Не хочу быть полководцем
Шрифт:
Подумать за врага, чтобы предугадать его дальнейшие действия, он не в состоянии, а предложи такое – еще и обидеться может. Чтобы он, православный человек, да по доброй воле в шкуру какого-нибудь мурзы, бея или хана влез, пускай даже и мысленно?! Да никогда! А по уху за такие предложения не желаешь?! Ну тогда молчи и не приставай с глупостями!
И взывать к нему бесполезно, поясняя, что влезть в шкуру врага вовсе не означает уверовать в аллаха, единого и всемогущего, а также начать мечтать снести до основания Московский Кремль со всеми его никчемными соборами и выстроить на их месте приличную мечеть. Тогда точно в ухо. И еще в
Как знать, сумел бы я раскрутить своего соседа хотя бы на второй день, но тут меня спас перстень. Воротынский заприметил его на моем пальце еще накануне, но только нахмурился и ничего не сказал. Даже не спросил, хотя видно было, что хотелось князю, ой как хотелось. Любопытство его прямо распирало.
Заметив это, я как бы случайно еще несколько раз повертел им перед его носом. За столом это сделать нетрудно. Протянул нож в сторону блюда, потянулся через князя за куском дичины – вот тебе и демонстрация. И снова – в глазах-то вопрос, а уста на замке, да здоровом таком, амбарном. Без ключика лучше и не соваться. Хотя нет – ключик-то есть, вот он, на пальце у меня, но замочной скважины не видно. Пришлось заходить с другого боку.
«Что, добрый молодец, не весел, что головушку повесил?» – это грубо. Как сказал бы Остап Бендер: «Низкий сорт, не чистая работа». Идти напролом – все погубить. А мы деликатненько, тем более что и повод имеется, а если вдуматься, то не один. Я ж не просто гость, я еще и иноземец, а к ним на Руси отношение особое. С одной стороны, настороженное, но с другой – могут простить то, за что своему обязательно настучали бы по шее. Для ума. А с иностранца что возьмешь? Еще не юродивый, но все равно, исходя из места рождения, убогий, потому как не русский. Их жалеть надо, горемычных, ибо при рождении господом обижены – не на Руси святой на свет божий появились, а невесть где.
Но если этот иностранец сам по себе парень ничего, веселый и отзывчивый, да мало того, не поленился и выучил русский язык, стараясь тем самым как-то компенсировать свою изначальную дефективность, то тут к нему со всем уважением. А уж коль заметят на груди православный крест – здесь вообще говорить не приходится: «Это ж какая умница, раз осознал, где вера истинная и правильная! Да наш он, наш! Налей ему, Ванька, до краев. Опаньки. Гля-кась, до дна осушил. И не поморщился. Нет, точно наш. А что родился в Риме, так оно не твоя вина. Вон Федул тоже с бельмом на глазу родился, так что ж теперь. У тебя, конечно, беда посерьезнее, но и с такой люди живут. Давай-ка еще по одной, чтоб не грустилось. Чего спрашиваешь? Ага, понятно. Любопытствуешь, стало быть. И это тоже правильно. Сейчас мы тебе все как на духу, по-свойски».
Вот я и спрашивал. Мол, как то, как это. А гоже будет, если я, подняв заздравную чашу, то-то упомяну? Прилично ли оно? А пить надо вместе со всеми или одному тоже допускается, если в горле пересохло? А руки я своим платком могу вытереть или этим хозяев обижу? А когда…
Много вопросов можно задать, очень много. Нелишне и о том спросить, о чем на самом деле прекрасно осведомлен без подсказок. Он-то об этом не ведает, так что не страшно. Но в первый день проку это принесло мало. Замок с уст снимался, дверца чуть-чуть приоткрывалась, изнутри подавали просимое, но и только. Распахнуть ее пошире, чтобы
Главное, не пойму, в каком направлении идти. Тут ведь первым делом надо разобраться в причине печали – по себе князь горюет или и впрямь так сильно убивается по недавно скончавшейся племяннице, инокине Александре. А может, у него, так сказать, печаль по совокупности – то есть все плохо и хуже некуда?
И только потом, вникнув во все, надо лезть с утешениями. Вот только как мне разобраться, если он практически молчит, а отвечает исключительно однозначно, да и то с ленцой, нехотя. Получается, я ему неинтересен, как человек, а потому надо что-то срочно выдумывать.
Хуже всего, если у него траур по племяннице. Тогда надо лепить что-то утешительное про иные миры, но затевать рассказ о реинкарнации было бы форменным идиотизмом, а говорить про то, что у ворот рая ее непременно встретит ключник Петр и выделит ей самые лучшие апартаменты, как-то банально. Еще пошлет, чего доброго, и… правильно сделает. Доведись мне оказаться на его месте – точно послал бы.
Но я не унывал. Ночь впереди длинная, бессонная, а всех моих обязанностей – нарезать у дома круги. Да и то не сам же я это делать буду – конь ретивый, который вдобавок оказался до того послушный, что, начиная с пятого витка, я уже и уздечки не трогал, сам поворачивал куда надо, без напоминаний. Вот и хорошо, вот и славно. Можно и вспомнить все, что было за день, и проанализировать, и выработать дальнейший план.
Итак, задача – заинтересовать. Оптимальный вариант – стать нужным. В ближайшей перспективе перейти в стадию очень нужного, в долгосрочной – необходимого. Вопрос – как? «Время пошло», – мигнули мне звезды.
Нашел я ответ. Не сразу, но нашел, причем разработал по пунктам – с чего начинаю атаку, как стану поступать дальше, где немного обожду, чтоб выманить противника на себя, а где… Хотя нет, какой же он мне противник? Он мне друг, товарищ и брат, просто сам еще не знает, но это как раз значения не имеет. Главное, что знаю я…
И как вовремя я успел все это сделать – буквально через полчаса после выработки диспозиции и началась куриная эпопея, когда мне стало не до Воротынского. Ну а теперь, после того как все закончилось, можно позаботиться и о себе.
Но вначале я шмыгнул к Воробе – невзирая на бессонную ночь, я должен иметь ясную и бодрую голову. Бабка-травница не подвела. Не знаю, каких трав она там мне заварила, но по сравнению с этим настоем кофе арабика не более чем жиденькое пойло времен советских столовых. И что любопытно – в голове прояснилось, как в солнечный денек, но сердце не молотится и из груди не выскакивает, то есть положительное налицо, а побочные негативные явления отсутствуют напрочь. Теперь можно и пировать.
Не прошло и часу нашего сидения за столом, как Михайла Иванович забеспокоился. Ага, думаю, проняло. Дальше – больше. Терпел князь минут десять, а потом не удержался.
– Не мое это дело, Константин-фрязин, но сдается, что ты перстенек обронил, – шепнул он мне на ухо.
– Ну да?! – ахнул я и ринулся его искать.
Нет, под стол, конечно, не полез и вообще вел себя сдержанно – не хватало, чтоб остальные обратили внимание, но искал. Он, не выдержав, тоже принял участие. Совместные поиски принесли радостный результат, причем первым увидел мою «потерю» именно он – уж я постарался.