные обидятся?» Одним словом, синдром Павла Первого в чистом виде, или – Хрущёва, в более мягком варианте.

До вчерашнего дня у вас вообще никаких перспектив не было. Не «жизненных» – с голода в любом случае не помрёте, государственных – вот в чём беда.

– Согласен, во многом согласен. – Мятлев разлил коньяк не по рюмкам, а по фужерам, сразу грамм по сто, если не больше. – Не помню, как там точно в дневнике Николай Второй писал, но что-то вроде: «Вокруг только ложь, трусость и обман». Вот и я – ни на своего министра, ни на восемь остальных его замов по-настоящему не могу положиться. Отчего я, по-твоему, нашу встречу, как свидание Штирлица с женой, обставил?

– На моих ребят из «Чёрной метки» – можно, – небрежно сказал Ляхов. – Неизвестно, найдутся ли среди них таланты министерского уровня, но, условно говоря, «кремлёвский плацдарм» гарантированно захватят и будут его удерживать, давая вам с Президентом время любые политические вопросы решить относительно спокойно, но радикально. Я, военно-полевой хирург, по личному опыту знаю – раздробленную ногу с признаками гангрены, которую в условиях тылового специализированного госпиталя можно за пару месяцев вылечить, на ПМП с ходу отрезать приходится, чтобы до медсанбата человека довезти и у себя ещё пятерым раненым жизненно необходимую помощь успеть оказать. А если полковой врач, чтобы в учебниках прославиться, начнёт проводить двенадцатичасовую операцию по пришиванию оторванного пальца…

Ляхов замолчал, наконец они подняли рюмки, выпили. Вадима, при наличии гомеостата, забирало минут на десять-пятнадцать, не больше, а «пациента» нужно привести в кондицию, позволить разговориться, тем более что он сам этого страстно хочет.

– Гражданская война то есть снова у тебя вырисовывается, – вздохнул Контрразведчик, озабоченный и обиженный тем, что его-то в эту самую «метку» не пригласили, и ни один из могущих входить в неё людей его уровня даже не намекнул о такой возможности. Причины понять можно, но всё равно… Как если за твоей спиной одноклассники о чём-то шепчутся, а при тебе – замолкают.

– Опять стереотипы, – посетовал Ляхов. – Гражданская – это когда сопоставимые по силе народные массы воюют друг с другом за противоположные идеалы. А здесь предполагается лишь некоторая «зачистка» игровой площадки. При полном одобрении «молчаливого большинства».

– Знаем мы, чем это одобрение заканчивается, – сказал Мятлев. – Президент правильно

мыслит: начни – не остановишь. Если по закону – придётся сажать всех, от управдома и выше. На каждого статья найдётся. Если «по справедливости» – получится, как он же однажды сказал: «выборочный террор». А это, в свою очередь, тоже несправедливо. Даже, – залихватски взмахнул рукой начинающий пьянеть Мятлев, – пусть решимся мы прямо завтра на это! А кто арестовывать будет, приговоры выносить, сажать? Военно-полевые «тройки»? Это ж сколько таких троек надо, и кого в них назначать? Или – на городских и районных собраниях открытым голосованием приговоры выносить? И что делать, если на местах, особенно – весьма отдалённых, власти, включая силовые структуры, начнут саботировать распоряжения центра? На всех отрядов быстрого реагирования не хватит. А если и хватит… – Мятлев сморщился, как от зубной боли, повертел головой. – Ну, хоть Первую чеченскую вспомни. Кроме того, границы закрыть придётся наглухо и для всех, как без этого? Межбанковские операции с заграницей запретить, тоже для всех. Даже не учитывая реакции мирового сообщества, через два месяца Северная Корея нам Данией покажется. Жрать станет нечего, как в девяностом году, никто ж работать не станет, все политической и классовой борьбой займутся… Остальные – просто грабить в пределах досягаемости.

– Ты знаешь, после разговоров с Президентом я сам почти к такому выводу пришёл. – Ляхов опять поддался эмоциям, снова нервно раскурил сигарету.

«Чёрт, – мельком подумал, – надо и вправду, как другие нормальные люди, на трубку переходить. Не столько никотин, сколько дым горелой бумаги глотаешь».

– Хотя по-прежнему считаю, что тотальный террор от «децимации» кое-чем отличается. И в героизм наших воров и олигархов я не верю. В Скандинавии вон бизнесмены по 60 % подоходного налога платят и не жужжат. Так и наши, если хоть тридцать ввести, под танки с последней гранатой кидаться не станут.

– Чем больше соберём, тем больше украдут, не те, так другие, – возразил генерал. – При Алексее Михайловиче за курение ноздри рвали, и что, кто-нибудь бросил? Готов утверждать, что даже члены сталинского типа «троек» быстренько свои расценки на приговоры установят. Кому потребуется – «расстрел немедленно, без права обжалования», а другому – «десять лет условно без права переписки по эсэмэс».

Вадим вздохнул. Посмотрел в сторону столика, где «валькирии», верные долгу, потягивали сухое вино, бдительно отслеживая порученные секторы. Герта – те, откуда могут прилететь снайперские пули, Людмила – их с генералом столик и окрестности.

– Поэтому я и решил, – доверительно сказал он Мятлеву, – при таких настроениях Президента и «лучших людей государства» затеваться с вами – что в стратегический десант исключительно дезертиров посылать. Без политруков, смершевцев, заградотрядов и прочих тоталитарных методов поддержания сознательной дисциплины. Куда как проще на государя императора положиться. Он одним добрым словом…

– Это ты правильно сказал, – перебил его генерал. – У нас добрым словом гораздо меньше сделать можно, чем добрым словом и пистолетом. Пистолет же – штука обоюдная. За товарища Ежова члены ЦК и Политбюро наверняка от всей души голосовали – уж Николай Иванович укрепит революционную законность! А когда расчухали, куда телега покатилась, – ан, уже поздно. Потому мне твой второй вариант куда больше понравился, чем детские игры в «Чёрную метку» и «беспощадную борьбу с коррупцией». Ушёл поезд. Почему я и здесь. Хотелось бы только услышать, как вы себе на практике всё это представляете. Дьявол – он ведь в деталях кроется. А общие разговоры мне за последние сутки до горькой редки надоели.

Мятлев, не дожидаясь Вадима, опрокинул рюмку и тоже закурил.

Ляхов не стал поправлять стилистическую оговорку Контрразведчика. Ему собственные инвективы наскучили не меньше. Пора пришла переходить к конкретике.

Вадим, попробовав кофе, заметил, что он, хоть и готовится на самых современных импортных устройствах, много уступает абхазскому, на примитивных противнях с песком завариваемому. Мятлев согласился, добавив, что весьма неплох и корсиканский, который он пил недавно в городе Сартен, недалеко от Аяччо.