Не кричи, кукушка
Шрифт:
Вадик видел много девичьих лиц и в школе, и на улице, но они никогда не привлекали его внимания. И Катино не привлекало тоже. Но сегодня ее лицо было особенным. Вадику показалось, что таких изящных ресниц, таких очаровательных чуть припухших губ он не видел ни разу в жизни. А когда Катя, не открывая глаз, провела по губам кончиком языка, словно слизывала оставшийся на них малиновый сок, Вадик еле сдержался, чтобы не потянуться к ним. Такими сочными и ароматными были ее губы.
От Кати пахло свежей водой и солнцем. Все вокруг было наполнено ее дыханием, запахом чистого и здорового девичьего тела. Чем больше вдыхал этот аромат Вадик, тем больше
Вадик прижал ладонь к груди, боясь, что эти удары услышит Катя. От этого прикосновения ему стало горячо, кровь хлынула к лицу. И все потому, что рядом было необыкновенное существо, которое могло сейчас делать с ним, что угодно. Для него было бы счастьем выполнить любое желание девушки. От одного вида Кати душу переполняла не знакомая раньше сладостная нежность. Катя казалась ему красивой, как божество.
Она почувствовала пристальный мальчишеский взгляд, открыла глаза и, плавно согнув в локте левую руку, повернулась на бок, лицом к Вадику. Он перехватил ее взгляд и его снова обдало жаром, а сердце бухало и бухало, готовое разорваться на части. Темные Катины глаза поглощали Вадика, растворяли волю. Он перестал ощущать себя. Во рту пересохло и, едва шевеля негнущимся, шершавым, словно рашпиль, языком, он шепотом выдавил:
— Катя, давай с тобой дружить?
Он сам не знал, почему вдруг ни с того, ни с сего произнес такие слова. Ведь они и без этого дружили. Вместе ходили на речку, вместе играли на улице. Но эти слова ошеломили Катю. Вадик увидел, как расширились ее зрачки и краска начала заливать загорелые бархатистые девичьи щеки. Катя оцепенела, а Вадик растерялся. Ему вдруг стало стыдно за свои чувства. Он готов был провалиться сквозь землю, и в то же время не мог оторвать взгляда от прекрасного Катиного лица, огромных, манящих неизведанной глубиной темных зрачков, от ее тонкой, необыкновенно изящной руки, находящейся всего в нескольких сантиметрах от его губ.
Катя тоже сгорала от стыда. Она понимала, что должна ответить Вадику, и ответила, если бы не ее немота. Вадик давно нравился ей. Нравилась его мужественная фигура с играющими под кожей мускулами, его широкое, чистое лицо, высокий лоб с непослушным, словно зализанным в одном месте вихром, золотистые, со светящимися искорками глаза. Особенно умилял ее белый пушок, пробивающийся над верхней губой. А волшебная, не произнесенная, а выдохнутая едва слышным шепотом фраза: «Катя, давай с тобой дружить?» обожгла, но еще больше смутила, поставила Катю в тупик.
«Что значит дружить?» — подумала она и отвернулась, почувствовав, что горло сжимают спазмы, а на глаза наворачиваются слезы. Катя вспомнила, как два года назад покупала в магазине спички. На витрине их не было и продавщица злилась, не понимая, чего хочет девочка. Катя долго чиркала двумя пальцами по ладони, показывая, что ей надо. Продавщица, вытаращив глаза, смотрела на нее, словно ящерица на насекомое, потом нетерпеливо дернув костлявым плечом, с которого, жужжа, слетела жирная муха, сказала:
— Иди домой, пусть родители напишут. Я тебя не понимаю.
Катя схватилась ладонью за горло и выбежала из магазина. Ее душила обида. Больше она не ходила за покупками.
Вадик, затаив дыхание, ждал, что ответит Катя. Она снова повернулась к нему. Ее глаза лихорадочно блестели, щеки из пунцовых стали чуть розоватыми, затем совсем побледнели, грудь от волнения ходила ходуном. В душе Кати бушевали два чувства. Она боялась снова ощутить себя девочкой у прилавка, за которым роль продавщицы будет исполнять Вадик. И в то же время уже давно призналась себе, что отчаянно, до последнего вздоха любит его. О вздохе она вычитала в какой-то книжке и это выражение ей безумно понравилось. Кате показалось, что только оно и выражает настоящую любовь.
Вадик вытянул шею, глупо моргнул, зажмуривая глаза, и снова спросил еле слышным шепотом:
— Ну?
От этого короткого «Ну?» Кате показалось, что она полетела в бездну. В груди появился холодок, от которого остановилось сердце. Она прикрыла глаза, перевернулась на живот и спрятала лицо в неожиданно вспотевших ладонях. Несколько мгновений Катя лежала неподвижно, затем оторвала лицо от ладоней, повернула голову к Вадику и, посмотрев на него, зажмурила глаза.
По движению Катиных век Вадик понял, что она ответила согласием, но как поступить дальше, не знал. Может, следовало взять ее за руку или обнять за плечо, но никакая сила не заставила бы его сейчас сделать это. Он не мог пересилить себя, не мог вот так сразу перешагнуть рубеж, который отделяет знакомство от близости. Да и Федя был рядом. А как решиться на первый жест сближения при свидетелях? Тут и без этого не знаешь, куда себя деть.
Домой с речки шли молча. Катя неторопливо шагала по узкой, протоптанной в высокой траве тропинке, задевая босыми ногами траву и не поднимала взгляда ни на Вадика, ни на Федю. Когда вышли на поросшую муравой деревенскую улицу и Вадику нужно было сворачивать к своему дому, он незаметно дотронулся кончиками пальцев до Катиного локтя и, глядя на Федю, сказал:
— Ну я пошел. Вечером зайду.
— Иди, — махнул рукой Федя.
Но Катя поняла, что слова Вадика обращены не к брату, а к ней. Сворачивая в переулок, Вадик бросил на нее быстрый взгляд и отвернулся. В этом взгляде было все: и нежность, и ласка, и ожидание скорой встречи. И Катя почувствовала, что у нее снова начинают гореть щеки и сладостно замирать душа. Но к ее удивлению, ей нисколько не было стыдно. Ей было хорошо.
5
Вечером, когда жара спала и из леса потянул освежающий ветерок, Катя пошла поливать огурцы. Вообще-то это было обязанностью Феди. Но его позвал сосед Тима — Косиножка, которому потребовалось завести свой инвалидский «Запорожец». Запуск мотора всегда был событием для всей округи, потому что заводился он только от рукоятки, причем на это иногда уходил целый день. Тиме всегда требовался помощник. Косиножкой Тиму прозвали за хромоту. В молодости он переболел энцефалитом и с тех пор ходил, заплетая ноги и волоча носки ботинок по земле. Отправляясь к соседу, Федя как бы мимоходом обронил:
— Ты полей сегодня… Меня Тимофей зовет мотор завести.
Катя не успела ответить, как Федор исчез. Поливать грядки он тоже не любил.
Зачерпывая очередной раз воду из бочки, Катя увидела около ограды Вадика. Он помахал ей рукой, торопливо открыл калитку и направился к бочке. Катя отпустила лейку. Вадик тут же подхватил ее и пошел к грядке. Катя смотрела на него и улыбалась еле заметной улыбкой. Сердце было таким легким, что, казалось, могло полететь, стоило только пожелать. После смерти матери Катя еще ни разу не чувствовала себя такой счастливой.