Не хочу быть полководцем
Шрифт:
– И я бы царицей для тебя была, если бы ты… в меня? – осведомилась она.
– И ты бы тоже, – ответил я. – Только этому не бывать. Не живут в сердце две любви вместе. Тесно им там.
– Ладно, верю я тебе. И серьги твои возьму. Пусть это твоим первым подарком будет для девки Светозары. – И вздох тяжкий.
Ну слава богу, договорились. Поняла наконец. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Я даже улыбнулся. Только зря радовался. Рановато. На самом деле ничегошеньки она не поняла.
– Первым и последним. И следующий ты мне по любви подари, а коль не будет ее, то и дары ни к чему.
Вот и поговорили.
Но не рассказывать же обо всем этом Осьмуше.
– А серьги, – отвечаю остроносому, – я ей за лечение подарил. Доволен? И вообще, не пошел бы ты куда подальше, а то осерчаю!
А больше разговаривать не стал – наверх подался.
Теперь вот лежу, нашу с ним беседу вспоминаю, а самого стыдобища разбирает. Как ни крути, а получается, будто я ему пообещал, пусть и косвенно, намеком, что никаких дел иметь с ней не буду и любовь крутить тоже. Но лежу, не встаю. Очень уж неохота подниматься первому. Она ж меня полностью раздела, и куда засунула штаны, одному богу известно. А еще черту, с которым она сродни. Пускай сама первой встает.
Но и она не торопится, ответа ждет.
– Квасу, – говорю. – Кувшин целый. Только чтоб старый был, покислее.
Думал, пока искать станет, штаны напялю да Тимохе разгон дам – зачем пустил. Но не тут-то было. Потянулась Светозара лениво и мурлычет:
– Вот и славно, что выбрал. Счас я Тимоху покличу.
Только этого мне и не хватало для полного счастья.
– Не надо Тимоху, – выдавил я хриплым голосом. – Расхотел я квасу. А тебе самой вставать-то не пора? Заждались, поди, на поварне.
– Успею, – отмахнулась она с ленцой и, привстав на кровати, так что налитая тяжелая грудь оголилась полностью, мечтательно выдала: – Я ж с того самого часу, как тебя впервой увидала, все в думках своих грезила, как мы с тобой после сладкой ноченьки просыпаемся да рядышком лежим. Обожди малость. Дай посмаковать-то. Али не насытился еще? – И склоняется надо мной.
Сама коварно улыбается, а грудь ее с крупным коричневым соском, который эдак по-боевому, чуть ли не на сантиметр уже выпер, как копье, уже надо мной нависла. Чую, чья-то шаловливая ручонка меж тем уже вовсю лазит под одеялом. Не ищет, нет. Нашла-то она сразу, да и мудрено было бы не найти. И не настраивала она ничего, скорее уж до последней стадии доводила, потому что у каждого терпения и у каждого принципа имеется своя рубежная черта – вот до сих пор еще куда ни шло, а дальше…
Оправдываться не собираюсь, но задам один вопрос: а вы бы на моем месте удержались?! Только честно! То-то.
Получилась какая-то раздвоенность. В сердце одна, а тело уже и слушать ничего не хочет – ему другую подавай, ту, что поближе, с соском, как копье, вперед нацеленным, с налитой грудью, с шаловливыми ручонками…
У меня и посейчас перед глазами статная наездница, особенно ее лицо. На лбу мелкой россыпью капельки пота, глаза даже не зеленью горят – кровью налились, а в середине зрачка бесовский огонь полыхает. Рот полуоткрыт, и видно, как из него язычок то и дело выскальзывает, губы цвета запекшейся крови облизывает. Ни дать ни взять вампирша перед трапезой в предвкушении лакомой пищи.
Густые волосы, что россыпью на пышных плечах, подрагивают ритмично, в такт движениям. И грудь тяжелая, налитая, с огромными сосками-копьями перед самыми глазами моими точно так же ходуном ходит. Вырваться и не думай. Стальные тиски могучих бедер обхватили намертво – того и гляди кости затрещат. Да я, если честно, и не пытался – самого азарт обуял.
А всадница торопится, спешит до финиша добраться, чтоб первой успеть. У самой уже не только на лбу, по всему телу пот выступил, ручейками стекает – острый, дурманящий, возбуждающий. Но не сдается наездница, гонит во весь опор. И как только в седле удерживается?
Но и жеребец ей послушный достался. Не иначе как азарт жокея ему передался – такую прыть выказал, что о-го-го. Дружно мы скакали, как одно целое. Впрочем, в те мгновения мы и впрямь стали одним целым. Во всяком случае, телесно. Так слились – не разорвешь. Прямо тебе кентавр какой-то, только голов две и в каждой сладкое головокружение от безумной скачки.
«Хорошо хоть, что шпор нет», – мелькнуло в голове отрешенно. Зря мелькнуло. Вспомнила она про них. Еще неизвестно, что острее – железные шпоры или стальные женские когти. Я, например, уверен, что последнее. А уж если их всадить в грудь со всего маху, не жалеючи лошадь, то тут и вовсе никакого сравнения. А вдобавок еще и зубами в шею. И почти сразу с диким животным криком перескочить финишную черту. Вместе с конем.
Победа!
Не подвел жеребец. Доскакал. Успел.
«Уж лучше бы я в это утро мерином [63] побыл», – с запоздалой тоской подумалось мне.
Только теперь пропала моя раздвоенность. Тело стыдливо умолкло, увидев, что натворило, да поздно уже – что сделано, то сделано. Чего уж теперь. Поздно, родимый, боржоми хлебать – все равно почки давно тю-тю.
Лежу, не шевелюсь. И сил нет, и придавлен я вдобавок. Припечатан. Размазан. И морально, и физически. Морально, потому что так откровенно мною еще никогда не пользовались. Ну а физически… Думаю, тут объяснять не стоит. Я же говорю – статная она, крепкая, даже могучая, не то что коня на скаку – мамонта за хобот удержит. Легко. А будет сопротивляться – бивень сломает. Или оба сразу. Чтоб покорился лохматенький. Ей все нипочем. Она жизненными соками налитая. Чужими. В том числе теперь уже и моими.
63
Мерином называют кастрированного жеребца (примечание для горожан).
У меня даже от ее жадного поцелуя и то не было сил отвернуться. Взаимностью не отвечал, но и язык ее из своего рта не выталкивал. Всего она меня высосала. Досуха. Капельки не оставила.
– А ты говоришь, княжна какая-то, – усмехнулась она торжествующе, поблескивая массивными ягодицами и напяливая на голое тело сарафан. – Нешто сумеет она так-то ублажить? Да нипочем. А тебе и имени менять не надо. Она Маша, и я Маша – эвон как удобно, – выдала она мне, стоя у самых дверей.
Это она зря сравнила. Не подумавши. Такими вещами… Если б сапог лежал подальше, я б до него навряд ли дотянулся, но он стоял рядышком, так что я собрал все оставшиеся силенки и отправил сапог в полет. Точно влепил, не подвела рука. Жаль, в косяк угодил. Успела она за дверь выскочить. И тут успела.