Не единственная
Шрифт:
— Да, я только сейчас понимаю, он словно знал, что мне сказать, — ответил Эдор. Тоже поднял камешек и бросил в воду. Тот скрылся в пенном неистовстве. — Знаешь, только это меня и утешает — море… — искренне сказал он. — Я виноват, учитель. Ослушался тебя, не внял голосу разума. Наверное, я просто заслужил этот ад.
— Не суди себя так уж строго, — усмехнулся Рональд. Иногда с наставником можно было поговорить вот так, без затей и субординации. — Кто-то начал игру против нас, и это первый шаг. Скорее всего, этот старик знал твою душу, а значит, это серьезный враг. Так что впереди у нас много работы. Она отвлечет тебя. И еще… знаешь, — Рональд
— Ты знаешь? — удивился Эдор.
— Знаю, — грустно усмехнулся Рональд. — И могу сказать тебе одно. Это можно терпеть, лишь бы она была жива. Поверь мне.
— Аньис, о чем ты думаешь!? Ну-ка повтори, что я спросил?! — господин Шмальер стоял, опершись двумя руками о стол, за которым она сидела, и круглые глаза метали молнии.
— Ой, простите, господин Шмальер… Вы спросили… Вы не могли бы повторить вопрос? — Аньис выплыла из красивого возвышенного мира, где парила ее душа.
О чем она думала? Да как всегда — о господине Рональде. О том, какой он мудрый и сильный, какой умный, надежный и привлекательный… Какие у него сильные горячие руки. Вчера ночью он держал ее как пушинку, и это было так хорошо, так приятно и спокойно. Но волнующе… Хотелось снова испытать то же самое. О его глазах, в которых живет целый мир, бездонных, пленяющих, обволакивающих. Как хорошо было бы потонуть в них и знать, что эта бездна всегда укроет тебя, защитит от любого пламени, от любых невзгод. О том бесконечном радостном покое, что царит в его объятиях…
Вечером того же дня она смотрела на себя в зеркало. Что-то в ней изменилось. Казалось, пламя Эдора, едва коснувшееся ее, выжгло лишнее, сделало ее яснее, более цельной. Даже в чертах лица, силуэте фигуры и движениях почти исчезла подростковая резкость. А общение с господином Рональдом придало ее лицу выражение решительности и внутренней силы.
И да, Аньис действительно решила… Глядя на свое становящееся более взрослым лицо, она раз и навсегда поняла, чего хочет. Лишь две вещи могут сделать ее счастливой. Свобода, которой ей до сих пор не хватает. Все же лежащая где-то бумага, где значилось, что она рабыня, волновала ее. Память о ее существовании тонкой, но острой занозой, сидело на отшибе души. И… господин Рональд.
В тот вечер Аньис поняла, что больше всего на свете хочет быть с ним. Делить его жизнь, быть рядом, наслаждаться его необыкновенным присутствием, принадлежать ему и как женщина, и как самый близкий человек. И дарить ему… что? Может быть, ласку, радость и нежность… Пока Аньис было сложно понять, что именно. Ведь все, что у нее было, все, что она могла подарить — только свое сердце. А что такое «сердце» понятно всем, но вряд ли может быть определено словами.
Она обязательно будет рядом с ним. Он хочет, чтобы она училась и расцветала, становилась умнее и лучше — и она будет делать это. И станет достойной его. Может быть, этого он и хочет? Аньис рассмеялась про себя, заметив, как отражение в зеркале решительно подняло подбородок.
А еще господин Рональд и свобода — эти два понятия в ее жизни связаны напрямую. Только он может когда-нибудь дать ей свободу… Но в тот вечер не рабыня решила всеми силами заслужить милость господина. А девушка Аньис решила быть с самым лучшим на свете мужчиной.
ГЛАВА 15
Прошло чуть меньше двух лет. Аньис вот-вот должно было исполниться семнадцать. Вся резкость окончательно ушла из ее облика, а из души исчезло детское неистовство чувств. За время учебы, изучения искусств, филигранного создания нарядов, которые сделали ателье господина Тэрье самым популярным в городе, она научилась лучше понимать себя. Осталась такой же искренней и непосредственной, но стала сдержаннее, эмоции обрели плавность и красоту. Теперь она лучше знала, какая она и что ей нужно.
Аньис все так же любила людей и легко сходилась с ними, но поняла, что для счастья ей не нужно много друзей. Осознала, что она вдумчивая и внимательная, и погрузиться в чтение ей порой интереснее, чем поболтать с подружками. Поняла и то, что, по сути, она одинока, и с этим ничего нельзя сделать. Это одиночество можно только принять, как принимал самый одинокий человек, из всех кого она знала — господин Рональд. И когда он находил для нее время, она ощущала, что одиночество уходит, а ему на смену приходит теплая близость.
Марша была беременна вторым ребенком, а ее маленькая дочка Перри очень любила тетю Аньис. Радостно верещала, когда та приходила к ним, тащила за юбку поиграть… А Аньис навещала их часто, чтобы помочь подруге с ребенком. Их дружба не распалась, но появилась дистанция, неизбежная при таком разном образе жизни. Марша погрузилась в семейные дела и всегда охотно рассказывала о них, а Аньис слушала, она умела слушать. Только вот о том, чем жила Аньис — книги, музыка, новые знания и искусство модельера, Маршу совсем не интересовало, и Аньис не мучила ее непонятными увлечениями «знатной дамы».
Горри и Вери делали керамику на новых, по последнему слову техники, станках и продавали ее в двух лавках. Семья процветала. Вери собирался жениться на хорошей девушке из соседнего квартала. С братом, как и с подругой, сохранялось тепло, но понимания больше не было. Аньис и ее семья теперь жили в разных мирах. Она вздыхала, но ничего не могла с этим поделать. Оставалось только принять и дарить тепло тем, кого любит.
Все младшие дети Вербайа, кроме самой маленькой дочки Темми, ходили в школу. Аньис радовалась этому, посещая родных, сама рассказывала им что-нибудь из того, что знала. Приносила подарки: игрушки, сладости, костюмчики, сшитые по ее проектам. А родители гордились ею, и как будто забыли, что когда-то Горри собственноручно подписал бумагу о продаже Аньис в рабство. Правда, последнее время мать начала косо поглядывать на нее, как и многие в бедняцком районе. И Аньис знала, почему…
О том, что она не настоящая наложница господина Рональда она не говорила никому, кроме Марши и Колобатти, и была уверена в обеих, и в подруге, и в сестре. Садди тоже вряд ли стал бы распространять слухи. Сам Садди, но не его жена. А женился Садди на Марисе, той самой служанке из дворца господина Эль, что когда-то очень удачно подвернулась в коридоре.
Сложно сказать, что двигало Марисой, когда она выходила замуж за молодого плотника. Вообще-то брак с ремесленником для служанки из богатого дома считался невыгодным. Но Мариса без всяких сомнений согласилась на его предложение.