Не искушай меня
Шрифт:
– Люсьен, – нежно сказала Зоя. Она изучала латинский и греческий и знала, что «lux» на латыни означает «свет». Её сердце воспарило, потому что он свет её жизни и был им с первого дня их встречи. – О, Люсьен. Мы оба немного сошли с ума.
– Нет, – прошептал он в её волосы. – Это ты сумасшедшая. Я нахожусь в своём уме.
Он поднял голову, немного отстранился и поглядел вниз на неё:
– Давай извлечём тебя из этого мокрого полотенца.
Марчмонт освободил её от мокрого полотенца и обсушил с помощью другого, перед камином. Он играл роль
Люсьен посмотрел снизу вверх, и там была она, со своей сливочно-белой кожей, с вкраплениями розового в особых местах и золотым пушком между ногами. Сама цветущая женственность, она взирала на него с чем-то таким в голубых глазах, чему названия он не знал. И как он мог знать, если никогда не заботился о том, чтобы читать женский взгляд?
В её случае ему не нужно было и читать. Возможно, в конце концов, они просто понимали друг друга. Возможно, так было всегда.
Марчмонт провёл рукой от её ступни вверх, по икре к колену, и вдоль бедра к тому холмику, для которого у неё было столько названий.
– Твой Золотой Цветок, – прошептал он, перебирая пушистые завитки, всё ещё влажные от купания. – Твой Дворец Наслаждения.
– Моё Тайное Убежище, – сказала она, запустив пальцы в его волосы. – Моё Спрятанное Сокровище, и мой Трон Любви, и моя Львиная Голова.
– Твоя Львиная Голова? – Люсьен легонько погладил её.
Ласкам Зоя тоже дала имена: Дразнящее Перо, Мягкая Перчатка, Прикосновение Огня.
– О, да, – проговорила она. – Эта часть меня очень опасна, когда жаждет заняться любовью.
Она пропустила его волосы через пальцы.
– Волосы моего возлюбленного подобны шёлковистому свету свечей, – сказала она. – Мой возлюбленный как свет в ночи, как первые лучи солнца на горизонте, и как последние лучи тоже. Мой любимый есть мой свет.
Он посмотрел вверх, встретившись с ней взглядом:
– Лучше чтобы именно я оказался тем любимым, о котором идёт речь.
Зоя засмеялась и отпустила его. Она распрямила руки над головой, потянулась, как кошка, и он увидел, как поднялись её прекрасные груди. Она была так естественна в своей наготе. Как он мог подумать о том, чтобы подавить душу, столь вольную?
– Любимый мой бросается на меня, подобно тигру, – произнесла она.
Люсьен сжал ей ягодицы и прижался губами к Тайному Сокровищу, ощущая, как она дрожит.
Он ласкал её губами и языком, чувствуя, как сжимаются пальцы Зои, в то время как её тело трепещет от удовольствия.
Позже, доведя жену до пика и заставив кричать, он руками вернулся к её коленям и опустил её на пол.
Её глаза потемнели и потеряли фокус, лицо горело.
Она отдалась страсти в своей решительной и ясной манере. Она уловила его настроение – или он уловил её – и просто уступила чувствам.
Сегодня чувства были бурными.
Зоя села на ковёр, раздвинув ноги, и он опустился между ними. Она распахнула его халат и провела руками по
Она с самого начала была такой, обращаясь с его телом легко и без колебаний, как со своим собственным. Но сегодня между ними было нечто большее, чем просто страсть.
Ты – это всё, что у меня осталось.
Это было то самое, что было похоронено в самом глубоком тайнике его сердца, в тёмном шкафу, который он был не в состоянии удерживать закрытым с того дня, как она возвратилась. Он произнёс слова, и они всё ещё пульсировали в его сердце.
Она была всем, что у него осталось, и она была драгоценна для него.
Марчмонт тоже водил пальцами по ее телу, так же как она прикасалась к нему. Он гладил её кожу, над упругой грудью и вдоль нежных ямочек ключиц. Он проследил линию её талии и изгиб бёдер, нежные косточки запястий и лодыжек, и Зоя потягивалась под его руками, его неутомимая тигрица этой ночью.
Люсьен одной рукой схватил её за волосы, а другой сжал подбородок, крепко целуя. Зоя отвернулась, как будто вырываясь. Он притянул её к себе, и она откинула голову назад, засмеявшись своим низким манящим смехом. Он раздвинул ей бёдра и ворвался в неё, и она снова засмеялась, обнимая ногами его за талию.
Мы оба немного сошли с ума, как сказала Зоя, и, возможно, она была права.
Они соединялись этой ночью как обезумевшие в долгом и яростном совокуплении так, словно больше не оставалось времени, как будто в первый и последний раз.
Так, по крайней мере, думал об этом позднее сам Марчмонт.
Сейчас, пока он находился в ней, в его мозгу не было ничего, не существовало ничего во всём мире, кроме Зои и этого момента, кроме жара и наслаждения устроенной ими любовной бури.
Она расходилась и утихала, и начиналась опять. Потом Зоя выкрикнула снова и снова слова, которых он не понимал, и одно, понятное ему: его имя. Тогда он позволил себе излиться в неё и опустился на неё. Он лежал на ней несколько мгновений, чувствуя, как бьётся её сердце против его груди. Затем он скатился с неё и лёг рядом. Он притянул Зою к себе, уткнувшись лицом ей в шею.
Так она лежала, слушая, как его дыхание замедляется.
Она дорога ему, и он дорог ей, и это было важнее всего.
Карим в ней души не чаял и осыпал драгоценностями, но она осталась для него игрушкой. Разочаровавшись в ней, он бы отослал её – или даже убил бы – без лишних раздумий.
– Между нами не было уз, – прошептала она.
– Это было по-английски, – сказал Марчмонт. – Но я не совсем понимаю.
– Неважно, – ответила она. – Спи.
– Как я могу спать в такое время? – проговорил он.