Не имея звезды
Шрифт:
Пройдя пару метров по коридору и свернув на первом повороте, профессор и Ланс оказались перед комнатой «15». В ней когда-то жило четверо, но один из парней повесился прошлой весной. Все оказалось очень просто: Пипс Каптон оказался крысой, стучащей всем, кто мог предложить ему хрустящую банкноту или еду. Так что Гэвз, Кэв и Ланс устроили тому пару темных, несколько раз подсыпали битое стекло в еду, потом рассказали всем и вся о крысятничестве. И всего спустя пару дней старшие увели парнишку к себе, после чего тот и повесился. Никто не сожалел, да и поминок даже не было: тело просто увезли, а все забыли, но зарубили себе на носу, что лучше
В комнате по-прежнему стояли четыре кровати, и на четвертой четыре дня из семи спала Рози, ни сколько не смущавшаяся ребят. А те не смущались при ней. Родные все же, хоть и не по крови. А в самом углу не самой большой комнатки, в которой был всего один шкаф, одна полка, но четыре тумбочки, находилось сокровище Герберта. Это была старая гитара. Когда мальчик нашел её в сточной канаве, она была разбита, вся в трещинах, с порванными струнами, но инструмент чем-то приглянулся парню. Уже через полгода тот сумел подлатать гитару до такого состояния, что смог свободно учиться играть, в чем ему помогали старшие. Сказывалось уважение к мальчику.
Геб сел на кровать и стал ждать. Некто Дамблдор пристально осмотрел комнату, а затем сел напротив.
— Здравствуйте, мистер Ланс.
Что ж, надо решительно перейти к делу и отправиться на обед.
— Здравствуйте, профессор. Извините, если вам покажется это бестактным, но ни в какую академию я не поеду.
Казалось, старик удивился, но тут же сумел взять себя в руки.
— Боюсь, у вас нет выбора. Видите ли, дело в том, я не простой профессор, а директор школы Волшебства и Чародейства Хогвартс. И вы, Герберт, являетесь волшебником.
Геб покрепче сжал рукой нож, готовясь атаковать. Это все же был какой-то псих, скорее всего, сектант. Дамблдор некоторое время пристально вглядывался в лицо мальчика, а потом тяжко вздохнул. И в тот же миг мальчик почувствовал, как невидимая сила поднимает его. Эта сила оторвала его от кровати, приподняла к потолку, перекувырнула, а потом бережно вернула обратно.
— Дьявол! — вырывалось у Геба. Он как-то сразу поверил в волшебство, ведь после такого мало кто не поверил бы. — Простите, профессор. Значит, вы действительно волшебник?
— Да.
— И я тоже?
— Да.
— И мне нужно поехать в эту, вероятно, закрытую школу?
— И снова — да.
— Тогда простите еще раз, — Геб покачал головой. — Все же я не могу поехать с вами.
Профессор был явно ошарашен и удивлен, приятно удивлен.
— Могу ли я узнать почему? — осторожно спросил он.
— Видите ли, — начал мальчик, пытаясь понять, как можно поделикатнее объяснить сей вопрос. — Ладно, скажу как есть. Вы ведь все равно, небось, знаете какой-нибудь фокус, чтобы отличать, когда люди врут. Так вот, я и мои друзья — мы все делаем вместе, то есть живем, едим, деремся. Деремся часто, в основном за еду и за жизнь. И они мне очень дороги, они — это все, кто у меня есть, впрочем, если вы не были сиротой, то вряд ли поймете. Так вот, если я их оставлю, то в скором времени они попадут в беду или просто пропадут. Я не могу так рисковать своей семьей.
Дамблдор был удивлен не только умом ребенка, который быстро обо всем догадался, но и такой искренностью и самоотверженностью, верностью и любовью. Сперва, когда Альбус увидел красивого, но настороженного мальчика и сравнил его с Томом, его чуть не схватил инфаркт. Но сейчас... Нет, может, мальчик и напоминал Тома, ведь он был тоже красив, умен, проницателен, и в глазах
— Возможно, я не совсем правильно выразился, когда сказал, что у вас нет выбора. Видите ли, Герберт, в тот момент, когда вы были найдены, а именно такой термин подходит лучше всего, то вы стали гражданином Магической Британии и должны подчиняться её законам. А один из законов гласит: каждый маг должен получить образование. Я вижу, вы хотите меня перебить, но дайте мне возможность объяснить. Если вы не будете обучены, как держать свою силу в узде, как ею управлять, то однажды это может привести к настоящей катастрофе. Неконтролируемый стихийный выброс ребенка может привести к колоссальным разрушениям, а такой же выброс у взрослого необученного мага... боюсь себе представить количество жертв. Я понимаю, что вы заботитесь о своих друзьях, но поймите: находясь рядом, вы подвергаете их огромной опасности.
Герберт задумался. Он вспомнил, как однажды в шутливой драке чуть не пробил Кэвину грудину, так что тот потом две недели ходил с чернеющим синяком и дышал через раз. Вспомнил и другие случаи с похожим исходом. К тому же он чувствовал, что директор говорит правду.
— Возможно, вы правы. Что ж, полагаю, друзья поймут, когда я им объясню.
— Боюсь, это невозможно, — покачал головой директор. — Видите ли, согласно закону о Секретности, вы не может раскрыть свою суть никому, кроме кровного родственника или, в данном случае, супруги. А пока вы не являетесь совершеннолетним волшебником — кстати, в магическом мире оно наступает в семнадцать, — вам запрещены любые контакты с маглами. Так мы называем обычных людей.
Казалось, у Герберта кто-то вытянул почву из-под ног. Геб никогда не боялся, ну, то есть, он никогда не поддавался страху, всегда мог его перебороть и заставить себя пойти на самый отчаянный шаг, броситься в самую страшную драку, отправиться в темное и гиблое место, но сейчас он по-настоящему испугался. Его хотели забрать от друзей, его друзей хотели забрать у него на целых шесть лет, пока не исполнится семнадцать. Как он без них, но самое важное — как они без него?
— Нет! — крикнул Геб. — Я не согласен! Я не поеду!
— Мне жаль, мальчик мой, но у тебя нет выбора.
Ланс слышал неподдельное сочувствие в голосе профессора, и тут же его как мешком огрели. Он всегда был умным и догадливым, в конце концов, когда ты за год читаешь около сотни книг, то хочешь не хочешь, а разовьешь в себе не только память, но и проницательность.
— Вы заберете меня силой, — выдохнул он, осознавая собственное бессилие перед магией, которая может поднять человека, как перышко. И, видимо, может много чего еще.
— Не я — специальные органы, но ты прав.
— Но, профессор, неужели вы ничего не можете сделать? — мальчик почти умолял. — Прошу вас!
Впервые жизни Герберт Ланс кого-либо и о чем-либо просил, и в первые в жизни мальчик чувствовал, как по его щекам бегут слезы. Не тем потоком, как у истерящих и ревущих несносных детишек, а одинокие слезы. И если бы их кто слизнул, то вместо соли почувствовал гнев, злость на себя и на магов и горечь от бессилия, а еще тоску, невыносимую, ужасную тоску, стальными тисками сжавшую сердце.
— Не могу, — сокрушенно покачал головой Дамблдор. — Я не могу изменить, кто ты есть, и не могу оставить тебя здесь. Поверь мне, это ни чем хорошим не закончится. Люди пострадают.