Не чужая смута. Один день – один год (сборник)
Шрифт:
Новороссия хочет отдыха, зарплат и праздника (в Донецке) или хотя бы тепла, и всё тех же зарплат и пенсий (в Антраците, Луганске, деревнях и сёлах).
Ополчение перетаптывается и всё-таки, наверное, не имеет полностью убедительных шансов развить удачное наступление по всем фронтам с далеко идущими целями. Как мне сегодня сказали: «Мы партизаны – просто действуем не в лесу, а в городах. Партизаны бетонных высоток».
Россия смотрит на всё это очень внимательно. Иногда кажется: это внимание удава. Кольца играют и отсвечивают на предзимнем
Общались с главой парламента Донецкой народной республики Андреем Пургиным, очень интересный тип. Немного похож на русского писателя-почвенника – который не стал писателем-почвенником, а стал политтехнологом.
Если б с одной стороны от Пургина можно было посадить писателя Василия Белова, а с другой писателя Владимира Личутина – они смотрелись бы как братья.
Говорит, посмеиваясь: «Страна Украина загибается. Для фашиствующих обществ нет разницы, загнётся оно, сдохнут ли все с голоду – не важно. Они всё равно все будут мобилизоваться, ставить кого-то под ружьё и колоннами гнать на убой. Фашистский режим должен с треском проиграть, и проиграть, по большому счету, военным путем.
Я не вижу мирного пути, я в это не верю. Потому что слишком далеко зашла фашизация, плюс это прямая заточка против Российской Федерации, и рано или поздно придется её использовать…
Есть у вас один сочинитель, не очень сильный, но, тем не менее – и он попал в такую интересную ситуацию. Он мальчиком молодым был в штабе у Навального и одновременно был у националистов, и умудрился написать книжку “Куда ведёт Украину свобода Тягныбока?”. Она пережила три или четыре переиздания, маленькая такая книжка. Он нам не единомышленник ни разу, но он интересен тем, что считает себя научным деятелем.
И он начал с того, что, прочитав за двенадцать лет все газеты и журналы, изданные “правыми” организациями на Украине, препарировал, как лягушку, украинский национализм. Его “Свобода” приговорила к смерти, Навальный выгнал из штаба, а коммунисты прокляли за пропаганду “правых” идей.
Он везде попал впросак, хотя всего-навсего постарался быть безэмоциональным. В итоге он сделал парадоксальный вывод: если убрать юдофобию и русофобию, причём в основном русофобию, то весь этот украинский правый конструктор разваливается. Его нет, то есть он становится неоднородной кучей маргиналов, которые друг друга съедят.
У них всё рушится к чёртовой матери, и один из доводов я приведу: украинских националистов всех изгнали из европейского правого интернационала потому, что это единственные белые “правые”, которые готовы сотрудничать с мусульманами против русских.
Поэтому здесь всё предопределено.
Это только начало и путь к финалу неблизкий.
Украина живёт в зазеркалье. У неё отдельная история мира. Вы за неё не переживайте, она сама себя грохнет, а вот нам надо спастись».
Пургин – это прямое свидетельство того, что всё, чем здесь занимались девяностые и «нулевые» Дугин, Проханов, Лимонов, – это всерьёз.
Всё это «евразийство», вся эта «Другая Россия», весь этот синтез «правого» и «левого».
У нас многие думали, что всё это – позапрошлый век, что это забавы городских сумасшедших и политических маргиналов. А потом вдруг выяснилось, что всё это работает и неожиданно оживает с такой силой, что не только отдельная Украина заваливается набок – но всё человечество начинает резонировать.
Журналистка Ксения Собчак интересуется в Твиттере: «Кто же устраивает этот адский военный туризм Кобзону, Скляру и актёру Пореченкову?»
Я так понимаю, вопрос заключается в том: есть ли длинная рука Кремля за всеми этими историями.
За всех не скажу (хотя подозреваю, что и в случае Кобзона и Пореченкова – это личная инициатива) – а вот Скляр приехал сюда следующим образом.
Мы с ним встретились в Москве, практически случайно.
Я говорю:
– Саш, я еду в Луганск, везу гуманитарку, поедешь выступить?
Он тут же:
– Да!
Вот так делается «адский военный туризм».
Я заехал в Луганск, осмотрелся, потом вернулся и встретил Скляра – перевёз через границу и привёз в Луганск, где он отыграл пять концертов за два дня.
Если какие-то известные исполнители хотят «адского военного туризма» – могу устроить.
…В Луганске общаюсь с одним специалистом.
Он говорит:
– Ты что, на своей машине приехал?
Я говорю:
– Ну да, а на чьей же.
– Ну ты же договорился «там»? – и показывает пальцем вверх. – Тебя же кто-то прикрывает.
– Да нет, никто не прикрывает. Взял и заехал. На своей удобней – ни от кого не зависишь – еду куда хочу.
Он смотрит на меня и пытается понять: отморозок я или разыгрываю его.
Решил, что разыгрываю.
Он засмеялся, хлопнул меня по плечу:
– Ладно, ладно, понял я всё.
Автоинспекции здесь нет совсем на дорогах.
Очень удобно. На блокпостах стоят приветливые ребята, которые просто проверяют документы. Никаких особых пропусков не надо.
На днях российские журналисты в Донецке проехали наш блокпост и оказались на следующем блокпосту – уже украинском. Их отпустили обратно. Нехотя, но отпустили. Мы тоже вчера чуть так не выехали в ту сторону. Не уверен, что нас бы отпустили – у меня в машине сидели два ополченца.
Недавно праздновали двухсотлетний юбилей Лермонтова – я ещё в Чечне, в девяностые, заметил, что русские поэты перестали ездить на войну, традиция Лермонтова, Гумилёва, Тихонова и Симонова словно бы прервалась.
Молодая русская поэзия свелась к частному лирическому высказыванию («я поранил палец, видите – болит»). Представить поэта, который напишет «Полтаву», «Двенадцать», «Пугачёва» или «Хорошо», – невозможно. Поэт утратил длинное дыхание, его дыхалки – только до курилки дойти хватает.