Не люблю поддавки
Шрифт:
Яхта медленно проплывала мимо нас, и я, приглядевшись, различила на ее борту двух мужчин, полулежавших на корме и куривших в кулак, чтобы огонек сигарет не был издали виден. Уже один этот момент мне не понравился, и я, нащупав руку Маринки, со значением постучала по ней пальцем.
Маринка нервно отдернула руку, да еще и толкнула меня. Это нужно было понимать следующим образом: и без сопливых знаю!
Я не обиделась: пусть дергается сколько влезет, лишь бы молчала.
Яхта ровным ходом медленно-медленно проплывала мимо нас, влекомая течением, и первый мужчина спросил с сомнением в голосе:
– Ты думаешь, что они где-то здесь, а не дальше? Я бы посмотрел еще и на островах.
– Не ссы, Колян, если их машина у Федотыча на приколе, значит, они где-то на берегу прохлаждаются кверху жопами, а лодку в поселке никто из чужих не брал. Ты смотри внимательно и ищи костер. Здесь они, точно здесь.
– Не видно ничего! – почти в полный голос пожаловался названный Коляном мужчина, и я вздрогнула от этого голоса.
– И я не вижу, – сказал второй.
Мне показалось, что одного из этих ночных яхтсменов я узнала: это был Коля Пузанов, но до конца я не была уверена: опять же пожалуюсь на слабоватое лунное освещение. Луна – это вам не уличные фонари, под которыми иной раз тоже шиш что увидишь.
Яхта проплыла, ее корма качнулась еще несколько раз и исчезла справа, как призрак, словно ее и не было вовсе, как сказал бы Булгаков. Однако, в отличие от древнего Иерусалима, яхта точно была. А по поводу древнего Иерусалима можно еще поспорить: у академика Фоменко и его школы новой математической хронологии есть особая точка зрения, но это к разговору пока не относится.
Итак, яхта проплыла, и плеск волн от ее обводов затих.
Маринка первой нарушила молчание, как оно, впрочем, и должно было быть.
– Это был он? – Она наклонилась к самому моему уху и продышала этот вопрос, одновременно стараясь не упустить из виду и всю водную перспективу перед нами, надо думать, чтобы возвращение яхты не застало ее врасплох. От этого упражнения Маринка стало выглядеть настолько забавно, что я криво улыбнулась в сторону, чтобы она не заметила, и честно сказала:
– Не знаю, мне показалось, что да. А тебе?
– Мне, тоже показалось, – зло произнесла Маринка. – Вот ведь сволочь какая. Оля, да он маньяк, точно маньяк! Другой бы на его месте давно успокоился, а этот прямо вбил себе в голову дурацкую идею и никак очухаться не хочет!
– Идею убить меня? – очень тихим шепотом спросила я, больше для себя стараясь привыкнуть к этой мысли, чтобы не пугаться ее.
Ну хочет убить, ну и черт с ним. Подумаешь: убить хочет! А я, может быть, в Париже хочу жить и заниматься живописью! Вот это идея! А этот кретин: убить хочет какую-то тарасовскую журналистку! Мелко плавает, малыш, хоть и на яхте.
Да и яхта тоже не фонтан – в три корыта длиной, в два шириной и с командой из двух идиотов под миниатюрным парусом. То же мне викинги, маму их за ногу.
Маринка, что-то промурзив нечленораздельное, отвернулась к Виктору. Я не перенесла такого пренебрежения к моей персоне. Дернув ее за руку, я спросила еще раз:
– Идею убить меня?
– Ну да! – повысила голос Маринка и тут же испуганно прикрыла рот ладонью.
Мы прислушались.
Ничего не было слышно, кроме шевеления веток в лесу легким ветерком, и даже всплески воды затихли вдали.
– Ночью звуки по воде разносятся далеко, – умно сказала я, – смотри, накличешь на свою шею приключений, потом не оклемаешься.
– Сперва на твою, – вздохнула Маринка, – а на мою в самую последнюю очередь.
Меня задело это уточнение. Я повернулась к своей подруге, рассуждающей, как наглая швабра, и четко продекламировала предсказание:
– Не беспокойся, мать, и тебе тоже достанется. За компанию.
Маринка что-то хотела сказать, глупость наверняка очередную, но почему-то передумала, встала и молча ушла.
Мы с Виктором остались сидеть вдвоем. Вот странность: после ухода Маринки у меня и настроение улучшилось. Я снова заболтала ногами и постаралась выкинуть из памяти и яхту, и двух хануриков, неизвестно кого искавших в темноте. Говорят же, что ночью все кошки серы, к мужикам эта примета тоже запросто подходит: ночью они все на один голос, да и на одно личико тоже. Простейшие же. Амебы.
На всякий случай, ну для того только, чтобы убедиться в глупости своих собственных страхов, я беззаботно спросила у Виктора:
– Это был Пузанов?
Виктор пожал плечами. Это лучше, чем прямое подтверждение. Лучше бы, если бы он опроверг мои подозрения однозначно. Но даже Виктор при всей его потрясающей чуткости иногда допускает такие досадные промахи. А ведь бывают случаи, когда и соврать можно. Вот как сейчас, например.
Неизвестность – довольно-таки подлая штука.
Может, и ерунда все это, и не касался нас совершенно разговор двух мужчин на яхте, но ведь запомнился же и не идет теперь из головы. А как спать с такими навязчивыми идеями? Вот и я не знаю.
Так сама незаметно и маньячкой станешь. И будешь от людей шарахаться по углам. Надо же, даже за городом достали!
Если же, конечно, это по нашу душу.
Я посидела еще немного и незаметно для себя – честное слово, незаметно! – положила голову на плечо Виктору. Расслабилась я. А что? Не имею права? Так на природе же! И Виктор, святая душа, сделал вид, что не заметил моей слабости. Он не заметил, и я не заметила, ну прямо идиллия из провансальских песенок! И все было хорошо, как вдруг…
Да, да, как всегда, именно Маринка подала звуковой сигнал в самый неподходящий и, можно сказать, интимно-лирический момент моей жизни Точнее, не момент, конечно, а так, моментик, но все-таки!
Итак, внезапно сзади из темноты послышался испуганный Маринкин крик. Услышав этот вопль, да будучи еще в состоянии расслабленном, я вся даже похолодела от испуга.
Виктор вскочил на ноги и в секунду исчез в темноте. Как раз в том направлении, где стояла наша палатка. Костер был потушен, луна прикрылась тучей, ничего нельзя было разглядеть, хоть подкрадывайся сейчас маньяк Пузанов и режь Ольгу Юрьевну кухонным ножиком.