Не чужие
Шрифт:
— Да за кого ты меня принимаешь? Все хорошо с девкой твоей будет. Довезу с ветерком, — вылупился на меня мужик.
От его «девка» меня коробит, но я молчу. Протягиваю ему несколько купюр, отхожу на шаг назад от машины, давая понять, что разговор окончен. Как бы ни вглядывался в тонированные окна, а увидеть Леру не получается. Она тоже не спешит прощаться.
Я смотрю вслед тачке, пока она не скрывается из виду в темноте, и возвращаюсь в свою квартиру.
Ну вот и все. Теперь точно свободен. Хотелось бы мне напиться, вот только завтра на
Я завалился на кровать, пытаясь уснуть. Но вместо этого все вертел в руках телефон, вглядываясь в карту в приложении службы такси и наблюдая за тем, где сейчас Лера.
Через полчаса машина остановилась рядом с ее домом. Конечно же, Лера не отписалась мне, что добралась нормально. Теперь, по идее, она вообще не должна захотеть что-либо обо мне слышать.
Ну и отлично.
Последнее, о чем думал, засыпая, — ее грудь, которую так и не удалось поласкать сегодня.
На следующий день сгонял всю свою злость на курсантах, потом в зале на боксерской груше. А когда вернулся в свой кабинет и уселся, чтобы заполнить чертовы бумажки, ко мне без стука влетел разъяренный Смоленский.
«Дело дрянь, — подумал я. — Тактика была неверной».
— Ты что себе позволяешь, щенок? — заорал он, не обращая никакого внимания на то, что в помещении мы не одни.
Парни вытянули шеи, смотря на нас перепуганными взглядами. Замминистра в ярости — это не к добру.
— Вы о чем, Вячеслав Владимирович? — прочистив горло, невозмутимо спрашиваю я.
Самому же немного не по себе становится. Неужели Лера рассказала отцу все в подробностях о вчерашнем свидании? Черт, чем я вчера только думал?
— Послушай меня, Леонов. — Он упирается ладонями в мой стол, наклоняется вперед. Теперь наши лица находятся друг напротив друга. В его взгляде читается неприкрытая угроза. — Если с глаз моей дочери упадет еще хоть одна слеза — я тебя уничтожу. Ясно тебе?
Удар кулаком по столу. Да такой силы, что все предметы подпрыгнули разом.
— Я тебе что приказал? Сделать ее самой счастливой на свете. Так какого хера она вчера вернулась вся заплаканная, а сегодня из комнаты не выходит? Что у вас там произошло?
— То, что вы и приказали сделать, — ехидно произношу я, по-настоящему злясь, и перестаю контролировать поток своей речи.
Крышу срывает окончательно от всех этой херни и бессилия, и я выдаю:
— Девочка всего лишь неудачно отсосала мне на первом свидании. Лере не понравилось, мне тоже не очень. На этом мы и порешали, решив разойтись.
— Ах ты, мразь! — Он хватает меня за ворот рубашки и дергает на себя.
Я не вырываюсь. Мое лицо перекосило от циничной усмешки. Взгляд Смоленского выдерживаю с достоинством, хотя дышать уже становится почти нечем. Замминистра внезапно вспоминает, что мы не одни, и резко отпускает меня. Поворачивается к парням.
— А вы чего вылупились? Вон пошли! И дверь за собой закройте.
Все здание сотрясается от его ора. Теперь точно слухи поползут обо мне, и не отделаться
Через несколько секунд мы остаемся вдвоем. Я потираю шею. Смоленский из последних сил держится, чтобы не убить меня. Возможно, не стоило его так злить, но хотелось показать, чего именно он добился своими приказами.
— Значит, так, даю тебе ровно месяц. Ты мою дочь обесчестил, значит, обязан жениться. Не знаю как, но прощение ее вымолишь. Я человек старых взглядов — испортил девку, значит, несешь за нее ответственность теперь.
— Э-э-э, вам тогда не меня заставлять на ней жениться надо, — опешив от такого поворота событий, произношу я. Внезапно в голову стрельнула странная мысль: вдруг Лера залетела от кого-то, а с моей помощью ее репутацию пытаются восстановить?
— Я с тобой сейчас не шучу, — рычит Смоленский. Его лицо покрылось красными пятнами, он рывком срывает с шеи галстук, мечется по кабинету.
— Послушайте, Вячеслав Владимирович, вашей дочке всего двадцать, у нее еще вся жизнь впереди, на хрен ей я? Вы возомнили себя решателем судеб, вот только не учли, что выбор должны делать мы сами, — пытаюсь вразумить его, но поздно. Мне стоило думать, что говорить, а вместо этого себе только хуже сделал.
— Или ты прислушаешься к моему совету, или я поведу дочь на медэкспертизу, а потом в полицию. Судя по всему, твоя ДНК на ней с легкостью обнаружится. Ты сядешь, Леонов. Уж я-то позабочусь. И жизнь семье твоей испорчу. У твоего брата бизнес серьезный, одно мое слово — и он вместе со своей компанией уйдет на дно. И кто тогда меньшую сестренку учить за границей будет? Да-да, я уже навел справки обо всех членах твоей семьи. Так что выбор за тобой.
— Выбор? — Резко встаю со своего места, и стул с грохотом падает назад. — Это вы называете выбором? Да найдите вы себе другого кандидата в зятья, — кричу я, ничуть не заботясь о том, кто передо мной.
— Я все сказал. И попробуй хоть слово Лере о нашем разговоре сказать. Мы с тобой никогда не виделись и о ней не говорили, ясно тебе?
— То есть? Это не она просила вас нажать на меня? — с недоумением спрашиваю я.
Смоленский рассмеялся.
— Лера никогда ни о чем не попросит. Слишком гордая. Вся в мать.
Потом резко замолкает и становится предельно серьёзным. Поправляет воротник рубашки, отходит к двери.
— Я все сказал, Леонов. Выбор у тебя есть. Хорошая жизнь рядом с моей дочерью или гнить за решеткой, разрушив и свою жизнь, и своих близких.
— Отличный выбор. Предпочитаю отдать его в руки судьи. Возможно, удача будет на моей стороне и меня оправдают в том, чего я и не совершал.
— Не ёрничай, Давид. Всего хорошего.
Дверь за Смоленским захлопнулась, а мне захотелось курить. И пить. А ещё подраться. Но вместо этого хватаю свою куртку с вешалки и направляюсь в санчасть. Аленка умеет лечить. А со Смоленским как-то порешаю вопрос. В конце концов, можно с Лерой поговорить, раз она не в курсе того, как ее папочка решил ей брак организовать.